Наставник Линь Минхао зааплодировал. Энсон Вуд, выслушав перевод Линь Цзы, благодарно взмахнул рукой и зарукоплескал Чэн Ю.

Аплодисменты – одни чистые и звонкие, другие задумчивые и хмурые – звучали в одном ритме. Окружавшая их толпа тоже разразилась аплодисментами.

Чэн Ю вернулся в банкетный зал и в тот же миг почувствовал, что потерял самообладание: воспоминания о том случае слишком увлекли его, и в этот момент в его груди разыгралась буря, совсем как в море.

От ощущения, что он находится в центре внимания, юноше стало немного не по себе, и он с застенчивой улыбкой отступил назад в толпу, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Подойдите сюда, молодой человек, и сядьте рядом со мной. Вы хороший мальчик, я это вижу. Ваша «доброта» чистая и настоящая, но в ней как будто чего-то не хватает. Ваш разум готов принять многие методы и возможности, включая неизведанные, включая возможности «дурного». Позвольте мне рассказать вам о моем методе лечения.

Энсон Вуд улыбнулся юноше, и в этой улыбке было что-то заговорщицкое.

6
Метод Энсона Вуда

Лечение проводилось в частном доме. По некоторым причинам, как вы понимаете, я не могу назвать штат. Но этот штат настолько известен своими кленами и секвойями, что я любовался ими все то время, пока мы ехали в машине.

Я подъехал к особняку, дворецкий провел меня в громадное старинное здание, похожее на европейский замок. Хозяин построил его посреди идиллической сельской местности.

Я увидел беспомощного старика, лежащего на кровати под бархатным покрывалом. Его окружали дети, а за дверью ждали другие ветви его семейного древа, племянники и племянницы, которые перешептывались, не решаясь говорить в полный голос. Но их чувства были мне понятны – они ждали, когда старик умрет, и тогда они смогут разделить оставленное им наследство. Каждый с нетерпением ждал своей доли.

Старик уже два дня отказывался от еды. После врачебного осмотра выяснилось, что его тело еще не утратило жизненные функции и его поведение можно было объяснить только намерением попрощаться с жизнью. Его дочь, Келли, была моей клиенткой и поэтому позвала меня сюда. Ее поступок родственники не одобрили, но они могли только мысленно выражать свое недовольство.

Я посмотрел на старика, а потом огляделся вокруг. В комнате висела фотография, на которой он в молодости пилотировал аэроплан, и я готов был поспорить, что нашлось бы не так уж много людей, которые, пережив Вторую мировую войну, стали миллиардерами. Человек на фотографии был очень похож на младшего сына, который сейчас сидел перед ним. Младшему сыну, Оливеру, было за сорок, но он по-прежнему оставался в отличной форме и светился обаянием.

Окруженный толпой своих сыновей и дочерей, старик со странным выражением лица смотрел на них, особенно на младшего сына, и в этом взгляде читалось чувство горечи и обиды. Продолжая оглядывать комнату, я увидел охотничьи трофеи: оленьи рога, огромную медвежью шкуру, от зверя, которого он поймал на Аляске, – она расположилась на полу, занимая самое видное место в комнате.

– Я хочу попробовать поговорить с ним наедине, так что, если вы не возражаете, пожалуйста, выйдите за дверь, – объявил я.

Все немного растерялись, но, помня о моей репутации, они не нашли причин возразить, чтобы их не посчитали строптивыми и непочтительными. Старшая дочь старика, Келли, вышла первой, за ней последовали три сына, а младший, Оливер, закрыл дверь последним.

Я заглянул старику в глаза: его взгляд потускнел, когда ушли его дети, как будто погас яркий свет.

В тот момент я увидел у него в глазах абсолютно все его секреты.

Я тихонько прошептал ему на ухо одну фразу, после чего на его лице появилось выражение ужаса. А когда я произнес еще несколько слов, его лицо наполнилось гневом. Я полагал, что он был человеком сильной воли и не должен так легко поддаваться моему влиянию.

