Владимир Варава: Русский солдат для меня святыня

© Владимир Варава, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Разработка серии и дизайн В. А. Воронина

«Кто на войне за Россию, тот счастливый человек»

(Вместо предисловия)

Мой страх за Россию остался…

«Броня»

Так говорил Андрей Платонов устами командира из рассказа «Добрая корова»: «Кто на войне за Россию, тот счастливый человек». Вот она формула счастья, которое так страстно и, как правило, безуспешно ищут люди, перебирая различные блага мира и в итоге не находя ничего. Искал его и Платонов, все довоенное творчество которого было пронизано этими страстными поисками счастья и смысла, с которыми рядом и поставить, в общем-то, нечего. И то, и другое он обрел на полях Великой Отечественной войны, увидев в русском советском солдате высшую святыню, в которой раскрылся нетленный образ всего русского народа, всей Родины.

Андрей Платонов – гений русской литературы, гений мировой величины. Хотя высокопарные эпитеты не к лицу его невероятно скромной и как бы неумолимо стремящейся к безвестности натуре. Но тем более справедливость требует истины, и тем более, если речь идет о самом значимом и для него лично, и для всей страны периоде Великой Отечественной войны. Волею судеб именно этот пласт творческой работы Платонова, в котором он достиг наивысшего синтеза философичности, патриотичности, гражданственности и лиричности, менее известен по сравнению с довоенным периодом. Конечно, каждый период равноценен, и большой писатель всегда проявляется сполна на любом этапе своего творческого пути. И все же военная глава – особая.

Военные рассказы Андрея Платонова – шедевр военной прозы и одновременно философии войны и нравственного смысла жизни. Вместе со своим народом писатель встал на защиту Родины, уже в июле 1941 года влившись на Ленинградском фронте в строй русских советских воинов, разгромивших смертельного врага. Самого «врага человечества» в лице немецкого фашизма в годы Великой Отечественной войны. Пережив войну, находясь, как он сам говорил, «внутри войны, а не снаружи ее», он приобрел опыт, давший высочайший результат. Военные рассказы Платонова безусловно принадлежат к вершинным страницам о войне, написанным русскими советскими писателями.

Платонов в полной мере осуществил идею творчества «внутри войны». Он находился в действующей армии с мая 43-го года. Бок о бок с частями Центрального, Западного, Украинского, Белорусского фронтов. Платонов – свидетель форсирования Днепра, освобождения Украины и Белоруссии, Курской битвы. Такой огромный опыт участия в войне делает его рассказы и очерки в «Красной звезде» очень ценным и значимым свидетельством о реальном состоянии боевых действий на фронтах. Это и есть та правда о войне, которую в дальнейшем либеральные антирусские силы пытались исказить, замолчать, дискредитировать. И в этом смысле военное творчество Платонова – это мощный голос истины, голос правды о Великой Отечественной войне.

Как военный корреспондент и писатель-фронтовик, солдат «печатного цеха», он участвовал в боевых сражениях, попадал под бомбежки, присутствовал на допросах пленных солдат и офицеров, изучал семейную переписку немцев, вживался в плоть и кровь войны со всей силой своего сердца и таланта, и его мысли о стойкости, мужестве и героизме русского солдата, о священной борьбе русских против фашизма, о преданности своей Родине, об отношении русского человека к войне, о самой войне, ее природе важны и значимы сегодня, когда так много сомневающихся, страшащихся и потерявшихся людей.

Редактор газеты «Красная звезда» Д. И. Ортенберг, в которой Платонов служил военкором, в своих воспоминаниях характеризует писателя как смелого, мужественного человека, ставившего долг превыше своей жизни и безопасности. «Платонов на фронте!– пишет он.– В штабах – малых и больших – его очень редко можно было видеть. Солдатский окоп, траншеи, землянка рядом с бойцами и среди бойцов – его „командный пункт“. Там он набирался мудрости о войне»^[1].

Это очень точное выражение, всецело характеризующее – «мудрость о войне». Вся эта мудрость вылилась в его военных рассказах и очерках, письмах, заметках, записных книжках – бесценных художественно-философских, проникнутых нравственной идеей свидетельств о войне.

Кстати, Платонов очень ценил свою работу военкора в «Красной звезде», которую считал самой лучшей газетой всей Красной Армии. В письме жене и сыну он писал:

«Я приглашен как постоянный сотрудник в „Красную звезду“ (это большая честь)»^[2].

Хотелось бы ещё привести известный, но важный и весьма показательный эпизод из военных будней Платонова как фронтового корреспондента, описанный Д. И. Ортенбергом. Фронтовые товарищи узнали, что Платонов болен, и достали ему путёвку в подмосковный военный санаторий. Но выяснилось, что он не был в санатории. Стали разбираться. Оказалось, он узнал, что известный ему полк наступает, и уехал туда без командировки и продаттестата. Вместо санатория он провел всё время в этом полку и принёс по результатам очерк^[3].

А когда летом 1944 года, попав под бомбежку под Львовом во время купания в пруду, он заболел всерьёз, от чего так и не оправился, то сначала он, не обращая внимания на плохое состояние (кашель, повышенная температура, лихорадка), продолжал выезжать на фронты, пока не слёг и уже не мог работать. Но как только он почувствовал малейшее облегчение, он снова вернулся к своей работе, создав ряд блестящих очерков об офицерах.

Были, конечно, и другие случаи, но эти, кажется, особый пример подлинной жертвенности, самоотдачи, преданного служения отечеству. Таков был человек и солдат Андрей Платонов.

