16 поездок. Маршруты московские в рассказах современных писателей

И началась его

Блаженная поездка…

Мимо проплывают

Реалии Москвы

Дома, парки, дороги, машины

Люди, собаки

Кошки, другие всякие звери

И человек засыпает

Человек мягко

В духе современной Москвы

Засыпает

Убаюканный этим специфическим духом

Духом современной Москвы

Дмитрий Данилов

© Алексеева Н.М., Бобылёва Д.Л., Варламов А.Н. и др.

© Бондаренко А.Л., художественное оформление.

© Музей Транспорта Москвы.

© ООО “Издательство АСТ”.

Следующая поездка – ваша

Это книга не о московском транспорте, а о московской жизни. Просто если ты живёшь в Москве, то московский транспорт в любом случае станет важной частью твоей жизни. В данном случае транспорт (ох, надо как-то пореже употреблять это слово, но это трудно, трудно) – это не объект рассмотрения, а скорее линза, сквозь которую авторы сборника смотрят на Москву, на её жителей и гостей (хотел по привычке написать “гостей столицы”), на их повседневность.

Что ни напиши про Москву, обязательно в тексте окажется трамвай, автобус, метро (последнее – почти без исключений).

Мы, инициаторы, составители и авторы этого сборника, хотели уйти от парадности. От описаний того, как прекрасны нынешние столичные средства общественного передвижения (а они прекрасны, это буквально предмет моей огромной любви, и заслуживают самых восторженных слов). Об этом сейчас говорят каждый день множество СМИ, я сам подписан на московские транспортные информационные каналы и с интересом их читаю. Мы хотели посмотреть на эту часть жизни именно как литераторы, как писатели. Литературу интересует ткань жизни, а не её глянцевая, витринная, маркетинговая сторона. Но ткань московской жизни очень густо прошита маршрутными нитями, и вот как раз этот феномен мы и попытались отразить.

Бо́льшая часть текстов этой книги так или иначе отражает новую транспортную реальность Москвы. Написал эту фразу и задумался: а где хотя бы примерно проходит граница между старым и новым? Пришёл к такому выводу: всё изменилось, когда я стал внимательно рассматривать схему московского метро. То есть примерно в середине 2010-х годов. С детства я знал всё наше метро наизусть, всю последовательность станций каждой ветки. Знал все пересадки. Почти никогда не смотрел на указатели выходов, просто держал в уме карту города и знал, куда выходить из первого вагона, а куда – из последнего. Всё метро, полностью, было у меня в голове. Если я видел человека, изучающего в вагоне или на станции схему метро, я точно знал, что это не москвич, приезжий. И вот однажды я поймал себя за удивительным, необычным для меня занятием – я подошёл к схеме и начал смотреть, где мне удобнее пересесть на МЦК (оно появилось в 2016 году – вот, наверное, именно там и пролегает эта граница эпох). И в другой раз – до какой станции дотянули красную ветку? И потом – куда ведёт новый отрезок жёлтой ветки и где на него можно пересесть? Теперь я часто и иногда подолгу “зависаю” в созерцании схемы нашего нового метро, словно растерянный командировочный или турист. Всё изменилось колоссально, драматически. Надо отметить, что современная схема московского метро плюс МЦК плюс МЦД невероятно красива, как художественное произведение.

И вот большинство текстов нашего сборника так или иначе отражают эту новую московскую реальность. Метро становится фоном и даже героем в рассказах сразу многих авторов (да, это по-прежнему главный наш транспорт). Надя Алексеева и Ольга Харитонова пишут о трамвае. Важный персонаж рассказа Анны Матвеевой – самокат. В задумчиво-печальном тексте Анны Лужбиной героиня перемещается на электробусах и МЦК. Алексей Сальников отправляет своего персонажа в спокойную и комфортную поездку на автобусе из Шереметьево в Ховрино. Героиня рассказа Аси Шев в очень тяжёлых обстоятельствах пользуется МЦД-3, а главный транспортный герой здесь – фиолетовая ветка метро. Муж и жена в рассказе Аси Володиной по настоянию жены едут не на привычном метро, а на МЦД-4, потому что “так ты увидишь что-то новое” (кстати, мне очень нравится это соображение). Ваш покорный слуга заставил своего персонажа всю ночь ездить на ночных автобусах (признаюсь, я их очень люблю). Да, чуть не забыл: ещё персонажи рассказов пользуются такси, это тоже важный феномен нынешней Москвы.

