Вдыхая глубже, плотнее прижимаю мистера Пибоди к груди.

Я так боялась, что запах исчезнет – а с ним и волшебство вчерашнего вечера, – что твердо решила не вылезать сегодня из постели.

А может, и не только сегодня.

Сколько времени нужно, чтобы запах окончательно выветрился?

– Ри! Ну сколько можно, ей-богу! – влетая в комнату, Скайлер отодвигает плотные шторы. – Скоро обед, а ты еще даже зубы не чистила!

– Банза-а-ай! – Итан прыгает на меня сверху, но сегодня это даже не бесит.

– Еще пять минуточек.

– Я слышала это два часа назад. Вставай. – Срывает с меня одеяло, а я не реагирую ровно до тех пор, пока подруга не тянется к подушке. – Это я тоже забираю.

– Эй! – вскакиваю, пытаясь отобрать своего теперь любимого кота.

Безуспешно.

– Он уже дважды приходил, – дразнит, подняв к верху подушку.

Пользуется, зараза, тем, что я почти на пятнадцать сантиметров ниже.

– Кто?

– Он, – намекает, и до меня, наконец, доходит.

– Приходил? Зачем?

– Хотел узнать, как ты себя чувствуешь.

– И что ты сказала?

– Что ты в порядке. Но неизлечимо больна его запахом.

В возмущении открываю рот, а Скайлер ржет во весь голос, когда я еще упорнее стараюсь забрать у нее игрушку.

После десяти отчаянных попыток я проигрываю заразе с разгромным счетом, как итог – мы долго и до коликов в животе смеемся, завалившись на кровать, а Итан исподтишка снимает нас на камеру.

И такие моменты – самые важные для меня.

– Тебе облепиховый или с мятой? – слышу уже на улице, после того, как мы решаем спуститься и закрепить примирение чаем.

– С мятой! – а когда хлопает задняя дверь, замираю с пакетом мусора в руках.

– Привет, – Макстон оттягивает карманы на джинсах, а я пытаюсь придумать, как незаметно себя ущипнуть.

Я ведь все еще сплю, да?

– Привет. – Э-э… – Что ты делаешь на моем заднем дворе?

Он усмехается и сексуально взъерошивает пальцами волосы – мой самый любимый жест. Мой и его фанаток, разумеется.

– Если я скажу, что забрел сюда по ошибке, ты ведь не поверишь?

– Не очень, – морщу нос, после чего он обезоруживающе улыбается.

А я засматриваюсь, хотя не должна.

Вновь впускаю в свою голову мысли о Нем. Вновь думаю: а каково это, когда твой парень – Марс? Когда его улыбка, губы, глаза – все это полноправно твое? И когда для тебя одной бешено бьется его сердце?

– На самом деле я хотел узнать, как ты. – Знаю, боже, Скай ведь уже все уши мне про это прожужжала… – После вчерашнего…

– Я в порядке, – прерываю прежде, чем он скажет что-то вроде: «…твоего истерического припадка». Но уже через секунду больно кусаю губу и мысленно бью себя по лбу. Потому что знаю: он бы не сказал.

– Уверена? Может, тебе что-то нужно?

Ты! – кажется, еще немного, и выкрикну, потому что так устала держать это в себе.

– Нет, – отвечаю вместо этого. И между нами почти сразу возникает та самая неловкая пауза, которую я всегда так боялась услышать.

Вижу, что хочет спросить, но не решается. Что не по себе ему, возможно, он испытывает стыд. Я ведь опозорилась вчера. Опозорила Макстона. Наверное, все ребята, не скрывая, надо мной потешались. Особенно Куинн – такая вряд ли упустит возможность.

– Мне было пять, когда это началось. – мы не сговариваемся, но одновременно начинаем идти. – Через месяц после смерти мамы я перестала подходить к воде. Стоило приблизиться ближе, чем на метр, пульс учащался, и я задыхалась. Папа сразу понял, что трагедия сильно на мне сказалась. Водил меня к психологам и психотерапевтам, пытался говорить со мной сам. Но все было бесполезно. Каждая новая попытка зайти в воду сопровождалась очередным приступом. И каждый новый был сильнее предыдущего. Через несколько месяцев он оставил попытки. Просто смирился и дал мне время. Но всегда все эти годы был рядом, зная, как сильно мне нужен. – договариваю шепотом.

