И вот потянулись долгие тоскливые дни, наполненные томительным ожиданием, унынием, мучительными догадками. Бывало, Артур не показывался неделю, а то и две подряд, но мысли о нем преследовали ее неотступно. Из-за этого в аптекарском магазине ей случалось ошибаться и выслушивать нарекания, а по вечерам дома она бывала такой рассеянной, что родители ее журили. Должно быть, они заметили, что Артур больше не приходит или появляется уже не так часто, как раньше, думала Шерли. Иногда она притворялась, будто встречается с ним, а сама в это время ходила к Мейбл Гоув. Естественно, от родителей не укрылось и исчезновение Бартона – равнодушие Шерли оттолкнуло его; ясно было, что он не вернется, если только она сама его не отыщет.

Тогда-то ей и пришла в голову мысль, что положение можно спасти: нужно только вернуть Бартона, использовать его, если угодно; любовь, верность и скучные ухаживания давнего поклонника могли бы помочь ей выпутаться из затруднений. Но прежде чем прибегнуть к этой хитрости, она решила написать Артуру. Конечно, это была лишь уловка, ей просто хотелось знать, есть ли хоть какой-то проблеск надежды, вот она и отослала Артуру довольно нежное письмо, в котором просила вернуть те немногие записки, что когда-то ему писала. Они не виделись почти месяц, а в их последнюю встречу Артур сказал, что, возможно, ему вскоре придется на время ее покинуть, уехать в Питсбург по делам. И вот теперь пришел его ответ, письмо, которое Шерли держала в руке. Из Питсбурга! Жизнь без него! Это было ужасно!

Но если бы она вернулась к Бартону, тот никогда бы не узнал, что произошло на самом деле. Шерли не сомневалась, что могла бы заполучить его вновь, несмотря на все восхитительные, чудесные часы, проведенные с Артуром. Она ведь не порвала с ним окончательно, и он это знал. Случалось, Бартон приходил по выходным, когда Артура не было рядом, дарил ей конфеты, или цветы, или то и другое, сидел на ступенях крыльца, говорил о железнодорожном деле, о городских новостях или об их старых знакомых и временами нагонял на нее смертельную скуку. Какой стыд, говорила себе Шерли порой, обманывать такого человека, как Бартон, терпеливого, доброго, полного надежд, да вдобавок еще когда она так несчастна из-за другого. Должно быть, родители обо всем догадались, думала она в такие минуты, но что еще ей оставалось делать?

«Я скверная девушка, – твердила она себе, – это никуда не годится. Разве я вправе предлагать Бартону то, что уже давно потеряно?» Но, так или иначе, она понимала, что Бартон, если удостоить его вниманием, рад будет довольствоваться объедками с чужого стола: стоит ей только пальчиком его поманить, и он тотчас прибежит. Как отличался от Артура этот простодушный беззлобный увалень, всегда невозмутимый и такой приземленный. Бартон любил ее, и любовь его была такой же рабской, безнадежной, какой (при мысли об этом Шерли невольно улыбнулась) она сама любила Артура.

Но шли дни, а Артур больше не писал – то коротенькое послание стало последним. Вначале Шерли отчаянно горевала, потом, охваченная глухим отчаянием, расхрабрилась, как сказали бы иные, и попыталась освоиться со своим новым положением. С чего бы ей страдать? Стоит ли мучиться и терзаться, когда столько мужчин все еще вздыхает по ней, и среди них Бартон? Она молода и хороша собой, даже очень, ей многие это говорили. Она могла бы, если б захотела, вернуть себе прежнюю живость и веселость. Чего ради терпеть дурное обращение Артура и даже не помышлять о том, чтобы с ним поквитаться? Почему бы ей не стать такой же ветреной и бессердечной, разве не может она завести сразу дюжину романов, флиртовать напропалую, танцевать, предаваться удовольствиям и гнать от себя все мысли об Артуре? Кругом полно молодых людей, которые находят ее привлекательной. Долгие дни Шерли уныло размышляла об этом, стоя за прилавком аптекарского магазина, но стоило ей задуматься, с кого же начать, на нее нападала нерешительность. В сравнении с бывшим возлюбленным все остальные мужчины казались ей скучными и бесцветными, по крайней мере теперь.

