Алексей придвинул к нему книгу.

– Что вы об этом скажете?

Герман подслеповато прищурился.

– Красивая девица.

Девица была так крива лицом, что даже вытянутая морда ее лошади выглядела приятнее, но Алексей благоразумно промолчал. Герман проморгался.

– Это валькирия. Не самое лучшее изображение, но какое есть. Погоди, если тебя так интересуют крылатые твари, у меня найдется кое-что поинтереснее, – он зашелестел страницами пыльного фолианта. – Вот, гляди.

Со страницы угрюмо таращился высокий юноша, грозный, несмотря на свою наготу. Глаза его были закрашены черным – и радужка, и белок, – длинные пальцы оканчивались острыми когтями. Из локтей, коленей и согнутой спины резкими чертами торчали шипы. Но страннее всего выглядели два черных конуса с дымчатыми краями, растущие из лопаток. Крылья.

Герман перевернул страницу и показал следующее изображение: та же тварь, сошедшаяся в воздушной битве с сияющим ангелом.

– Это бес? – неуверенно спросил Алексей.

– Это? Нет, это гершварц. По крайней мере, я думаю, что этот текст пытается описать гершварца, – Герман шмыгнул глазами по колонке итальянских слов. – Что-то про тьму, пробравшуюся так глубоко, что уже не ты правишь демонами, а они тобой. Если хочешь, можем попробовать научить тебя отращивать крылья.

Кровь отхлынула от лица.

– Я не уверен, что…

Герман расхохотался.

– Это шутка, простой ты мальчишка! Только представь себя с крыльями!

Алексей попытался. С его нескладной фигурой зрелище выходило нелепейшим.

– Так это очередная небылица?

– Наверняка не скажешь, но для меня звучит как бред. Раз тьма не может отрастить тебе новую голову, откуда взяться крыльям?

Герман откинулся обратно на спинку стула. Зевнул. Прикрыл глаза, но тут же снова их открыл, недовольно косясь на окно. В щель меж створок сочился шум с улицы.

– У вас там что сегодня, карнавал?

Алексей подошел к окну и выглянул во двор. С удивлением приметил незнакомую карету. Гости из столицы в Гатчину наведывались редко – кто бы это мог быть?

– К цесаревичу кто-то приехал.

– Кто?

– Не знаю. Карета без гербов.

Герман махнул рукой.

– Сходи узнай. Вдруг кто важный.

Караульные на расспросы Алексея только жали плечами с загадочным видом, мол, ничего не знаем. Похоже, у них были на этот счет особые инструкции. Это здорово разжигало любопытство. Алексей поднялся на второй этаж, свернул в Светлую галерею, украшенную скульптурами греческих богов, бюстами римских императоров и живописными полотнами, и замер – у дверей в дальнюю комнату заметил цесаревича. Его сопровождал стройный белокурый юноша. Как ни глупо это было, взгляд Алексея метнулся к застывшему на постаменте изваянию Аполлона – вот кто, пожалуй, мог посоперничать с незнакомцем в изяществе фигуры и красоте черт. Не прерывая речи, слишком тихой, чтобы разобрать хоть слово, юноша поднял взгляд на Алексея, и голубое небо на висевшей за ним картине потускнело.

Цесаревич тоже его заметил и жестом велел подойти. Поклонившись, Алексей приблизился. Юный Аполлон умолк, но цесаревич махнул рукой:

– Продолжай.

– Я хотел добавить только, что уже и среди горожан ползут слухи, – голос у спутника цесаревича был мягкий, как приглушенный свет, сочащийся поутру сквозь занавеси. – Если ничего другого не остается, то позвольте мне туда пойти. Я по крайней мере удостоверюсь, что генерал Мелиссино ничего не упустил, а может, и вовсе найду разлом.

Цесаревич задумчиво потер лоб. Медленно покачал головой.

– Ты прав, дальше тянуть некуда. Но я должен подумать. Позже скажу тебе, что решил.

Юноша снова посмотрел на Алексея. Взгляд у него был открытый, дружелюбный, но появлялось ощущение, будто вглядываешься в туман, клубящийся над морем непроницаемой стеной. Может, за туманом берег, а может, острые скалы.