И, не глядя на Макстона, выбрасываю мусор в бак.

После Скайлер Он – первый, с кем делюсь этой своей частью жизни. Кому открываюсь без стыда и сомнений. Кому доверяю, как себе.

Возможно, это по наивности и влюбленности, но наверняка – правильно.

И я ни капельки об этом не жалею.

– Твоя мама…

– Утонула. Почти сразу после рождения Итана.

– Прости.

– Все нормально, – слабо улыбаюсь, чтобы он не чувствовал неловкость. – Если честно, то я почти ее не помню. Какие-то отдельные моменты. И тепло, которое ощущала всегда, когда она меня обнимала. Но мы часто говорим о ней, чтобы не забывать. И чтобы Итан знал, что, несмотря ни на что, она очень сильно его любила.

– Твоему отцу, наверное, было нелегко.

– Он – мой герой, – признаюсь и знаю: другие слова ни к чему.

Будто нам они и не нужны вовсе.

В его глазах столько понимания и поддержки, что в который раз теряю ориентир. Смею ли я мечтать о нас? Надеяться, что между нами случится что-то большее?

Скайлер говорит, что мечты – больше, чем просто желания. Они – наши маяки. Мечты способны вывести нас из самой непроглядной тьмы. И дать надежду в самые темные моменты нашей жизни. Наверное, если не мечтать, то можно и не жить вовсе. Зачем?

Макстон собирается что-то сказать: чувствую, вижу, но то ли я в детстве головой сильно билась, то ли я просто сама по себе такая – трушу.

– Хочешь позавтракать с нами? – выдыхаю прежде, чем в легких кончается кислород.

Не знаю, наверное, в этот момент мне кажется, что приглашение на завтрак – меньшее из того, чего я в самом деле боюсь. Потому что больше я боюсь понять, что не справляюсь. Что открываясь ему, вместе с сидящей внутри болью выпускаю всю свою смелость и силу. И что, если он всю ее заберет, а после – разобьет мне сердце, я уже не соберу себя обратно.

Секунда. И вот его глаза беспощадно плавят мои. А я стою как завороженная, понимая, что ни за что не променяю эту истлевающую жару ни на что другое.

Точно не сейчас.

– Я никогда не завтракаю. – Четыре слова, одним выстрелом убившие всю мою надежду.

Отпустившие с небес не землю.

И заодно подрезавшие мне, глупой, крылья.

– О, – давлю улыбку, пока мой внутренний трус несется прочь, – ладно.

– Ри…

– Ничего, все в порядке. Я просто…

…что?

Хотела поблагодарить?

Не ври хотя бы себе.

Ты просто с ума сходишь, как мечтаешь провести с ним еще хотя бы лишние десять минут, вот и ищешь разные предлоги.

– …ничего, – выдыхаю и бросаю что-то вроде: увидимся. Хотя очень сомневаюсь, что теперь высуну свой нос из дома.

– Ри, – тверже, останавливая мой побег.

Боже, разве можно чувствовать себя хуже?

Поворачиваюсь, хотя очень хочется провалиться. А лучше отмотать все назад и никогда – слышите? – никогда не спрашивать парня, который мне нравится: не хочет ли он со мной позавтракать. Потому что его ответ не сделает меня счастливой.

– Я сказал, что не завтракаю, но от чая с мятой не откажусь. – буравит взглядом так глубоко, что чувствую, как его слова касаниями пробираются под кожу.

Ласкают каждый оголенный нерв.

Расходятся по телу мурашками.

И это так эротично, что почти не дышу.

Как здесь вообще можно дышать?

Глупо улыбаюсь – определенно глупо, разве я умею иначе? – а затем веду его в дом. Словно гамельнский дудочник – без слов, под ритмичное тук-тук-тук – представляя, как он завороженно идет следом. Ведомый мной.

Все влюбленные такие?

– Постой, с мятой? – оборачиваюсь слишком внезапно. Так, что едва не врезаюсь ему в грудь.

Ноздри мгновенно окутывает знакомый – любимый – запах, и я проваливаюсь в теплый песок, понимая, что он скорее всего зыбучий.

Господи, ну почему, почему этот мужчина так божественно пахнет? Где справедливость?

– Это проблема?

Прихожу в себя и отступаю на шаг – наверное, слишком резко (и очевидно), потому что Макстон усмехается.