Я извинился, но что поделаешь? Через полчаса я толкнул тяжелую резную дверь, позвал слуг и велел им приготовить старику густой крем-суп, который он хотел. Дрожа всем телом, он сел на кровати, словно в предвкушении мести, и с каждым глотком супа как будто пил кровь своего заклятого врага.

Уверяю вас, вам никогда не хватило бы духа пробыть с таким стариком более четверти часа. Наевшись супа, он встал с кровати, взял ружье, нервно сжал в руках и сел на кровать, не решаясь выпустить из рук.

Его дети бросали на меня полные скепсиса взгляды, а я лишь уверял их, что силы воли старика хватит, чтобы прожить еще два-три года.

Разумеется, я забыл упомянуть, что не несу ответственность за его отношения с ними в течение этих двух-трех лет.

Они поинтересовались, что я ему сказал, но я улыбнулся и ничего не ответил. Мои дорогие друзья, я знаю, что вы хотите знать ответ, и я не буду вас томить.

Мои слова старику, который объявил голодовку, были такими: «Вы не должны чувствовать вину. Вы просто завидуете своим детям, которым еще жить и жить. Вы ведь наблюдаете за своим младшим сыном, не так ли? Он молод, похож на вас, и он сильный, крепкий, полный сил, не так ли? Вы завидуете им, ведь они все еще здоровы и полны энергии, в то время как вам, человеку, который дал им все, скоро придется покинуть арену жизни. Зависть – это вполне нормальное чувство. Почему старик должен хотеть медленно погаснуть, как свеча? Конечно, вы можете погаснуть. Но взгляните на все те ружья, на все те трофеи, что у вас есть, вспомните хорошие времена, которые у вас были, посмотрите на прекрасные коллекции, которые ваши дети собираются разделить после того, как вас не станет. Зависть и понимание того, что завидуют вам, – вот два стимула для жизни, и вам не нужно чувствовать за это вину. Вы можете не есть, но вы все равно лучше всех знаете, каким крутым и свирепым воином вы были в молодости. А теперь вставайте и позвольте этому молодому человеку на фотографии напомнить вам, что нужно делать. Живите как мужчина, побеждая ревность, побеждая старость, которая хватает за горло. И живите, живите дальше!

7
До свидания

После того как Энсон Вуд закончил свой рассказ, слушатели вежливо замолчали: всем было нечего сказать.

Наконец Линь Минхао медленно начал:

– Энсон, этот случай действительно отражает твой стиль. Ты копаешься во тьме, что прячется в сердце человека, и используешь ее как источник исцеления. Но не думаешь ли ты, что в итоге это только отрывает его от общества?

Энсон Вуд равнодушно пожал плечами:

– Ну и что? Главное для клиента – результат, не так ли? Результат – это то, что он снова ест, и я уверен, что он все еще сидит в своей комнате и бдительно охраняет свою коллекцию. Но это все, что помогает ему жить.

– Этот случай – ярчайший пример твоей темной психотерапии, но я никогда не стану ее сторонником. – Линь Минхао по-прежнему мягко улыбался.

– Но неужели ты думаешь, что найдется на свете человек с сердцем, пронизанным солнечным светом, полным добрых помыслов, в котором нет ни намека на тьму? Именно поиск абсолютного света вызывает больше психологических расстройств, и, когда я принимаю сущность тьмы и намеренно раскапываю ее, это, возможно, единственный способ спасения. Ты постарел, Линь Минхао, я вижу, что ты становишься все более упрямым. Я вижу, что скорее твои ученики видят больше возможностей, – рассмеялся Энсон Вуд, похлопав своего старого однокурсника по плечу, но его слова были острыми, как заточенные кинжалы.

В это время взгляд американца метнулся к Чэн Ю, и он, пройдя сквозь толпу, подошел к юноше, достал из кармана костюма визитную карточку и сунул ее в руку молодому психотерапевту.

– Молодой человек, вы мне очень интересны. Напишите мне, если у вас будет время. Я надеюсь, что однажды у вас найдется возможность приехать в мой исследовательский институт в США, – полушутя-полусерьезно сказал он.

