– Трудно сказать: как написано в рапорте дознавателя, составленном со слов реанимационной бригады, реанимационные мероприятия оказались безрезультатными.

– А при чем тут дознаватель? – удивилась Алла. – Почему не следственная бригада?

– Решили, что имел место суицид или случайная передозировка.

– Так вот оно что! Парень, выходит, наркоман?

– Его мать утверждает, что нет.

– Ну родители часто не в курсе…

– Да знаю я, знаю, но в деле есть кое-какие, ну, не то чтобы нестыковки, но… странности, что ли?

– Странности? – Алла почувствовала, как в ней просыпается интерес: так случалось всякий раз, когда вводные звучали многообещающе. – Например?

– Например, вскрытие проводилось в той же больнице, где работал ординатор. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, но объективность патологоанатома, писавшего заключение о смерти, может оказаться под вопросом.

– И что же написано в заключении?

– Причина смерти – передозировка морфином.

– О как… То есть, мать говорит, что сын не баловался наркотой, но умер он от передоза?

– Верно.

– Интересно…

– Это еще не все: выяснилось, что из отделения, где он работал, периодически пропадали наркотические препараты, назначаемые пациентам. Велось внутреннее расследование, типа, но, как ты понимаешь, о таких вещах не распространяются, предпочитая решать подобные вопросы кулуарно, не вынося сор из избы… Так вот, в сумке покойного ординатора обнаружили несколько ампул, сейчас скажу… – Кириенко заглянул в ежедневник, – гидрохлорида морфина и еще… э… сульфат морфина.

– Всего несколько ампул?

– Этот… сульфат, кажется, в таблетках.

– И сколько у парня нашли таблеток?

– Один блистер.

– Так мало?

– Ну да, по мнению дознавателя, это доказывает, что парень крал наркоту для собственного употребления, а не на продажу.

– Похоже на то, иначе он брал бы более крупными партиями!

– С другой стороны, если бы пропадало больше, это заметили бы скорее… Не суть. А суть, моя милая, в том, что вот эта самая Калганова угрожает отправиться по всем телеканалам страны, рассказывая, что ее сына убили и оболгали, а правоохранительные органы отказываются расследовать преступление!

– Предполагаемое преступление. Какие у матери основания предполагать убийство? Парню кто-то угрожал?

– Нет, но она заявила, что сын в последнее время стал нервным и раздражительным, а если при ней ему звонили по телефону, он выходил из комнаты.

– Что, как мы знаем, часто является следствием наркомании, – пожала плечами Алла. – Скрытность, нервозность…

– Но Калганова уверяет, что ее сын не принимал наркотиков – более того, терпеть не мог тех, кто это делает!

– Ординаторы работают на износ, платят им копейки, а гоняют как сидоровых коз: может, психика не выдерживала и мальчик пытался хоть как-то выжить?

– Аллочка, все твои доводы я привел и Калгановой, но она стоит на своем!

– Думаете, она выполнит угрозу?

– Мне показалось, она полна решимости. Я хотел поручить это дело тебе, но теперь вижу, что ты не потянешь – с маньяком-то…

– А как насчет Валерии? – предложила Алла.

– Медведицы?

Она едва заметно поморщилась: ей не нравилось, что молодой, привлекательной девушке дали столь неженственное прозвище, но Алла знала по опыту, что такие вещи прицепляются к людям раз и навсегда и бороться с этим бесполезно. В чем-то, конечно, кличка соответствовала характеру Леры: она порой прямолинейна и бескомпромиссна – ну сущая медведица! Однако внешне совершенно не напоминает неуклюжую, огромную зверину. Валерия Медведь – высокая, стройная блондинка с короткими кудрями, возможно, чуть угловатая, но и в этом есть своя прелесть: Алла многое отдала бы за такую тонкую талию и длинные ноги! Сама она высоким ростом не отличалась, а потому завидовала девицам с «модельными» параметрами, как у Леры Медведь.

– А что, она может справиться! – пробормотал Кириенко. – В прошлый раз у нее вполне успешно вышло… Ну, если не считать того, что бесценный бриллиант в итоге пропал!^[3]

– Вины Медведь в этом нет! – поспешила вступиться за молодую коллегу Алла.