– Нет, просто…

…я тоже очень люблю с мятой.

Больше. Всего. На. Свете.

– Почему ты не завтракаешь? – решаю сменить тему на более безопасную. – Ты завтраконенавистник?

Уголки его губ вновь дергаются, а я ловлю себя на мысли, что застреваю. На их полноте и симметрии. А еще на том, что ужасно хочу эти губы целовать.

Боже, зачем я позвала его?

Заче-е-ем?

– Нет, Бэмби. Я просто люблю поздние ужины.

– Но это ведь неправильно. – толкаю дверь, и тянусь за чашками к шкафчику. – Завтрак – самая важная часть дня.

– Правда?

– Да! Он – наш лучший будильник. Я уже молчу о том, сколько в нем пользы. А наш мозг? Ты знаешь, что правильный завтрак улучшает концентрацию, внимание и память? А еще помогает при стрессе, заряжает энергией, укрепляет иммунитет. Ученые уже давно доказали, что человек, привыкший завтракать, более устойчив к патогенам внешней среды, чем тот, кто от завтрака отказывается. К тому же, когда ты позавтракаешь, настроение сразу же улучшается. День начинается совершенно по-другому. – улыбаюсь и непроизвольно прикрываю глаза. – Ты только представь этот теплый аромат свежеиспеченных блинчиков с вишневым вареньем! А облепиховый чай? И пальчики оближешь, и тарелку! – смеюсь, оборачиваясь, а после – ловлю его пристальный взгляд.

Мы стоим в ничтожном миллиметре друг от друга, и я не знаю почему. Как это произошло и кто подошел первый. Кто сократил это бессмысленное расстояние. Но знаю, что мне чертовки это нравится.

Слишком сильно, чтобы я хотела уйти.

– Ты… не достанешь мяту? Она на верхней полке, – шепчу, чтобы хоть чем-то разбавить эти проклятые флюиды между нами.

Я не уверена, что Макстон чувствует то же.

Не уверена, что относится ко мне так же.

Но ведь эта близость – она неспроста?

Или я просто выдумываю то, чего нет?

Вжимаюсь в столешницу, понимая, что заперта в кольце его рук. Что зыбучие пески утягивают – снова – и что сопротивляться им нет ни сил, ни желания.

Но больше, конечно, желания.

Макстон тянется за банкой, при этом почти не отрываясь от меня. Это похоже на сумасшествие. Что-то граничащее с безумием, но в то же время такое естественное и правильное, что сдаюсь. Принимаю правила.

Опасно. Страшно.

Да.

Но бороться с этим выше моих сил.

Да и стоит ли?

Ведь если чему-то суждено произойти, оно произойдет – несмотря ни на что и вопреки всему. Таков непреложный закон Вселенной.

– Что-нибудь еще? – спрашивает.

Твой поцелуй, признаюсь.

Не вслух, но в какой-то момент кажется, что он читает каждое слово по замершим губам. Что это слишком очевидно и просто. И что даже если бы я хотела соврать, у меня бы это не вышло.

– Ой, – веселый голос Скайлер, влетевшей в кухню, буквально отшвыривает нас друг от друга. Я облизываю пересохшие губы и отворачиваюсь, чтобы себя не выдать.

Уверена, цвет моего лица сейчас напоминает красную тряпку во время корриды.

– Привет, – улыбается, а я так и слышу сквозящее в этой улыбке «я же говорила!», адресованное, естественно, мне.

Макстон отвечает ей, а дальше уже не слышу. Сосредотачиваюсь на чае. И кажется, отсчитываю листочки по одному. Что весьма расслабляет, если начистоту. Тело понемногу успокаивается (его перестает сотрясать дрожь), а мысли… с ними сложнее.

Я схожу с ума или парень моей мечты в самом деле хотел меня поцеловать?

Бред. Это невозможно.

Я больше поверю в то, что обезумела, чем в то, что парень моей мечты действительно хотел украсть мой первый поцелуй.

Интересно, догадывается ли Макстон о том, что он первый? Что еще никто до него…

До него – так хочется, чтобы это стало правдой. Чтобы Он перестал быть несбыточной мечтой, недосягаемой планетой. Чтобы был той, от которой тело бы било неиссякаемым зарядом.

– Ты хочешь расслабить нас всех или усыпить? – весело шепчет Скайлер, возвращая меня в реальность и забирая из рук банку.