От собственного лицемерия Алексея замутило. Для брата это хороший совет – мать именно так бы и сказала, – но можно подумать, он сам не расшаркивается перед преподавателями только потому, что они преподаватели. И что еще за «каков ты есть»? Во всем мире никто не знал, каков он на самом деле. Проще умереть, чем признаться кому-то в своем чудовищном секрете.

– И что, не тоскливо тебе совсем без друзей?

Алексей повернулся к брату.

– Забыл, из какой мы семьи? Меньше думай о друзьях и больше – о покровителях. Мы в Петербурге никому не сдались, надо помнить свое место.

Это было уже честнее, но прозвучало больно резко. Андрей расстроенно поджал губы. Алексей, устыдившись, взъерошил ему волосы.

– Вот ты сейчас приехал – мне другого друга не надо.

Пускай разговор закончился на светлой ноте, Алексея после него одолели мрачные мысли. Месяц летел за месяцем, пора думать о будущем. Он мечтал стать артиллеристом, неважно, в черно-белом мундире или в обычном, но еще сильнее – хотел разобраться в том, кто он. Будь у него деньги, отправился бы в Европу – уж в лучших университетах до чего-то бы да дознался. Но денег не было. Значит, нужно искать другой путь.

Предвыпускной год Алексей закончил с золотой медалью за отличия в учебе, но, как верно заметил Андрей, без единого товарища. К выпускному классу война с одноклассниками поутихла – все резко стали считать себя слишком взрослыми для таких глупостей. Но все равно без необходимости с Алексеем никто не заговаривал.

«Я сюда пришел не друзей искать», – напоминал он себе раз за разом. Но был бы на свете хоть один человек, которому он мог открыть правду о себе… И чтобы тот не шарахнулся в ужасе, не разболтал всем вокруг, а пожал бы плечами и принял таким, какой есть…

«Ага. Держи карман шире».

Несколько раз Алексей думал рассказать все генералу Мелиссино, но не решался. Директор ему покровительствовал, но вряд ли примет с распростертыми объятиями, если узнает, какой он ненормальный.

В вязкой нерешительности проплыл последний год. К весне от бесконечных метаний и тягостных мыслей о будущем Алексей совсем скис. Когда на прогулке в саду он столкнулся с Мелиссино, даже тот заметил:

– Ты что это, кадет, расклеиваешься?

Алексей вытянулся в струнку.

– Никак нет, ваше превосходительство.

– Да уж вижу. Что за думы думаешь?

Алексей поколебался. Признался:

– Думаю, что буду делать после выпуска.

– А-а. И что же?

– Я еще не решил. Отец хочет, чтобы я только дослужился как-нибудь до майора, а там можно и в отставку.

– Только до майора? – Мелиссино усмехнулся. – Да ты и дальше пойдешь. Но это ладно, сам-то ты чего хочешь?

Именно над этим Алексей бился уже который месяц.

– Я… Я не знаю, ваше превосходительство.

– Тогда оставайся в корпусе.

Алексей вздрогнул. О таком он и не думал.

– В каком качестве? – уточнил он настороженно.

– Будешь преподавать арифметику и артиллерию. Может, за библиотекой еще присмотришь. – Мелиссино подмигнул ему. – Ну и будет, наконец, кому подменить меня ночью – давно мечтаю начать высыпаться. Что думаешь?

А что тут думать? Так он останется в столице. Может, заведет полезные знакомства. Догрызет недогрызенное в библиотеке. Да и за братом сможет присмотреть.

– Почту за честь, ваше превосходительство.

Тем же вечером, разглядывая свое отражение в оконном стекле, Алексей обнаружил, что едва себя узнает. Высокий, с суровым худым лицом и почти черными от клубящейся тьмы глазами, он уже не был тем заморышем, что месяцами обтирал здесь пороги четыре года назад. Разве что угрюмое выражение никуда не делось.

Почти доучился. Почти дослужился до поручика. Изничтожил бог знает сколько бесов. Но одного так и не понял:

«Кто я?»

У всего должны быть причины. У всего должна быть цель. Даже у такого существа, как он.

Алексей прислонился лбом к холодному стеклу, буравя взглядом темное небо за окном.

У жизни должен быть смысл. Он обязательно его найдет.