– Разумеется, разумеется, – согласился генерал-майор. – Что ж, если ты считаешь, что Медведица подходит для такого щекотливого дела, – валяйте! Ну а по маньяку ты поняла: каждый новый факт, каждая улика – и ты мне докладываешь, да?

– Конечно, Андрон Петрович, – кивнула Алла, поднимаясь. – Как только, так сразу!

* * *

Антон испытывал чувство гордости: он и не думал, что еще способен вызывать восхищение у юных нимфеток. Он отлично осознавал собственную привлекательность, однако его внешность обычно сбивала с ног женщин за тридцать: он перешел в «среднюю лигу» и полагал, что с девочками покончено. С тех пор как Шеин встретил Карину, красивую разведенку без материальных проблем и с шикарной квартирой на улице Рубинштейна, он и вовсе перестал поглядывать по сторонам, ведь любовница его вполне устраивала. Он даже задумался бы о новом браке, если бы Карина не была бессовестно богата: участь стареющего альфонса ему совсем не улыбалась! А эта симпатичная девица глядела на него во все глаза и улыбалась так, что это могло бы заставить вспотеть человека с менее крепкими нервами и не таким обширным опытом.

– Так вы говорите, что Катя ушла из клуба одна? – уточнил опер, продолжая прерванную беседу, во время паузы официант принес кофе и апельсиновый сок для него и алкогольный коктейль для его собеседницы.

Пить спиртное в половине первого дня, возможно, и считалось экзотикой в кругу общения Антона, но в среде золотой молодежи, кажется, это в порядке вещей! Он вдруг подумал, что эта самая Ира, сидящая напротив и строящая ему глазки, возраста его детей и отпрысков Карины. На лице официанта, когда он расставлял напитки на столе, мелькнула понимающая улыбка, и опер ощутил неловкость: они с девчонкой не походили на отца и дочь, и ему было не все равно, что о нем подумают окружающие. С другой стороны, не прятаться же по углам со свидетелями, которые в дети ему годятся!

– Мне кажется, да, – ответила на его вопрос девушка.

Несмотря на очевидную юность, она делала все, чтобы казаться старше: леопардовые сапоги на шпильке, дорогое кашемировое пальто нежно-голубого цвета (наверняка стоит как отечественный автомобиль!), массивные золотые серьги и кольца на тонких пальцах ухоженных рук, которые скорее подошли бы женщине лет сорока.

– Честно говоря, я не видела, как она уходила.

Ну чем, черт подери, они все занимались: ни одна из пяти подружек, пришедших тем вечером в клуб, не обратила внимания на отсутствие Кати Лосевой!

– Мы здорово перебрали, – добавила Ира, и при этом ее лицо не выразило ни сожаления, ни стыда: видимо, и напиваться вдрызг в ночных клубах также не считается в этой среде зазорным. – Катька тоже нализалась. Когда я поняла, что ее нет, то подумала, что она отправилась в туалет припудрить носик.

– Припудрить? – нахмурился Шеин.

– Да что вы, мы коксом не балуемся! – быстро среагировала девушка. – Ну, может, в школе еще было дело, но сейчас – ни-ни!

Господи, ну чего же им не хватает, мажорам этим?! Они родились с золотой ложечкой во рту, получали любые игрушки и гаджеты, каждая их прихоть тут же выполнялась! В то время как обычные дети проводили лето в деревне у бабушки или в лагере, этих родители возили на Мальдивы или горнолыжные курорты – так почему же они не могут быть счастливы тем, что имеют? Принимают наркотики, шляются по ночам и заводят беспорядочные связи, а мама с папой потом удивляются, почему дочка куда-то пропала!

– А вы, случайно, не заметили, – снова заговорил Антон, ободряюще улыбнувшись, – может, Катя говорила с кем-то в клубе, ну с незнакомыми?

