Поджимаю губы. Нижняя челюсть трясется. В его присутствии страшно даже плакать. Он давит похлеще металла.

А дальше начинается кромешный ад. Мы перешагиваем через труп того, кто раздевал меня. Ногой он почти что выбивает дверь моей комнаты. Мы оказываемся на первом этаже. В гостиной, возле родительских чемоданов лежало тело. Опухшими глазами я узнаю родной силуэт. Мамы нет.

На полу лежал отец, его ранее теплые лучистые глаза сейчас смотрели на меня безжизненно. В его лбу, прямо посередине зияла дыра.

– Папа… Папа!

Я кричу. Истошно кричу. Во мне появляются силы, и я вырываюсь из кокона простыни. Она распахивается, но падать дальше не позволяют мужские руки. И пощечина, после которой лицо горит огнем, а из носа хлыщет кровь с новой силой.

Я вскрикиваю и утихаю. На миг теряю сознание. Он не такой же, как те трое.

Он хуже. Опаснее. И бьет больнее.

Я плачу. На столе лежали наши документы – паспорта, билеты на самолет – наш шанс на счастливую жизнь. Эмин забирает все, но лишь мой паспорт он кладет отдельно. Знакомая обложка документа утопает во внутреннем кармане его брюк. Остальное сминает в кулаках.

И еще этот человек знает, где находится черный выход. Именно там поджидает его автомобиль цвета грязного асфальта. Под стать его глазам.

Эмин уже был в нашем доме. Он знал, чем закончится этот день.

Вой сирен был рядом. Уже возле нашего поселка. Снег ударил мне в лицо, когда он вытащил нас на улицу. Шум сигнализации. Открывает дверь, хочет посадить меня внутрь.

Нахожу в себе силы вырваться, за что получаю еще одну отрезвляющую пощечину.

Вторая пощечина. Это не принц. Это зверь.

Я не удерживаюсь на ногах, и тотчас же бы рухнула, если бы не его рука. Он подхватывает меня под талию. Слышу мат. Человек по имени Эмин с силой прижимает меня к серому автомобилю. Снег обжигает спину, которая горит от битвы на кровати.

Эмин сжимает челюсти, хватка усиливается.

– Останешься тут, и они грохнут тебя уже завтра. Поедешь со мной, но не будешь послушной девочкой, грохну тебя я. Выбирай.

Дрожу от его хватки. Больно. Холодно. Сибирь и полное отсутствие желания жить.

– Чтобы выжить, ты станешь моей. Верной. Преданной. Девочкой Эмина и ничьей больше.

Я до боли кусаю губы, сдерживая всхлипы.

– А ты вернешь мне маму? Ты знаешь, кто ее похитил?

– Знаю.

– Я согласна.

Глава 3

Его движения кричат о силе.

А мое сердце заходится в панике, когда Эмин усаживает меня в автомобиль.

Мы срываемся в неизвестность, а я даже не потрудилась спросить, что значило быть девочкой Эмина и ничьей больше. Согласилась столь необдуманно…

Монотонный звук дорогого автомобиля оглушал. Папа не мог позволить себе такую машину – все деньги уходили на бегство. Из года в год. Сотнями тысяч.

И вот все напрасно.

Нас нашли.

– Прекрати реветь, – Эмин хватает руль покрепче.

Его злят мои слезы. Костяшки его рук побелели – то ли от холода, то ли от агрессии. Мы отдаляемся от моего дома с бешеной скоростью, а в моих глазах все стоит отец с простреленной головой.

Я закрываю рот в приступе агонии. Эмин злится еще больше.

Мы едем недолго. Буквально через несколько минут он тормозит у незнакомой девятиэтажки – прямо у подъезда, чтобы незаметно вытащить меня из машины и как можно быстрее кому-то передать. Как товар.

У подъезда улавливаю нечеткий мужской силуэт. Снег летит в лицо, застилая глаза холодными снежинками. Я пытаюсь сопротивляться – не хочу в другие руки, не хочу в этот подъезд.

– Уноси ее быстро.

– Хорошо, – чужой голос надо мной.

Эмин с легкостью отдает меня и начинает отдаляться. Я четко понимаю, что без него мне не выбраться. Я боюсь другого будущего, где нет шанса на спасение.

– Эмин! Эмин! – хрипло зову жестокого человека.