Есть и несколько текстов о “старом”. Алексей Варламов пишет о длинном автобусном маршруте из Ясенево в центр в далёкие восьмидесятые, а Григорий Служитель и Денис Драгунский ностальгически вспоминают об ушедшем навсегда московском троллейбусе. Признаюсь, мне тоже жаль, что его нет. Рядом с моим родным домом на Садовом кольце была остановка троллейбусов Б и 10, я проехал на них дикое количество километров по любимому городу, и мне не хватает этих троллейбусов, которые казались вечными.

Перечислил транспорт, упомянутый в сборнике, и понял, что из существующих в Москве средств передвижения не хватает только велосипедов – ну, так получилось, хотя сейчас это важный элемент городской повседневности. И ещё речных трамвайчиков. Мне стало обидно за эти симпатичные маленькие кораблики (официально они называются “электросуда”). И в один из февральских поздних вечеров я приехал к пристани “ЗИЛ” и проехал (проплыл, прошёл?) на этом самом электросудне до Печатников. Это было удивительное путешествие. Почти пустой уютный салон (в выходные он заполнен под завязку, москвичи полюбили кораблики), приглушённый свет, а самое главное – совершенно необычная Москва, которую мы практически никогда не видим. Надеюсь, этот прекрасный вид транспорта ещё найдёт отражение в современной литературе. Может быть, я сам об этом что-то напишу.

Наверное, у читателя возникает вопрос: а почему это сборник называется “16 поездок”? Ведь текстов всего пятнадцать. Мы надеемся, что следующей поездкой будет ваша. И лично я надеюсь, что это будет не очередная поездка по делам – мы и так совершаем их почти каждый день, – а просто поездка, без цели. Вот как я проехал (прошёл, проплыл?) на кораблике от ЗИЛа до Печатников. Просто так, не по делу, а чтобы полюбоваться нашей Москвой. Я очень надеюсь, что вы (вот вы, да, вы) это сделаете.

Дмитрий Данилов

Надя Алексеева
Телефон звонил, хотел, чтобы я встал

Вот мужчина на остановке трамвайной, оттуда уходит “трёшка” до Москворецкого рынка. У мужчины седые усы и смеситель в руке, чуть заржавелый. Вообще-то уже прохладно, но сегодня солнце сквозь ситечко светит, разбавленным таким киселём. Он когда-то сыну покупал примерно такой концентрат абрикосовый и доливал воды столько, что питьё выходило не густо-желтковым, а таким вот разбавленно-жёлтым, как это октябрьское солнце сквозь остановку без козырька.

Мужчина вдруг хлопает по карману: ага, телефон на месте. Сам купил им с женой по “самсунгу”, одинаковому. Чтобы в настройках не плавать и сына не беспокоить. Жена ещё просила поставить фотографии на заставку, ему – её, значит, а ей – мужнину, ну, чтобы любоваться. А на что больно смотреть-то? Как близняшки на старости лет, седые, коротко стриженные. Раньше она ещё серьги носила, на берёзовые листики похожи, а вчера одну потеряла, да и вторую сняла. Хорошо, говорит, до смерти мочки затянутся. В оригинале: “До свадьбы заживут”, – но уж какая тут свадьба? Разве есть что-то между серебряной, миновавшей, и золотой, до которой ещё десять зим – московских, вихрастых, с грустными фонарями и жаром жилых помещений?

Телефон вдруг звонит. Мелодия простенькая, базовая: пилик-пилик-пик-пик. И заново. Пилик-пилик-пик-пик. Номер незнакомый, вот бывает же такое, все цифры чужие. А раньше были какие-то родные сочетания, и номера короткие. Такие, вроде “2–27–40”. Здесь тоже есть “40”, и тоже в хвосте, но только чужие “сорок”. Ну их. Или ответить?

– Алё!

В трубке молчат, шуршат или кто-то дышит.

В кабине “трёшки” копошатся, вожатый (или как он теперь зовётся, водитель?) снимает жилетку зелёную, передаёт девчонке. На остановке никого, только вот этот мужчина со смесителем, телефоном, растерянным видом.