А потом… потом… ей представлялся Бартон, скромный преданный Бартон, с которым она так жестоко обошлась. Да, Шерли бессовестно его использовала, хотя он действительно ей нравился. Мысли о нем мучили ее все чаще, и она горько себя упрекала. Должно быть, все это время Бартон видел, понимал, как дурно она с ним обращается, но продолжал приходить, пока Шерли сама не затеяла ссору, а теперь всякому ясно: ничего уже не исправить. Однако она невольно вспоминала, в особенности в минуты тоски, как он ее обожал. Теперь он совсем не показывался, безразличие Шерли навсегда оттолкнуло его от нее. Но если поговорить с ним… возможно… Тянулись дни, недели, она ждала, наперекор всему надеясь на чудо, а затем…

Бартона всегда легко было застать в конторе его начальника на вокзале Грейт-Истерн, прежде Шерли часто забегала туда, чтобы испытать на нем свои чары. Он и теперь сидел в комнате помощника железнодорожного диспетчера на первом этаже, где сновали туда-сюда пассажиры пригородного поезда, ходившего порой быстрее трамвая. Достаточно было заглянуть в окно, чтобы его увидеть, вот только Шерли старательно избегала Бартона почти весь последний год. Она могла бы попросить в соседнем окошке телеграфный бланк – отделение телеграфа занимало ту же комнату – и повысить голос, как часто делала раньше, желая привлечь внимание Бартона, если тот ее не видел. Как только он ее заметит, непременно встанет и подойдет, в этом она не сомневалась, Бартон никогда не мог перед ней устоять. В былые дни она часто прибегала к этой уловке или лениво прохаживалась мимо окошка, чтобы дать ему знать о своем приходе. После месяца горестных раздумий Шерли почувствовала, что должна действовать, невозможно и дальше оставаться в унизительном положении брошенной девицы. В самом деле, пора было с этим покончить, она не могла больше смотреть матери в глаза.

Как-то вечером, в четверть седьмого, она вышла из магазина, где служила, и уныло побрела в сторону дома. На душе у нее было тяжело, лицо побледнело и осунулось. Перед тем как покинуть магазин, она зашла в уборную, пригладила волосы и постаралась при помощи пудры и румян придать своему лицу особую прелесть. Она не сомневалась, что сумеет вновь очаровать бывшего воздыхателя, и все же это могло оказаться не так просто. А что, если он нашел себе другую девушку? Впрочем, ей в это не верилось. Прошло не так много времени с тех пор, как Бартон в последний раз пытался ее увидеть, вдобавок уж слишком он был влюблен, слишком предан ей. Нет, этот тихий, неповоротливый, туповатый, постоянный в своих привязанностях поклонник был всецело в ее власти. И все же кто знает? С такими мыслями шла она в вечерних сумерках и впервые испытывала мучительный стыд, оттого что приходится лгать, жгучую боль, знакомую тем, кто, подобно ей, отказался от своего идеала, и чувство безысходности, которое охватывает всякого человека, униженного до положения просителя и вынужденного довольствоваться тем, на что в лучшие дни, сложись судьба счастливее, даже не взглянул бы. И виной всему был Артур.

Когда она подошла к вокзалу, на площади уже царила обычная в этот час толчея. Шерли сразу же бросилось в глаза множество смеющихся парочек, похожих на них с Артуром, которые куда-то спешили, или ей так показалось. Шерли бегло взглянула в зеркальце уличных весов, желая убедиться, что она все так же очаровательна, затем подошла к цветочному киоску у дверей вокзала, за несколько пенни купила крошечный букетик фиалок и, войдя в зал, остановилась рядом с окошком и украдкой заглянула в него, чтобы узнать, там ли Бартон. Он был на месте. Сидел, склонившись над бумагами, глаза его скрывала тень зеленого козырька, в окошке видна была его неподвижная грузная фигура за столом. Шерли отступила на шаг и мгновение помедлила, затем все же решилась, направилась к окошку телеграфа и отчетливо произнесла:

– Дайте мне, пожалуйста, бланк.

Отвергнутый Бартон тотчас вскочил, так велика была его страсть. Тучный, коренастый, двигался он неповоротливо, глаза его светились дружелюбием и надеждой, на губах играла улыбка. Он поспешно вышел в зал. При виде Шерли, бледной, но хорошенькой (по правде сказать, такой бледной и красивой он никогда прежде ее не видел), Бартон онемел от волнения, его била дрожь.