Нужно отметить, что известный исследователь творчества А. Платонова – Е. Антонова, глубоко знающая архивный материал, подвергает сомнению достоверность этих рассказов, поскольку «и здесь всё та же залитературенность, надуманные диалоги и полное отсутствие фактов»^[4]. Но даже если это некоторая мифологизация образа Платонова, основанная на размытости фактов, компиляции, то, по сути, этот нравственный миф о Платонове является наиболее точным раскрытием его истинных человеческих качеств. Платонов именно таковым и является, несмотря на то, что произошло в событийном плане. Это должное поведение Платонова, а поэтому и сущее. Идеализация Платонова – это не искажение фактологии, это наиболее точная передача его нравственной сути.

К тому же любые воспоминания грешат субъективностью, а значит неточностью. Даже строгая документалистика не может этого избежать. Но всегда важна не буква, а дух, и как раз дух в этих воспоминаниях, кажется, передан сполна.

Здесь ещё необходимо акцентировать внимание на самом творческом методе Платонова в изображении войны. Он существенно отличается от многих писавших о войне. Представляется, что наблюдения В. В. Васильева точно отражают этот особенный метод Платонова, без понимания которого можно упустить самое главное и существенное в его военном периоде.

Так, В. В. Васильев пишет: «Рассказы Платонова не дают представления о событийной хронике войны, но по ним можно судить наверное о том, что происходило „внутри“ врага и „внутри“ советского народа; почему один солдат сражается после ожесточеннейших боев под Москвой с постоянно обновляющейся духовной свежестью, а другой, поработив пол-Европы и легко дойдя до столицы чужой страны, повел войну „с прогрессирующим истощением физических и моральных сил“»^[5].

Можно с полным правом сказать, что военное творчество Платонова – это полноценная русская философия войны, равная её высшим образцам в русской мысли XIX века (Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, Н. Ф. Федоров, К. Н. Леонтьев, В. Гаршин) и начала XX века (Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков, В. В. Розанов, И. А. Ильин, В. Ф. Эрн и др.).

Действительно, размышления Платонова о философском смысле войны в мировой истории и в истории России значительно выделяют его из многих, писавших о войне. Это делает его творчество военного периода не просто значимым с исторической точки зрения, как память о великой, но прошедшей войне, но и весьма актуальным в современной ситуации, когда война вновь постучала в нашу дверь.

* * *

Возвращение Платонова в большую литературно-философскую традицию русской культуры проходило трудно. Эта трудность вообще сложно постижима и связана с какими-то глубоко личными особенностями жизни, характерными именно для него. Безусловно, жизнь каждого человека расцвечена в уникально-неповторимые тона личной судьбы. Но все же далеко не каждый человек мог сделать о себе такое в высшей степени исповедальное признание в записной книжке 1941 года: «Я живу, можно сказать, плохо. Но это ничего: я привык жить плохо. Жив – и ладно. Больше я ничего и не имею, только живу»^[6].

За этими на первый взгляд совсем немудрящими словами кроется откровение глубочайшего уровня. Так мог о себе сказать святой, подвижник, принявший свою «плохую жизнь» за удел и проявивший чудеса смиренномудрия: «Жив – и ладно». Какое невероятной силы принятие своей жизни как она есть – без ропота, без гнева, без каких бы то ни было претензий на лучшую долю, что вообще-то в природе человека, и в стремлении к лучшему нет ничего зазорного в моральном смысле. Но у Платонова что-то другое. Он как бы заранее похоронил себя, не только свои творческие амбиции, но и саму жизнь свою в самую тихую и скромную нишу безвидности, смирившись самым сильным смирением подлинно русского человека.

Этот платоновский стоицизм проявлялся всегда. В одном из последних писем жене из военного санатория в Ялте в сентябре 1945 года, уже тяжело больной, он пишет, что хочет отказаться от операций, поскольку такая жизнь есть «полусмерть». Он произносит: «Пусть будет, что мне суждено»^[7]. Платонов не «цепляется» за жизнь в ситуации смертельной болезни, как делает абсолютное большинство людей. Но он и не отказывается от жизни, не перестает её ценить, поскольку она для него тайна и дар. И всё же «Пусть будет, что мне суждено».

Со стороны это выглядит странно, даже со стороны людей, знавших лично Платонова, а не со стороны-высоты уже нашего, утратившего во многом все традиционные добродетели бесстыдного времени. Писатель Лев Гумилевский в письме Платонову 1941 года произносит слова, которые потрясают не менее вышеприведённых слов Платонова о себе. Гумилевский пишет: «За всё почти время нашего знакомства Вы находились в каких-то ненормальных условиях, созданных как бы роком, странным, нисколько не зависящим от Вас стечением обстоятельств, и законно, хотя бы и бессознательно (тем более справедливо), относились к себе как к почти человеку, пораженному случайным заболеванием, что ли…»^[8].

Потрясающие слова! Их автор находится в большом недоумении, он вынужден апеллировать даже к року, к стечению обстоятельств, не зависящих от самого человека, который в них попадает, чтобы как-то прояснить жизнь Платонова. Но кажется, что здесь уже имеет место прозрение, пока что робкое и бессознательное, но прозрение в особую и великую судьбу Платонова. Хочется добавить трагическую, но не нам судить. Возможно, что в этой привычке «жить плохо», о которой так безропотно говорит Платонов, и заключалось его высшее счастье, непонятное и недоступное для всех посторонних взоров. Но действительно, нужно быть счастливейшим из смертных, чтобы принять ни много ни мало, но Промысел Божий о своей «плохой» жизни.