Чэн Ю неловко держал визитную карточку – та обжигала ему пальцы, как огонь. Он оглянулся на учителя Линь Минхао и, покачав головой, протянул ее обратно Энсону Вуду. Все гости не сводили с них глаз.

– Простите, мистер Андерсон, я думаю, что я всего лишь ученик своего учителя и мне нужно его разрешение, чтобы принять приглашение.

Движения юноши были мягкими, а на лице читалось глубокое извинение.

Энсон Вуд был ошеломлен, но затем разразился густым смехом:

– Я бы очень хотел, чтобы у меня тоже был такой ученик, как вы! До встречи, Чэн Ю! Я запомню ваше имя!

Энсон Вуд даже не протянул руку, чтобы забрать визитку. Он гордо поднял голову, оставив позади себя потрясенную толпу, и вышел, широкими шагами уносясь вдаль, как порыв северного ветра.

Когда он распахнул дверь в зал, с улицы повеяло холодом, и Чэн Ю, все еще сжимавший в руке визитную карточку, внезапно вздрогнул. Визитка, несмотря на то что он положил ее в карман пальто, все равно жгла кожу.

Линь Цзы, чтобы разрядить атмосферу, хлопнула в ладоши и сказала:

– Друзья, спасибо, что пришли на день рождения моего отца, а теперь давайте все вместе попробуем праздничный торт.

Свет приглушили, и в зал вынесли торт – огромный, праздничный, в форме персика, утыканный десятками ярко горящих свечек. Его несли Линь Цзы и несколько сокурсников, в отблесках свечей очаровательное лицо девушки сияло радостью.

Чэн Ю наблюдал, как наставник Линь идет к торту, на его лице была слегка натянутая улыбка из-за того, что Энсон Вуд так внезапно ушел, но он все равно быстро улыбнулся, когда его окружили гости.

«Это самый уважаемый для меня учитель», – подумал юноша.

Чэн Ю быстро слился с толпой и вместе со всеми спел поздравительную песню. В этот момент его сердце наполнилось глубоким счастьем и умиротворением. Как будто он снова обрел отца. Отца по духу.

Пламя свечей бросало отблески на лицо Чэн Ю. Мелодия песни была радостной, и ему казалось, что он наконец-то влился в толпу, стал ее частью.

Юноша был уверен, что завтра улетит обратно, вернется в среднюю школу Наньшань и продолжит консультации с учениками. Но кто бы мог подумать, что его поездка в Пекин затянется на неделю – неделю, в течение которой он будет принимать пациентов, и это едва не сведет его с ума.

Заражение

Пролог

Размытая полоса контуров медленно расползалась по небу, создавая сюрреалистическую картину. Полоса излучала мощную жизненную силу, она не была ни безупречно белой, ни абсолютно черной, а серебристой, блестящей, постоянно меняющей свет и структуру, она была одновременно и жидкостью, и металлом, а временами приобретала зернистость, становясь как мелкая галька.

Она блуждала, как странная глубоководная рыба в воде, то неуверенно двигаясь вперед, то отступая назад, и казалось, что у нее есть пара глаз, которые следят за реакцией Чэн Ю. Понаблюдав за полосой еще немного, молодой человек понял, что эта живая линия и в самом деле обладает собственной волей.

По другую сторону полосы Чэн Ю отчетливо видел белый кабинет для проведения сеансов терапии, в котором находилось его тело: он мог прикоснуться к рассыпанным на полу белым бумагам, границы которых слегка синели под флуоресцентным светом; он мог видеть подростка перед собой, его бледное лицо, искрящиеся и горящие восторгом глаза. Он чувствовал присутствие сущности, имя которой было Чэн Ю, и ощущал, как слегка подрагивают его пальцы. Каждое движение было похоже на вызов, провокацию, душа пыталась проплыть сквозь неизвестное, а тело испытывало потаенный страх. Страх и напряжение обернулись жизнерадостным очарованием, и вместе они шептали ему на ухо: «Идем, идем же!»

А что там? Что скрывается за этой соблазнительной границей?