III. Гатчина

Глава 10. Перевод по службе

Он стоял под красными небесами, окруженный силуэтами темных зданий. Всюду, куда простирался взор, из земли уродливым частоколом торчали сгнившие балки и каменные остовы, врытые в землю печные трубы и проржавевшие кресты. Крылатые черные твари кружили средь таких же черных облаков. Горло саднило от жаркого прогорклого воздуха.

Он медленно пошел вперед, держа руку на эфесе шпаги. Тонкая полоска освященной стали – вот последний оплот в океане потустороннего мира. Потусторонняя тишина давила на уши – он слышал только свои шаги и хруст костей под сапогами.

Кости. Везде эти кости. Только кости и росли на этой бесплодной земле.

Он обошел скалящийся череп, вперивший в него черные провалы глазниц. Переступил поваленную колонну из черного мрамора. И замер на краю глубокой воронки. Внизу, припорошенный тонким слоем осыпавшейся земли, мрачно поблескивал купол собора. Сквозь прореху в нем чадила тьма.

«Что я здесь делаю? Куда я иду?»

«Сюда, – прошипела тьма. – Ты идешь сюда».

Она взметнулась черной волной. Расплылась, закрыв полнеба. Потянулась к нему жадными щупальцами.

Он обнажил клинок, но не побежал – не мог.

– Что ты такое?

«Твоя судьба».

– Нет. Что ты такое?

«Твоя жизнь. Призрак твоего прошлого. Отзвук твоего будущего. Эхо твоих шагов. Подоплека твоих слов. Изнанка твоих желаний. Твой повелитель. Твой слуга. Ты».

Он гневно рассек пустой воздух.

– Нет! Что ты такое?

«Шторм, который захлестнет землю. Гроза, которая накроет мир. Великая смута, в которой увязнет весь свет. Пожар, который выжжет жизнь. Тьма, которая поглотит солнце. Хаос».

– Нет, – прохрипел он. – Не бывать этому!

Смех. Глубокий, утробный, повергнувший в дрожь саму землю.

«Ночь нельзя остановить. Темноту нельзя запереть. Силу нельзя уничтожить. Ее можно только обрести».

Клубы тьмы подобрались так близко, что почти можно достать острием. Но он боялся податься вперед, боялся поскользнуться на оседающей земле и полететь вниз, на дно воронки.

«Прими ее. Подчини ее. Стань ее хозяином и используй по собственному разумению. Отомсти. Разрушь. Правь».

Ощущение силы затрепетало на кончиках пальцев. Искушение. Сладкое спелое яблоко перед носом голодающего. Вода, плещущаяся под подбородком изнывающего от жажды Тантала.

«Протяни руку. Сорви. Овладей мощью, которая неведома никому из ныне живущих».

Заполучить силу… Использовать ее так, как считаешь нужным – перестроить весь мир с основ, разметать гниющие остатки прошлого и все переделать как надо…

Кто, если не он? Ленивые разбалованные аристократы? Важные вояки, которые уже в четыре года – полковники? Императрица, которую прихоти фаворитов занимают больше, чем государственные дела? Он бы все сделал правильно! Он навел бы порядок! Он…

Нет.

Это все тот же шепот бесов, только громче и настойчивее. Он знал, как с таким справляться: холодный рассудок и железная воля. Он – выше своих соблазнов. Он – выше тьмы.

Тьма заклекотала, давясь весельем.

«Ты не отвратишь неотвратимое».

Хруст и скрежет вокруг. Он в панике закрутил головой: скелеты, скелеты поднимались из земли.

Океан тьмы вырвался из проломленного купола, накрыв мир от земли до неба. Он ничего не видел. Не мог дышать. Руки увязли в густой патоке, под ногами захлюпала трясина, заглотив его по колени, по пояс, по грудь. Он зашелся в беззвучном крике.

Густая черная масса хлынула в рот, взбухла в легких обжигающими пузырями и, отчаянно барахтаясь…

… он слетел с кровати, запутавшись в простынях.

Какое-то время лежал на ковре, судорожно хватая воздух. Щеку щекотали мягкие ворсинки. В доме тихо.

Наконец, Алексей встал, измученный и мокрый от пота. За окном его петербуржской квартиры брезжил рассвет.

