Поэтому, стиснув зубы, я перестаю вырываться. Свожу бедра, позволяю трахать себя вот так – диковато, но с наименьшими потерями для меня. В конце концов, он не претендует на мою невинность. Просто играется. Раньше с цепями он даже прикоснуться ко мне не мог, а теперь может. И от этого у него, кажется, сносит голову.

– Вот так, Ева… – хвалит меня. – Поцелуй меня… Поцелуй, я сказал…

Он не ждет, что я поцелую.

Этого не будет, он знает, поэтому рывком хватает меня за волосы и сам впивается в мои губы. Грубо. Насильно. Смешивая соль и наши вкусы. Сопровождая это новыми рывками его члена между моих бедер.

Его язык врывается в меня с новым толчком, и я зажмуриваюсь, открывая рот. Не открыть – было очень страшно…

– Ммм…

Его движения становятся ленивыми, тяжелыми, но не менее мучительными. Я сжимаю бедра, но не для его удовольствия, а от страха. И тем не менее… ему хорошо. Я слышу, что ему очень хорошо.

Он стонет.

Низко, сдавленно.

– Ах… – стон звучит так глухо, что вибрация отдается в моей груди.

Он сдавленно хрипит в мои губы, и я чувствую, как напрягаются его мышцы под моими руками. Его грудь. Плечи. Спина.

Как его дыхание срывается.

И там внизу… он напрягается, твердеет, пульсирует. Я не могу поверить, что это все происходит со мной.

Камаль судорожно вздыхает, а потом я чувствую, как горячая влага разливается по моей коже, растекаясь по бедрам, по животу. Вода в ванне остыла и ее поубавилось, поэтому… я чувствую… чувствую его горячие липкие следы на себе.

Я в ужасе замираю.

Голова кружится, в ушах шумит, в груди бешено колотится сердце. Его сердце я тоже чувствую под своими кулаками. Оно стучит бешено, навылет.

Только ему хорошо, а я вся… вся мокрая и пропитана его запахом.

И как осознать, что только что произошло…

Из меня словно душу вынули, перекрутили и вставили ее обратно. Без проникновения отымели, оставив после себя выжженное поле из унижения и грязи.

Мне хочется реветь.

Навзрыд.

Что, собственно, я и делаю в надежде, что я ему надоем, и этот зверь больше никогда не захочет меня.

А мой настоящий первый раз уж точно будет по чистой и светлой любви…

***

Я дрожу.

Где-то в глубине груди сидит дикая, бешеная дрожь, раздирающая меня изнутри. Она не уходит, даже когда я оттираю себя в душе. От его следов оттираю, от его запахов!

Дрожь не уходит, даже когда я переодеваюсь в сухую одежду. Даже когда натягиваю на себя толстовку, застегиваю ее до подбородка, стараясь спрятаться в мягкой ткани.

Эта одежда, которая здесь заготовлена, была предназначена для другой. Как и ошейник. Как и его дикая страсть. Все было для нее!

Но все грехи, вся боль достается не ей, а мне…

Кожа все еще горит.

Запах… он повсюду.

Я вытираю мокрые волосы полотенцем, но чувствую его на себе – теплый, терпкий, пронизывающий.

Запах этого мужчины.

Боже…

Я зажмуриваюсь, сжимая пальцами влажные виски. Нужно собраться. Нужно…

Резко выдыхаю, выбегаю из спальни.

На плите!

Господи, я оставила еду на плите!

Только бы не сгорело…

Я влетаю на кухню, подбегаю к плите и срываюсь к выключателям. Резким движением кручу тумблер и спасаю кипящий на плите суп. Еще немного, и все осталось бы на плите…

– Фух…

Вытирая слезы со щек, слышу за спиной тяжелые шаги.

Чувствую, как к горлу подступает волна ужаса.

Нет, нет, только не сейчас…

Не хочу, чтобы он видел мои слезы. Да и его самого я видеть не хочу… только не после всего, что он сделал со мной в ванной…

Я отступаю назад, собираясь запереться в своей комнате, но в следующую секунду неведомая сила прижимает меня к плите. Обратно.

– Куда? – Камаль одним рывком разворачивает меня к себе.

Я отступаю назад, но сталкиваюсь спиной с горячей плитой.