– Как вы, Шерли? – спросил он ласково, наклоняясь к ней и с надеждой заглядывая ей в лицо. Они так давно не виделись, что он изголодался по ней, бледная красота Шерли влекла его сильнее, чем когда-либо. «Почему бы ей не вернуться ко мне?» – спрашивал он себя. Быть может, его любовь, преданность и постоянство все же покорили ее? Возможно, так и есть. – Кажется, я не видел вас целую вечность. А как поживают ваши родители?

– У них все хорошо, Барт, – игриво улыбнулась Шерли, – и у меня тоже. Ну а вы как поживаете? Давно мы не встречались. Я все думала, как у вас дела. Все благополучно? Я уже собиралась послать вам записку.

Весь прошлый год, стоило ему приблизиться к ней, Шерли сначала делала вид, будто его не видит, а потом разыгрывала удивление, хотя на самом деле едва сдерживала тяжелый вздох. Видеть его после встречи с Артуром было не слишком приятно. Сможет ли она теперь почувствовать искренний интерес к Бартону? Возможно ли это?

– Конечно, все у меня в порядке, – ответил он добродушно. – Как и всегда. Вы же знаете, меня так просто не убьешь. Вы никуда не уезжаете, Шерл? – спросил он с любопытством.

– Нет, просто зашла отправить телеграмму Мейбл. Она обещала завтра встретиться со мной, я хотела убедиться, что встреча состоится.

– Вы больше не заходите сюда так часто, как раньше, – нежно пожаловался Бартон. – Во всяком случае, я, кажется, вижу вас намного реже, – прибавил он с улыбкой. – Надеюсь, я ничем вас не обидел? – спросил он, а когда Шерли торопливо заверила его, что вовсе нет, произнес: – Что случилось, Шерл? Вы не заболели?

Шерли призвала на помощь всю свою былую веселость и беззаботность, хотя готова была расплакаться.

– О нет, – отмахнулась она. – У меня все хорошо. Наверное, я просто заходила через другую дверь или ездила на трамвае по Лангдон-авеню. (В действительности так все и было, поскольку она старалась избежать встречи с Бартоном.) По вечерам я почти всегда спешила домой, у меня просто не было времени зайти, Барт. Вы же знаете, как часто нас задерживают допоздна в магазине.

– Да, я понимаю, – тактично согласился Бартон. – И в последнее время вы перестали приходить на наши карточные вечеринки, как бывало раньше. По крайней мере, я вас не встречал. Сам я приходил поиграть раза два или три, думал вас там застать.

И эта перемена в ее жизни произошла по вине Артура: из-за него Шерли потеряла интерес к вечеринкам у знакомых по магазину и соседей, да и к клубу, где играли на банджо и мандолине. Когда-то она часто бывала там, все это ей нравилось и казалось забавным, но теперь… В те времена ее обычно сопровождал Барт, насколько ему позволяла служба.

– Да, – уклончиво ответила она и добавила наигранным тоном, в котором звучали нежные мечтательные нотки: – Хотя я часто воспоминала, как нам было весело. Жаль, что я перестала посещать те вечеринки. Вы давно видели Гарри Сталла или Трину Таск? – осведомилась она больше из желания поддержать разговор – ответ не слишком ее интересовал.

Бартон покачал головой.

– Я тоже давно не заглядывал к ним, но видел их как-то вечером несколько дней назад, здесь, в зале ожидания. Думаю, они ехали в театр. – Лицо его слегка вытянулось при мысли, что в былые дни они с Шерли часто ходили в театр вместе, вспомнилась ему и причина их единственной размолвки. Шерли заметила, как он помрачнел. Ей стало немного жаль Бартона, но куда больше жалела она себя: возвращение к прежней жизни представлялось ей горьким поражением. – Ну, выглядите вы очаровательно, как и всегда, Шерли, – продолжал Бартон, заметив, что она не заполнила телеграфный бланк, а в глазах ее появилось тоскливое выражение.

– Думаю, сегодня даже очаровательнее, чем обычно. – Она печально улыбнулась.

Шерли снисходительно принимала восхищение Бартона, но слова его не вызывали в ней отклика – золото, которое он рассыпал перед ней, было для нее лишь золой.