Он засобирался. Поутру надлежало являться к Мелиссино, у которого он теперь служил старшим адъютантом.

Кошмары снились все чаще. Алексей не так часто бывал на Изнанке, но из его снов она не уходила. Что это? Предупреждение? Искушение? Наказание? Он старался не зацикливаться, но как вымыть из памяти такие яркие краски? Океан тьмы, армии скелетов, орды бесов, рвущиеся наружу сквозь набухающий нарыв…

Город на костях. Отец в детстве рассказывал легенду, как Петр Великий дважды отстраивал город и дважды тот за ночь тонул в трясине – только на третий раз и вышло. Детская сказка, но… Он покачал головой. Нечего забивать голову глупостями перед службой.

Несмотря на ранний час, Мелиссино уже был в кабинете. За прошедшие четыре года он изменился мало, только морщин на лбу прибавилось.

– Проходи-проходи, – замахал он. – Есть для тебя дело.

Алексей приблизился.

– Чем могу быть полезен?

– Что думаешь о переводе по службе?

Алексей напрягся. К любым переменам он относился настороженно.

– Куда?

– В Гатчину.

Этого он никак не ждал.

О Гатчине ходили самые разные слухи. Резиденция наследника слыла местечком суровым и неприветливым, с совершенно чуждым укладом жизни. Большинство офицеров, зная о строгости тамошних правил и тяжелом характере цесаревича Павла, боялись перевода туда как огня. А как же не бояться? Истина, усвоенная Алексеем еще в корпусе, оказалась верной и за его пределами: люди не умели и не хотели служить, а просто мечтали, чтобы все доставалось даром.

– Его высочество просил меня порекомендовать хорошего артиллериста. Я собираюсь послать тебя. С обязанностями ты справишься, и что еще важнее – ты видишь бесов.

Алексей вздрогнул. А это здесь при чем?

От Мелиссино его недоумение не укрылось. Он прищурился.

– Что ты вообще знаешь о цесаревиче?

Что при дворе в открытую говорят, будто он глупец и безумец – ну прямо как его отец, если он, конечно, вообще сын Петра Федоровича. Это даже Алексей слышал, хотя во дворце бывал редко – его связи с высшим обществом ограничивались поручениями Мелиссино и преподаванием точных наук сыну графа Салтыкова. Вопросы престолонаследия и сложных отношений в императорской семье Алексея не занимали.

Мелиссино вздохнул.

– По лицу вижу – ничего хорошего.

– Я никогда с ним не встречался, что я могу знать?

– Ну, ты явно знаешь, что о нем болтают. Не притворяйся, все знают. – Мелиссино откинулся на спинку кресла. – Про его безумие – это ерунда. Он не более безумен, чем мы с тобой, и уж точно не глупее нашего. Просто очень обеспокоен нынешней ситуацией с бесами и этого не скрывает. Знаешь же, что раньше разломы так часто не образовывались?

Алексей кивнул. Даже за те годы, что он служил в Петербурге, в экспедиции на Изнанку его стали отправлять раза в два чаще, чем поначалу. И это при том, что он был далеко не единственным офицером, которого могли сорвать посреди ночи, переодеть в черно-белую форму и отправить бороться с очередной разломной тварью.

– В столице с этим особенно тяжело, но в других городах тоже не гладко, да и из-за границы приходят кое-какие тревожные вести. Что-то нехорошее носится в воздухе. Понимаешь, о чем я?

Он вспомнил сегодняшний кошмар. Кивнул.

– Проблема в том, что люди не верят в то, что не видят. Или верят, но списывают со счетов. Мы их никогда не переубеждали – зачем панику сеять? Так и оказались в положении, когда всем, кто у власти, дела нет до наших предупреждений. Конечно, человек, который в такой обстановке начнет твердить, что проблему с бесами нужно решать немедленно, всем покажется страшным сумасбродом. Понимаешь?

Он кивнул в третий раз, чувствуя себя немного глупо. Но что он мог сказать? Что ему страшно менять привычную жизнь под крылом генерала Мелиссино на новую и неизведанную? Что не может отделаться от ощущения, будто генерал выставляет его за порог под первым же удобным предлогом? Нелепо и неблагодарно. Он не мальчишка уже…