И тут же чувствую – он прижимается ко мне.

Грудью, животом, бедрами. У него все еще стояло… боже…

Случившегося в ванной ему не хватило. Конечно же…

Я задыхаюсь.

Его лицо – напротив. Глаза – темные, недовольные. Недовольные, потому что он замечает мои слезы. Я же ревела при нем в ванной.

Он одет в мягкие домашние брюки и чистую футболку, но его грудь все еще влажная, а волосы взлохмачены. Это уже не тот зверь, которого я откармливала в плену. Он состриг бороду, побрился, и теперь его лицо было чистым – без примеси грязи и крови.

А еще…

Теперь его шрамы обнажены, и на чистой коже я вижу их намного лучше, чем раньше.

Поэтому бояться его меньше я не стала. Совсем.

– Чего снова ревешь?

Я не сразу понимаю, о чем он, но потом ощущаю влагу на щеках.

Я быстро отворачиваюсь, прячу лицо в ладонях, но он не дает мне скрыться.

Резким движением цепляет меня за подбородок, заставляя посмотреть на него.

Я дергаюсь, но его хватка крепкая.

Камаль вздыхает, разглядывая меня внимательно.

– Не реви, Ева. Вся жизнь впереди. Наревешься еще…

В груди что-то больно сжимается.

Он не жалеет меня.

Он просто констатирует факт.

Я чувствую, как его взгляд опускается ниже – по лицу, по распухшим губам…

Я помню его поцелуи. Они болючие. Очень. А еще мне кажется, что он чувствует на мне свой запах. Звери же все чувствуют, не так ли?

Я стыдливо опускаю лицо, срываясь на рыдания. Как в ванной. И чувствую, как его рука касается моей спины, лишая последних сантиметров пространства.

– Хватит, я сказал. Я тебя еще не тронул толком, – его голос низкий, с металлическими нотами, и я испуганно замираю. – Чем так пахнет?

– Просто суп… – шепчу, стараясь не смотреть ему в глаза. – Он не очень вкусный, я… сварила из того, что было…

Я начинаю сбивчиво перечислять ингредиенты – картошка, лук, морковь, мясо курицы…

Но Камаль меня не слушает.

Он уже тянется к кастрюле, отпуская меня из своих объятий.

Берет половник, окунает его внутрь и…

Я в ужасе замираю.

Он ест прямо из кастрюли.

С жадностью, с животным голодом. Так, словно у него вот-вот отнимут эту еду, а вместо него всунут кусок черствого хлеба, которым кормили в плену.

Он пьет суп большими глотками, не обращая внимания на то, что суп горячий.

Я не могу оторвать от него взгляда.

Боже…

Он ведь четыре года не знал, что такое горячая еда.

Я торопливо хватаю тарелку, наливаю туда суп, ставлю перед ним.

– Камаль…

Он не отвечает, только бросает на меня тяжелый взгляд и продолжает есть теперь уже из тарелки. Я только успеваю обновлять порцию.

Когда суп заканчивается, я ставлю перед ним второе – гречку с подливой.

– Тут нет мяса, – торопливо говорю я. – Все ушло в бульон, но…

Он не отвечает.

Просто продолжает есть.

Я чувствую себя загнанной в угол.

Как будто передо мной хищник, который на мгновение успокоился, но в любую секунду может наброситься. На меня…

Когда Камаль доедает, он со стуком кладет ложку, облизывает губы и поднимается с места. Ищет что-то на кухне, а когда находит – вдруг с силой кладет это передо мной.

Лист бумаги.

– Пиши.

Я моргаю.

– Что писать?

– Список продуктов. Что купить, – он прищуривается. – Я хочу еще. Скажи, что достать, и я достану. А ты приготовишь еще…

Он вкладывает мне в ладонь ручку, чтобы я писала. Голова идет кругом, и я начинаю писать базовые продукты. Мясо, овощи, масло, муку…

– Что вы любите? – спрашиваю его тихо.

– Все.

– Может, есть любимые блюда…

– Ненавижу пасту и итальянскую кухню, – проговаривает, смерив меня тяжелым взглядом. – Все остальное готовь.

– Хорошо…

Я киваю и вычеркиваю из списка ингредиенты для лазаньи. Моментально.