– Ах да, я хотел вас представить, – очнулся от задумчивости цесаревич. – Это Александр, мой старший сын.

Сын?

Алексей тут же понял, что его так озадачило. Несмотря на некоторое внешнее сходство, в молодом великом князе начисто отсутствовали лихорадочная порывистость и жесткость, так отчетливо проступавшие в его отце и брате. Если те были оловянными солдатиками, этот напоминал точеную фарфоровую фигурку, которую с полки-то снять страшно – вдруг разобьешь?

Дождавшись, когда представят и его, Алексей поклонился еще раз:

– Для меня честь познакомиться с вашим высочеством.

– Для меня тоже, – в тоне Александра не было ни намека на насмешку. – Брат мне про вас рассказывал.

«Надеюсь, о том, как я изничтожил разломную тварь, а не как назвал его болваном…»

– Славно, – заключил цесаревич. – Я хочу, чтобы вы стали хорошими друзьями.

«Друзьями». От этого неуместного слова Алексей оторопел. Впервые указание цесаревича показалось ему немыслимым и невыполнимым. Он мелкий офицер из безвестной семьи. Даже назначения в старшие адъютанты генерала Мелиссино ему пришлось добиваться всеми правдами и неправдами. С тем же успехом цесаревич мог предложить ему стать другом Папы Римского, а своему сыну – другом деревенского свинопаса. Смеется он, что ли?

Но из них троих от этого вопиющего предложения обомлел, кажется, один Алексей. Александр лишь улыбнулся мягкой медовой улыбкой.

– Конечно. Я уверен, мы поладим.

Наверное, это просто формальная любезность. В Гатчине Алексей от них совершенно отвык.

Цесаревич махнул рукой.

– Вы двое прогуляйтесь пока. Я хочу посоветоваться с Германом.

И так, словно по щелчку пальцев, они остались вдвоем.

Алексей нерешительно замер. И о чем прикажете говорить с юным великим князем? Константин, по крайней мере, напоминал Алексею кадетов, которым он преподавал и к числу которых когда-то принадлежал сам. А этот – сплошная загадка.

К счастью, Александр сам подхватил оборванную нить разговора.

– Покажите мне Гатчину. Я так долго не мог сюда вырваться, наверняка здесь что-то да изменилось.

– Как будет угодно вашему высочеству.

Следуя за молодым великим князем, Алексей не мог не заметить странную реакцию караульных. При приближении цесаревича те обычно каменели жесткими прямыми фигурами, точно готовясь противостоять яростному урагану, но его сын не вызывал ни капли того же испуганного почтения. Вытягивались в струнку и расправляли плечи караульные не от этого – их тянуло вверх, как тянуло к солнцу подсолнухи.

Они вышли на залитые ярким светом улочки Гатчины, и Александр остановился, набрав полную грудь холодного свежего воздуха.

– Совсем не так, как в Петербурге… Ох, и таблички с именами улиц появились?

Алексей лично руководил размещением этих табличек на стенах домов. С ними Гатчина чуть больше напоминала настоящий город.

Для своих шестнадцати лет Александр был довольно высок. Встав на цыпочки, он прикоснулся к медной табличке, вмазанной в угловой дом. С удовлетворением рассмотрел свои оставшиеся чистыми пальцы:

– Надо же, ни пылинки.

– Их чистят каждое утро.

– Да, с чистотой тут всегда хорошо.

Александр зашагал дальше, мимо казарм и конюшен. Еще через пару минут заметил:

– А вы совсем не из разговорчивых, да?

– Я… – Алексей неловко кашлянул – и почему голос так скрипит? – Я прошу прощения, ваше высочество, из меня не самый интересный собеседник.

Александр круто развернулся, заступив ему дорогу. Алексей замер, едва не споткнувшись.

– Не самый интересный собеседник? – голубые глаза лукаво блеснули. – Вы человек с редчайшим даром, к чему эта скромность? Уж конечно, вам есть о чем рассказать.

Алексей невольно отступил на шаг.

– Ваше высочество, я…

– Вы зачем-то нервничаете. Оставьте это. Представьте, что я такой же офицер, как вы.

