Под пристальными взглядами сотрудников милиции она вынула из чемоданчика шприц, сломала головку у ампулы и сделала беспрерывно воющей Фурман укол в руку. Потерпевшая всхлипнула и постепенно затихла. Абрамов принес из комнаты стул, усадил Фурман в углу веранды.

– Спасибо за помощь! – поблагодарил женщину Агафонов. – Вы, собственно говоря, кто?

– Я соседка, Маслова Зоя Петровна. Мой садовый участок находится через дорогу.

– Вы всегда с собой носите медицинский чемоданчик?

– Когда еду в сад, то всегда. Здесь медпункта в округе нет. Случись что, первую помощь оказать некому будет.

– Вы врач?

– Медсестра хирургического отделения областной больницы.

«Что-то для медсестры хирургического отделения она странно на труп отреагировала. Чуть в обморок не упала», – подумал Кейль, но промолчал.

– На какое время гражданка Фурман успокоилась? – спросил Агафонов.

– На полчаса, не больше. Вызывайте «Скорую помощь». У меня успокоительного одна ампула была.

– Уже вызвали.

Начальник ОУР многозначительно посмотрел на Кейля.

– Пора делать обход, Альберт Иванович!

Кейль кивнул: «Понял! Сделаю».

– Пройдемте, гражданка, – сказал он Масловой. – Поговорим у вас в домике. Здесь сейчас не самое лучшее место для дачи показаний.

Абрамов посмотрел на топор, валявшийся на полу.

«Тяжелая штука! – подумал он. – Таким колуном запросто можно череп раскроить, но подозревать в этом женщину? Агафонов ведь в первую же секунду прикинул, не Маслова ли убила соседа, а потом пришла посмотреть, не оставила ли следов на месте происшествия. Агафонов – мой ровесник, а ведет себя как Кейль. Тому до пенсии год остался, он уже выработался, ненавидит и подозревает всех подряд, в каждом встречном видит вора или убийцу. Так нельзя! В нашем советском обществе преступники – это исключение из правил, редкое, очень редкое явление. Не может такая добросердечная женщина своего соседа убить. Не может!»

С пригорка раздался звук автомобильного клаксона – это водитель начальника РОВД потребовал уступить место на вершине спуска. Петрович, матерясь про себя, задом сдал на аллею около садового участка Масловых. Из «Волги» вышли начальник Кировского РОВД Симонов и Хворостов, прокурор города. По инструкции на убийство в обязательном порядке должны были выезжать начальник районного отдела милиции и прокурор района. В субботу прокурор Кировского района уехал на мичуринский участок, который располагался где-то в районе аэропорта. Симонов не стал мотаться по размытым дорогам в поисках его и позвонил прокурору города домой. Хворостов понял начальника милиции с полуслова и велел заехать за ним.

– Ты что здесь притаилась! – хлопнул ладонью по УАЗу Симонов. – Живо за работу!

Арефьева тут же пулей выскочила из автомобиля и покорно пошла вслед за начальством в домик Фурман.

– Хана Танюшкиным сапожкам! – злорадно заметил Агафонов. – Не будет на дежурство как фифа обуваться! Дежурство, оно и есть дежурство, а не дефиле по райотделу.

Прокурор города вошел на веранду, постучал ногами по полу, сбивая налипшую к ботинкам грязь. Симонов приличия соблюдать не стал, как был в грязной обуви, так и прошел в домик. Через минуту он вышел и подозвал Агафонова.

– Зацепки есть? – спросил Симонов.

– Кейль пошел к соседям. Думаю, он раскрутит этих бабенок. Слишком уж они странно себя ведут. А я пойду, поговорю с одной старушкой. Когда мы приехали, она нас в бинокль рассматривала.

– Действуй! – разрешил начальник милиции. – Я с собой участкового привез. Он останется с нами, а Дуболома пошли делом заниматься.

– Иван! – позвал Абрамова начальник ОУР. – Мужика на соседнем участке видел? Поработай с ним.

На пригорке вновь зарычали автомобильные моторы – приехал судмедэксперт на УАЗе. Водитель Симонова не хотел отъезжать в сторону, но патологоанатом пригрозил:

– Или ты отъедешь куда угодно, или труп сам наверх потащишь!