Меня уносили все дальше от него. Сил вырываться из чужих рук не было.

Эмин ведь говорил: «Либо моя, либо ничья». Почему тогда он отдает меня на растерзание?

Но мой крик заставляет его вернуться. Кожей чувствую приближение и замираю в чужих руках. Подъездная дверь почти захлопнулась, отделяя меня от Эмина. Но он вернулся.

– Я отгоню машину и вернусь за тобой. Замолчи, Диана!

Я снова разозлила его.

Но он вернется. И мы вместе найдем мою маму.

Незнакомые руки заносят меня в лифт. Мужчина молчит, я тоже притихла. Кто этот человек?

Его друг? Или сообщник? С чего я вообще решила, что Эмин появился в моей жизни с добрыми намерениями?

– Так тебя зовут Диана?

Я вздрагиваю от вопроса. Хочется вжать голову в плечи – я совсем не защищена.

Качаю головой – Диана.

– Меня Андрей.

Молчу.

– Как себя чувствуешь? Голова не кружится?

– Просто… ужасно, – удается шепнуть.

Мы оказываемся в квартире. Меня кладут на мягкую поверхность, но я даже не могу разглядеть лица того, кто меня раздевает. Только паника захлестывает с новой силой, и я принимаюсь вырываться. Чужие прикосновения вызывают страх.

– Руки убрал. Я сам. Не прикасайся к ней, друг.

Я откликаюсь на этот голос. Металлический. Подавляющий. Голос Эмина.

Незнакомец отпрянул от меня с бешеной скоростью.

В глазах его «друга» показался страх. Такой, что теперь он никогда не прикоснется ко мне. Даже под угрозой смерти.

Эмин слово сдержал – он вернулся за мной. И тут же принял из рук своего друга. Вот такую – обмотанную в кровавую простыню – принял меня.

– Сейчас я тебя искупаю. Будешь сопротивляться – искупаю насильно, – предупреждение, не иначе.

Шмыгаю носом. Его сильные руки раздевают меня. Не хочу насильно, пусть делает что угодно, лишь бы снял боль. Ему хочется верить, даже если нельзя.

А я точно знаю – ему верить нельзя. От таких бежать нужно, а не верить.

Эмин понес меня в ванную. Оголил бледную кожу. Положил в мешок красно-белую простыню.

И начал мыть.

В некоторых местах его прикосновения будто не доходили до нервов – я не чувствовала его рук. Горячая вода уносила слезы. Я старалась не открывать глаза, но когда открывала, то видела очертания смуглых рук на своей белой обнаженной коже.

На груди.

На животе.

На бедрах.

На шее. На шее было страшнее всего. Особенно когда Эмин чуть сжимал на ней пальцы, чтобы отмыть кровь. Я задыхалась под его грубыми движениями, которые сминали мою кожу, как пластилин.

Еще недавно родительский дом был для меня всем. А теперь приходится подчиняться безумцу, которого я едва знаю. Стоять голой перед ним в душе. Не сопротивляться его грубым рукам. Видеть его хмурый взгляд, когда я стону от боли.

И быть послушной, чтобы больше не получать пощечин.

– Можно… хватит? – тихая просьба.

Эмин недовольно поджимает губы. Кровь еще кое-где осталась, но я едва стою на ногах. Он видит это и меня щадит.

– Где моя мама, Эмин? Кто такой Анархист? Откуда ты его знаешь?

– Много вопросов, Диана. Ты все узнаешь позже.

В махровом полотенце становится намного лучше, чем в грязной простыне. Я делаю блаженный вдох, когда оказываюсь на постели. Становится так хорошо, пусть и вперемешку с болью. Таблетки от боли не избавляют.

Но Эмин и не думал оставлять меня в покое.

Через несколько секунд губ коснулось холодное стекло.

– Пей. Обезболивающее. Тело нужно обработать.

Янтарная жидкость тотчас же обожгла горло. И губы. Меня не просили пить. Мне приказывали. Наклонили голову и вылили жидкость в рот, заставляя откашливаться.

– Мне кажется, я сейчас умру, – из глаз брызжут слезы.

Так больно не было никогда. Я даже не помнила, как те отморозки задели мое плечо ножом, пытаясь избавить от одежды. А теперь я чувствовала эти раны.