– Да нет… Мы все общались с барменами, а еще парней из универа встретили…

Интересно, какую букву в слове «незнакомые» эта Ира не расслышала? Антон почувствовал, что начинает злиться: он уже полчаса занимался бесполезной болтовней с девчонкой, узнал кучу ненужной информации о жизни Кати Лосевой и ее окружения, но во всем этом обилии сведений отсутствовало хоть сколько-нибудь рациональное зерно, способное помочь в поисках пропавшей. Шеин не понимал, какого лешего он должен этим заниматься, – в конце концов, они расследуют особо тяжкие преступления, а Лосева, судя по всему, жива и здравствует! Скорее всего, она просто-напросто зависает где-нибудь с парнем и в ус не дует, а ее папаша не постеснялся напрячь аж Следственный комитет. Раньше надо было дочурку воспитывать!

– Скажите, Ирина, а не случалось ли в тот вечер чего-нибудь странного, необычного?

– А как же, случилось! – обрадовалась собеседница. – Где-то часов в одиннадцать прискакала Машка Прохоренко, и, можете себе представить, на ней было точно такое же платье в блестках, которое я надевала на выпускной! Она что, думала, что никто не в курсе, что этой коллекции уже два с половиной года?!

Антон тяжело вздохнул и подал знак официанту подойти: хоть он и на работе да и время раннее, но пора, похоже, заказать что-нибудь покрепче сока!

* * *

Мономах предвкушал чашку горячего кофе и десять-пятнадцать минут тишины перед тем, как отправиться домой: этот бесконечный день, слава тебе господи, завершился, и можно расслабиться и вытянуть ноги. Однако в тот день его мечтам не суждено было сбыться. На подходе к кабинету он увидел женщину, сидящую в кресле у его двери – там, где обычно ожидали приема потенциальные пациенты или их родственники. День был не приемный, и Мономах ощутил раздражение: ну неужели обязательно приходить чуть ли не в ночи, когда его и вовсе могло не оказаться на месте, не дожидаясь законной возможности встретиться с заведующим отделением?! Женщина поднялась ему навстречу, и гневные слова, готовые сорваться с его губ, застряли в горле.

– М-маша? – пробормотал он, с трудом узнав старую подружку.

Как же она изменилась с их последней встречи! Обычно прямая, как у балерины, спина сгорбилась, лицо осунулось, волосы в беспорядке, а ведь она еще молодая женщина!

– Вовка! – выдохнула она и, сделав шаг вперед, повисла у него на шее.

По тому, как вздрагивали ее плечи, Мономах понял, что она плачет.

– Что-то с мужем? – испугался он. – Не молчи же, Мария, говори скорее!

Вместо ответа она помотала головой.

– С Егором все в порядке, – пробормотала она, вытирая глаза рукавом пальто. – Во всяком случае, я так думаю – мы давно не общаемся…

– Что значит не общаетесь? – изумленно захлопал глазами Мономах.

– Да это не важно, Вовка, это совершенно не важно! Ты не понимаешь: Костик… Костика больше нет!

– Как… нет?

В мозгу Мономаха вспыхнула и тут же перегорела воображаемая лампочка: он вспомнил о звонке Машиного сына и о том, что, замотавшись, благополучно о нем забыл и даже не перезвонил позднее, чтобы спросить, почему парень не зашел, как договаривались! Ну почему он не перезвонил?!

– Его убили, а полиция ничего не хочет делать! – причитала между тем Мария, ломая руки. – Ты говорил, что у тебя есть приятельница в СК, я правильно помню? Может, ты мог бы…

– Давай-ка войдем в кабинет, – предложил Мономах.

Проходящие по коридору пациенты и медсестры с интересом поворачивали головы в их сторону, вероятно расслышав слова «убили» и «полиция».

Когда они оказались внутри, Мономах запер дверь и полез в сейф, где вместе с важными документами была припрятана бутылка коньяка – для таких вот случаев. Налив полстакана, он протянул его подруге. Она выпила залпом и снова зарыдала. Мономах плеснул бы и себе, но тогда придется оставлять машину на стоянке и вызывать такси, а ехать в пригород в это время найдется не так много желающих. Поэтому он достал термос и налил себе кофе, который хоть и оказался чуть теплым, однако все же немного его взбодрил и вернул способность соображать.