С веским аргументом водитель начальника милиции спорить не стал и задом сдал немного в сторону. Агафонов сунул сигарету в зубы, чиркнул спичкой, прикурил и пошел на пригорок с другой стороны ручья.

3

Старушка, заинтересовавшая Агафонова, жила на два участка выше. Ее домик и участок наглядно демонстрировали два разных подхода к ведению садово-огородного хозяйства. Основу дома Фурманов составлял шлакозаливной куб, у старушки был щитовой домик с засыпными стенами. Если физически крепкий мужчина, например Иван Абрамов, со всей силы ударил бы ломом по стене дома Фурманов, то лом отскочил бы от стены, оставив на ней небольшую выбоину. Домик старушки лом бы прошил насквозь. Огород Фурманов был ухоженным, каждый кустик на своем месте, каждая грядка расположена вдоль склона, чтобы в случае ливня вода не застаивалась на одном месте. У старушки на огороде был беспорядок. Посреди участка рос большой куст крыжовника, часть земли вообще не обрабатывалась. Если Фурман строил дом в расчете на то, что будет жить в нем все лето, то родственники старушки приезжали на садовый участок только переночевать на выходные. Возводить дом с капитальными стенами и просторной мансардой не собирались. Вместо веранды они построили что-то наподобие крыльца со стенами, закрывающими вход в дом со стороны улицы и соседнего участка. На этом-то крыльце Агафонов и заметил пожилую женщину, рассматривавшую в бинокль противоположную часть склона.

Поднявшись к участку старушки, начальник ОУР, не спрашивая разрешения, открыл калитку, вошел внутрь и услышал, как в домике хлопнула дверь и лязгнул засов – хозяйка забаррикадировалась от незваного гостя.

– Здорово, мать! – постучал в окно Агафонов. – Дай воды напиться!

– Иди, куда шел, а то милицию вызову! – отозвалась хозяйка.

– Так я и есть милиция! – весело ответил начальник ОУР. – Посмотри, вот удостоверение!

Он раскрыл краснокожую книжицу, поднес к давно немытому окну. Спустя некоторое время засов отодвинулся, в дверном проеме появилась старушечья голова в платочке.

– Покажи, что там у тебя? Врешь, поди, что ты из милиции? – спросила хозяйка.

– За нами смотрят! – заговорщицким тоном ответил Агафонов. – Я войду в дом?

– Конечно, конечно! – засуетилась старушка. – Соседи, они такие, им только дай поглазеть, что да как, а потом такой чепухи навыдумывают, что уши вянут.

Начальник ОУР прошел внутрь хлипкого строения, с первого взгляда оценил обстановку.

«Это не жилое помещение. Это место ссылки. Детям старушки надо задницу надрать за то, что они мать в таких условиях содержат. В собачьей конуре уютнее, чем здесь».

В углу крохотной сырой комнаты стояла печь-буржуйка, рядом с ней – кровать. У окна примостился старый облезлый обеденный стол, у стены – шкаф для посуды. Рядом с ним – массивный сундук, покрытый самодельным ковриком, сшитым из обрезков цветных лоскутков. Ни телевизора, ни транзисторного приемника в домике не было. Как не было в нем ни книг, ни газет, ни журналов.

Обстановка подсказала Агафонову, с чего начать разговор.

– Тяжко, поди, одной жить в такой глуши? Дети давно приезжали?

– Сволочей я наплодила, вот и маюсь одна под старость лет, – с неожиданной злостью ответила хозяйка домика. – Спасибо Николаевичу, сторожу. Он как в город поедет, так мне продуктов купит, а дети… Сегодня дочь обещалась приехать, денег да еды привезти, но что-то нет ее. Завтра появится, скажет, что из-за дождя проехать не могла. Люди вон за забором идут, а ее все нет и нет!

«Это от одиночества, – оценил всплеск эмоций старушки Агафонов. – Тут, особенно ранней весной или поздней осенью, озвереешь от унылого пейзажа и вынужденного уединения. Целыми днями словом переброситься не с кем. Даже кошку или собаку она не может завести! Лето пройдет, надо будет домой возвращаться, а дома – дети, которые за кошкой шерсть убирать не собираются. Если бы я жил тут один с весны до осени, то спился бы от тоски или сбежал куда глаза глядят».