– Ваше высочество, я не уверен, что…

– И зовите меня Александром, – увлеченный своей странной игрой, он будто не замечал смятения Алексея и, видимо, чтобы добить окончательно, вдруг подхватил его под руку. – Идемте. Я дам вам пару уроков светской болтовни, меня в этом деле называют большим знатоком. Для начала…

Алексей едва понимал, что ему говорят. У него горели уши. Идти средь бела дня под руку с великим князем! Интересно, что бы на это сказали его бывшие одноклассники…

Заметив, что все усилия пропадают даром, Александр рассмеялся и махнул рукой.

– Ну вот, я только сильнее вас смутил. Извините меня.

– Вам не за что извиняться! – поспешно выпалил Алексей. – Я… Я в самом деле не лучший собеседник. Я привык отдавать приказы и отвечать «так точно», а не беседовать о вещах более возвышенных.

Они замерли на краю широкой дороги, за которой начиналось желто-бурое поле – далекий простор, по которому гулял только ветер, раздвигающий сухие колосья травы.

– Звучит страшно одиноко, – заметил Александр.

Алексей открыл рот, чтобы возразить, но не смог. Да. Это правда звучало очень одиноко.

– У всех свое призвание, – пробормотал он. – У меня – служить.

– Благородно. Теперь я понимаю, почему вы пришлись по душе моему рыцарственному отцу. Но что же, вся ваша жизнь должна ограничиваться службой?

Снова Алексей не уловил в словах насмешки, но и вложенных в них чувств не понял. Взгляд Александра был устремлен вдаль, к седеющему облаками горизонту.

– Я не знаю, – честно ответил Алексей. – Моя жизнь всегда была только службой. Вы думаете, этого недостаточно?

«Ну конечно, нет. Он сын наследника престола, внук императрицы. Его с детства окружало высшее общество, лучшие учителя, блеск столичной жизни».

Вот где настоящая пропасть. Для Алексея оказаться в Гатчине подле цесаревича было головокружительной карьерой и пределом мечтаний. Но разумеется, потомку самого Петра Великого такая жизнь должна казаться пустой и ничтожной.

– Я не пытался вас обидеть, – Александр читал его, будто открытую книгу. – Не переживайте, это мне следует вам завидовать. По крайней мере, вы знаете, кто вы и зачем живете.

Алексей удивленно покосился на него.

– Вы старший сын будущего императора. Какие тут могут быть разночтения?

– Никаких, – легко согласился Александр. Но взгляд его снова уплыл за горизонт. – Какое высокое сегодня небо…

Это была очень странная прогулка. И самым странным в ней было то, что Александра будто и не тяготили немногословность собеседника и рассекающие разговор широкие трещины молчания. Он держался так непринужденно, будто они с Алексеем в самом деле были давними приятелями. И еще – как будто рад был сменить роскошь двора императрицы на сухую аскетичность Гатчины.

Наконец, сам устав от своей сдержанности, Алексей спросил:

– Вам в самом деле здесь нравится?

Вопрос был простой, но Александр долго думал, прежде чем ответить.

– Здесь проще, – заключил он. – И воздух чище. Да, мне здесь очень нравится. Я хочу просить бабушку, чтобы она позволила мне послужить в гатчинских войсках.

Это поразило Алексея едва ли не больше, чем все остальное.

– Здесь?!

Глаза Александра зажглись смехом.

– Боюсь, за пределами Гатчины гатчинских войск я не найду. Если, конечно, отец не припрятал запасной батальон где-нибудь на Камчатке.

– Я не это имел в виду, – скрипнул Алексей. – Просто в столице у нас такая дурная репутация, что отправку сюда многие офицеры считают чуть ли не ссылкой в Сибирь.

– Ну, кому Сибирь, а кому родительский кров, – беспечность Александра дала крохотную трещину. – Приятно было бы для разнообразия пожить под одной крышей со своей матерью.

Алексей мысленно обругал себя за глупость. Ни цесаревич, ни его супруга не простили императрице то, что она забрала их старших сыновей, долгое время почти не позволяла с ними видеться и даже теперь строго ограничивала все контакты, но Алексей никогда не задумывался об обратной стороне дела.

И кстати…

– А ее величество знает, что вы здесь?