Его жестокие руки касались их и совсем меня не щадили. Обрабатывали, забинтовывали. Быстро и совсем не нежно. Хладнокровно. Как хирург, которому приходилось в день зашивать десяток ран.

– Только с моего позволения, Диана. Все, что принадлежит мне, погибает с моего позволения.

Не придаю значения его словам.

Да и в приступах боли разве есть дело до этих жутких значений?

Пусть хоть в собственность меня пишет, лишь бы боль снял и маму вернул.

А он вернет? Эмин знает этого Анархиста-старшего, что похитил маму. А кто тогда младший? Неужели у такого подонка, что разрушил мою жизнь в одночасье, есть дети?

Все закончилось. Андрей вошел в комнату лишь тогда, когда Эмин накрыл мое измученное, перебинтованное и измазанное лечебными мазями тело.

– Что Анархисту скажешь?

– Следов много оставил. Жестил от души. Менты не дали закончить, насиловал в лесу и там закопал. Живой.

Металлический голос. Жестокий. Он говорит обо мне.

– Вот черт, даже у меня мурашки пробежали, – смеется Андрей, – ему понравится твоя работа. Но все равно разозлится, что труп не увидел.

Я зажмуриваюсь.

Мамочка, что происходит? Кто же он такой – этот Анархист? Сам дьявол во плоти?!

От слов Эмина становится страшно. И его рука, до этого лежавшая на моем животе, становится невыносимо тяжелой. Я хочу скинуть ее от отвращения.

Его слова были жестокими и пугающими. Словно он действительно мог это сделать со мной. Изнасиловать. Убить.

Я начинаю сопротивляться, но в следующую секунду меня прожигает новая боль. От его хватки – жесткой и сильной. Челюсть свело от его пальцев – так сильно за щеки схватил.

И глазами впился:

– Я предупреждал, Диана! Не будешь послушной, грохну.

Серые бездушные глаза впились в мои. Глотаю воздух, как рыба на суше. Я никогда не встречала таких жестоких мужчин.

Или это не предел? Или это были мягкость и великодушие – оставить меня в живых?

– Не касайся… меня, – издаю хрип.

– Я сам буду решать, кто может касаться твоего тела. Сегодня это буду я. А не будешь слушаться…

Эмин замолчал. Но я поняла, чем закончится эта фраза.

Отдаст своим собакам на растерзание – тем троим, что хотели поделить меня.

– Жить захочешь, будешь со мной. И спать, и любить. Чего глаза распахнула? Не сейчас. На ноги поставлю сначала…

Я замерла в его тисках. Убедившись в том, что я успокоилась, Эмин отпустил мои щеки. Но руку с живота не убрал.

Прячу от него слезы. А я размечталась… о принце на белом коне.

По итогу получила палача на машине цвета грязного асфальта.

Л-и-т-р-е-с.

Глава 4

На Севере мы пробыли еще неделю. Зрение вернулось, раны затянулись, синяки пожелтели. Я встала на ноги.

За это время мне покрасили волосы и заставили надевать вещи, которые мне не принадлежали. Эмин, сам того не зная, вернул мой родной цвет волос, решив сделать меня брюнеткой. Мое тело давно не принадлежало мне – он делал с ним, что хотел.

Я перестала узнавать себя в зеркале. Из Тумановой Дианы я превратилась в незнакомку на пару лет старше.

А в день, когда я встала на ноги, Эмин велел собираться и сказал, что мы уезжаем.

С этими словами он схватил ключи от машины и собрал мои вещи. За неделю, проведенную в квартире его друга, я поняла, что спорить с этим человеком опасно, а еще одну пощечину получать не хотелось.

Он коротко попрощался с Андреем, поблагодарив его за молчание, взял меня за руку и повел на выход.

С этого дня моя жизнь не принадлежала мне. Садиться в его машину было страшно, но вставать в позу было еще страшнее. Я все еще помнила его отрезвляющие пощечины.

Он усадил меня на переднее, пристегнул ремнем и заблокировал двери.

Заблокировал, словно я действительно могла сбежать.

– Куда мы поедем?

– В мой дом. На юг.

Я громко сглотнула и схватилась на ручку двери. Костяшки побелели.

И вцепилась в него затравленным взглядом. Не обращая на меня внимания, Эмин завел двигатель. Хозяин жизни, которому нельзя перечить.