– Я сегодня же принесу. Хочу еще твоей еды, Ева… – проговаривает Камаль жадно, скользя по мне оценивающим взглядом, словно он за всю жизнь не ел ничего вкуснее, чем моя похлебка.

Глава 10

На плите бурлит соус, в духовке запекается мясо, а на столе аккуратно разложены нарезанные фрукты, хлеб и овощи. Фрукты Камаль покупал для меня. Сам почти не ел, а меня заставлял. Стоял над душой, пока не съем целую тарелку.

Говорил, что мне нужны витамины.

А на деле мне нужна была свобода. И за брата сердце ныло.

Стол был усыпан самыми разными фруктами и сладостями, и для этого даже не нужно было выходить из дома. Камаль заказывал доставку. Так безопаснее.

Поэтому я готовила без перерывов.

Хотя мне кусок в горло не лез, ведь с каждыми новыми сутками, проведенными в заточении, я ловила на себе его более явные взгляды.

Тягучие. Медленные.

Взрослые…

Таким взглядом не смотрят на прислугу или на домработницу, которой я ощущала себя всю эту неделю. Нет. Таким взглядом… раздевают и трахают…

Поэтому с каждым днем одежды на моем теле становилось все больше, только от его взглядов это, увы, не спасало.

Я делаю глубокий вдох.

На часах дело близится к ночи, но по факту я не видела солнце вот уже неделю. Камаль не отпирает ставни на окнах. В доме всегда ночь. Я стараюсь готовить еду до десяти вечера, пока в доме не вырубило электричество.

Воздух наполняет аромат специй, масла и чего-то терпкого, пряного. Я уже не считаю, сколько времени я провожу на кухне, но за эту неделю я привыкла, что мои дни проходят в однообразном ритме: готовка, уборка, редкие встречи с хозяином этого бункера.

Камаль…

Он залечивал свои раны, тренировался, набирал вес и силу.

Его аппетит поражал меня. Каждый раз он ест так, будто не верит, что завтра снова будет еда. Проглатывает мясо, сдирая куски зубами, жадно пьет сок, который я делаю из свежих фруктов в соковыжималке, а потом откидывается на спинку стула, молча, тяжело дыша. Все чаще я ловлю его взгляды, когда он на мгновение задерживает внимание на мне. Он ничего не говорит, но…

Но я вижу в его глазах благодарность… вперемешку с голодом… который не утоляется едой…

Он утоляется сексом, но у Камаля нет женщин…

Он уходит из дома под вечер, оставляя меня одну, но возвращается такой же голодный, хотя каждый раз я молюсь, чтобы в этот раз от него пахло женскими духами.

Я понимаю, что это абсурд. Ему не до чужих женщин. Он горит жаждой мести и наживы, но для меня каждая ночь все равно как на пороховой бочке…

За эту неделю я изучила дом. Издалека он казался небольшим, но на самом деле он огромный. С множеством комнат, с длинными коридорами, в которых легко потеряться. Я даже нашла библиотеку, старую, пыльную, с детскими и взрослыми книгами. Я прочитала одну детскую. Читая сказку, я пряталась от суровой реальности…

Еще в доме была детская. В розовых тонах. Для девочки.

Моя нервная система дала сбой, когда я увидела ее. Неужели он планировал прятать здесь свою семью? Точнее не свою, а ту, с чужой дочкой…

Но самое главное – я узнала про подвал. Камаль строго-настрого запретил мне туда спускаться, но он туда спускался часто. Я видела лестницу. Она была жуткая, но Камаль пропадал там часами напролет…

Я накрываю борщ крышкой и помешиваю соус для телятины. Салат поливаю оливковым маслом и добавляю французские травы.

Ужин почти готов.

Раньше я готовила для мамы и отчима, а с пятнадцати лет подрабатывала в ресторане русской кухни – возможно, именно поэтому мне было так легко угодить Камалю во вкусовых предпочтениях…

Мысли плавно перетекают к маме.

Она не будет меня искать.

Я не нужна ей.

Теперь у них с отчимом общий ребенок, а я давно стала лишней. Мы с братом были для них обузой, ненужными ртами, от которых было проще избавиться, чем содержать.