– Садитесь, – бросает девчонка в жилетке. – Сейчас уже едем. Время!

Мужчина в трамвае один. Вагон набирает ход, чух-чухает и бамкает по рельсам, а притормаживая, тонюсенько так пищит.

Новый трамвай, сидушки синим обиты. Расставлены пониже, повыше, напротив двери и у окон, подальше, чтобы ни с кем не вступать в разговоры. Снова звонит телефон, мужчина садится куда попало, ему отчего-то страшно.

Он снова отвечает:

– Алё? Что вам надо?

Трубка вздыхает совсем по-человечески, а дальше шуршит посторонне и чуждо.

Доехать бы до Москворецкого, и шут с ними со всеми, должно быть, мошенники. Хотя они бы как раз говорили. Ух, они бы плели кружева. Вспомнилось, как развели жену: она в последний момент сообразила (“Как Бог отвёл!”), когда уже код свой припомнила, собралась было высказать вслух. Будто бы сын на велосипеде сбил кого-то насмерть и сам в больницу со сломанной челюстью загремел, вот позвонить телефон одолжили, потому и голос такой, чудно́й. А денег теперь надо много и срочно. Откупиться от родичей жертвы и самому на операцию, чтобы челюсть на место вернуть. Жена говорила, что так и не выслала деньги, враз отключила телефон, забралась под одеяло и уснула. Как вырубило её, сама не знает. С тех пор у неё чуть дрожит подбородок и бесится-бьётся-трепещет сизая жилка под глазом. “Давление, не выдумывай, это давно со мной так, стареем, не из-за телефона уж точно”. Врать так и не научилась.

Небо пыльное стало, или это окна в трамвае такие. Светофоров понаставили, но девчонка – молодец, ведёт прямо.

– Не знаете, как мне до “Сириус-центра” проехать? Одну остановку или две? – прямо журавль-композитор навис над мужчиной: нос длинный, роговые очки на глазах и пучки волос за ушами, красивые даже пучки.

– Не знаю.

– Нездешний, – говорит композитор с какой-то учительской добротой, будто к ребёнку обращается, мол, “Монте-Кристо” ещё не читал, значит, всё у тебя впереди.

Мужчина обиделся. Вот ещё! Нездешний! Да я! Да мы!

Со смесителем в руке – металл тёплый, нагрелся, жаль, что лопнул, вот она, трещина-ржавчина-коррозия, – он вдруг вскочил, огляделся. Журавль-композитор сошёл на ближайшей, а он-то, осёл, взял и проехал рынок. Куда ж теперь, надо ведь выйти…

Но вдруг мужчина садится на место и смотрит в окно. Просто смотрит в окно. Там женщина на остановке, чудно так накрашена, стрелки не кверху, а книзу наведены. И собака при ней. Трамвай остановился, а двери не открывает. Женщина аж ногтями пытается отжать, оттянуть, распахнуть дверь, войти. Из кабины объявляют:

– Не могу без намордника пустить животное. Не могу!

– На себя намордник наденьте.

– Я, что ли, правила эти придумала?

– Вот сука… – бросает женщина, и стрелки по скулам текут от досады. А собака, песочный такой лабрадор, грустно глядит на хозяйку и помахивает хвостом. И остаётся он виден лишь в задние стёкла трамвая. Как будто щенком стал и шерсть посветлела ещё.

Нижние Котлы!

И вот за окном Варшавские бани кирпичные. Говорят, внутри там бахчисарай. Да где же это время найти – по парилкам таскаться. Хотя, в сущности, мужчина больше не работает, возится с машиной по субботам, шлёпает тапочками по квартире, новости смотрит с женой за ужином, после – боевики, уже сам, лёжа в спальне, пока не уснёт. На экране безукоризненно, вечно, всенепременно спасают всех главных героев. Жена такое не любит: “Нежизненно”. Она тоже на пенсии.

Ага, “Космонавт” на Варшавке, 12. Мозаика, сине-рыжая с красным, сколько раз мимо проезжал, оглянувшись едва, и мчал дальше. Некогда. Вроде там школа была с болгарским уклоном в советское время. Только при чём тут парень в скафандре? Идёт меж светил, что-то держит в ладонях, старательно смотрит вперёд. А в ладонях что-то горит и сияет. Как… как… да вот хоть как телефон.