Хозяйке мичуринского участка было много лет. Вполне возможно, что она во время Гражданской войны могла видеть поезд адмирала Колчака, отступавшего под ударами Красной армии из Омска на Дальний Восток. Старушка была смуглая, морщинистая, невысокого роста, очень худая. Одета она была в красную кофту, заштопанную на локтях, и домашний халат, вылинявший от времени и солнца. На ногах у хозяйки были калоши, обутые на толстые шерстяные носки.

– Дай-ка свой документ! Я еще раз посмотрю, не дурачишь ли ты меня! – потребовала хозяйка.

Агафонов раскрыл удостоверение. Старушка надела очки, взяла в руки лупу, по слогам прочитала фамилию и звание гостя.

– Так ты майор? – с недоверием спросила она. – Не похож, ой, не похож ты на майора!

– Почему? – удивился Агафонов.

– Майоры, они постарше тебя будут, с усами. Видела я майоров, солидные мужчины, а ты…

Старушка сбилась на полуслове, не зная, как охарактеризовать гостя, чтобы не обидеть его. Вдруг он действительно майор из милиции? Скажешь лишнее слово, греха потом не оберешься.

Агафонов посмотрел в окно, убедился, что никто не подслушивает, повернулся к старушке и тихо, как заговорщик заговорщику, сказал:

– Брежнев запретил майорам усы носить. Говорит: «У меня усов нет, и у майоров не будет!» Только ты об этом никому не рассказывай, а то мне влетит по первое число. Выговор дадут или премии лишат.

– Что ты, что ты! – замахала руками хозяйка. – От меня никто ничего не узнает. Я секреты хранить умею. Будут про Брежнева расспрашивать, скажу, что я глухая и ничего не слышала.

Контакт был установлен. Настало время переходить к цели визита.

– Эту штуковину дети вместо телевизора оставили? – спросил Агафонов, указывая рукой на театральный бинокль, лежавший на подоконнике.

– Угадал! – невесело согласилась старушка. – Вот скажи, за что мне такое наказание? Каждую весну привозят меня сюда и оставляют до поздней осени сад охранять. А какой с меня сторож? Прошлой осенью пьяный шел, руку между досок в заборе просунул и целую ветку облепихи отломал, чтобы по одной ягодке не отщипывать. Я на него закричала, так он на меня так рыкнул, что я от страха в туалете закрылась. Думаю: «Пропади оно все пропадом! Пускай все что хочет из дома выносит, лишь бы меня не трогал». Еще раз было – хулиганы шли и гнилой помидоркой прямо в окно мне кинули. Я даже выходить не стала.

– Да-а, – протянул Агафонов, – тяжело в деревне без нагана!

– Скажи, вы чего такой делегацией к Буржую приехали? Натворил он чего?

– Кто такой Буржуй? – не понял милиционер.

– Не прикидывайся, что не знаешь! Ты же из его дома пришел.

– У него фамилия Фурман, а не Буржуй.

– Откуда бы мне знать его фамилию? – удивилась хозяйка. – Я тут всем соседям от скуки клички дала. Буржуй – он крепкий хозяин. Каждый год что-то строит. Спрашивается, откуда у него деньги на доски и шифер? На стройке, поди, работает и тащит с нее все что может.

– Вчера он ничего не строил? – спросил Агафонов и почувствовал, как сердце веселее забилось, предвкушая удачу.

– Не до того ему было! – оживилась хозяйка. – Чего расскажу – не поверишь! Дом напротив его участка видишь? Тот, что через дорогу? Там живет черненькая такая женщина, я ее Врачихой зову. Она один раз на машине «Скорой помощи» приезжала. Муж у нее лысый, лет пятидесяти. Вахтовым методом работает. Спросишь, как я догадалась? Посиди тут в одиночестве с мое, обо всех все знать будешь. Смотри! Дом он сам не строил, работников нанял. Значит, деньги у него водятся, и деньги немалые. На садовый участок он приезжает только в мае и живет на нем недели две. Каждый божий день у него пьянка-гулянка, шашлык жарит, гостей принимает. На огороде палец о палец не ударит, все жена делает. Потом он месяц появляется только по выходным и исчезает на все лето. Осенью приедет на зеленой машине, урожай соберет и все, с концами, до следующего года! Жена у него каждый выходной здесь. Развратничает.

– Да ну! – Агафонов сделал вид, что удивился.