Проходя мимо машины, я отсалютовала пальцами констеблю, но его крупное белое лицо за стеклом было неподвижно, как невыпеченная буханка хлеба.

Я влетела в дом и понеслась прямо в кухню. Я знала, что миссис Мюллет не позволит допрашивать себя за пределами своего царства.

Она сидела за кухонным столом с неподвижным лицом, но, как только она меня увидела, маска треснула, и она разрыдалась.

– О, мисс Флавия, – прорыдала она. – Вы должны сказать им… никого я не убивала… Я не… не могла!

Напротив нее неподвижно стоял инспектор Хьюитт с блокнотом в руке. Он кивнул мне.

– Мисс де Люс.

Так вот, значит, как теперь будет? Официально до кончиков ногтей? Мы с ним не раз сталкивались в прошлом, и каждый раз был другим, каждый раз мы начинали все сначала, как будто видим друг друга впервые.

– Инспектор, – сказала я, – не могли бы вы объяснить, что здесь происходит?

Лучше утвердить свой авторитет с самого начала, подумала я. В конце концов, это мой дом. Как мне объяснили сухие седые мужчины с огромными руками, он достался мне по сложно составленному завещанию матери.

Кажется, я застала инспектора Хьюитта врасплох. Возможно, он прочитал мои мысли по лицу.

Нас с инспектором объединяло неоднозначное прошлое. Он никогда не знал, чего от меня ожидать, в то время как я читала его как открытый телефонный справочник. Я много раз помогала ему в расследованиях, но, как со всеми, у кого власти больше, чем у нас (и о которых святой Петр завещал молиться Фоме: «за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте»^[5]), это ничего не значило. Мои усилия оказались тщетны.

Именно в этот момент появился Доггер – внезапно, тихо и очень вовремя, как он умеет. Секунду назад его не было, и вот он стоит у входа в кухню. Он молчал, и я сразу поняла, что он хочет, чтобы на него не обращали внимания.

Доггер – наша опора: мастер на все руки, советник, садовник, защитник и друг. Он был в военном плену вместе с отцом, и шрамы на его душе до сих пор не зарубцевались. В один миг он мог быть несокрушимой стеной, в другой – хрупким дрожащим листом. Я коротко улыбнулась ему.

– Некая персона мертва, – наконец сказал инспектор. – Возможно, миссис Мюллет может предоставить объяснения.

Очень разумно с его стороны. Я знала, что правила запрещают ему делиться информацией публично, но миссис Мюллет вполне могла проговориться о том, о чем раньше умолчала. Хорошая игра, инспектор, подумала я.

– Инспектор говорит, это майор Грейли, – сказала миссис Мюллет, утирая глаза передником. – Он мертв. Вы знаете, что я готовлю и убираюсь у него в коттедже «Мунфлауэр», с тех пор как ваш отец… то есть полковник де Люс… простите, мисс Флавия… я не хотела…

Я сжала ее плечо.

– Он умер, – повторила она.

Но о ком она говорит?

Насколько я знаю, майор Грейли вышел в отставку несколько лет назад и обосновался в маленьком домике на окраине Бишоп-Лейси. Я его не встречала, но мне казалось, что он предпочитает уединение. Мелкий госслужащий – так он отрекомендовал себя викарию. Зачем кому-то убивать такого человека?

– Я знала, он любит грибы на завтрак, – продолжала миссис Мюллет. – И я пособирала немного по пути в его коттедж. Они растут за перелазом на поле Грейнджера. Вы знаете это место. Приготовила их и подала ему вместе с тостами. И бамц! Он мертв. Грибы оказались ядовитыми, и это моя вина, и ничья больше.

Грибы! Я не могла поверить своим ушам. Должна признать, что я долго молилась богу, Деве Марии и всем святым, чтобы мне подвернулось старое доброе отравление грибами. Не то чтобы я желала кому-то смерти, но зачем наделять девочку склонностью к науке, точнее, к химии, и не давать ей возможности пользоваться своими талантами?

Кроме того, миссис Мюллет собирала и готовила грибы уже лет сто и отлично разбиралась во всех их видах, как и любая женщина, живущая в сельской местности. Это она когда-то преподала мне основы, как разбираться в съедобных грибах, – задолго до того, как я углубилась в изучение более редких ядовитых веществ.

Тем временем миссис Мюллет продолжила тихо рыдать. Инспектор взглянул на нее с таким видом… что это было? Сомнение?

– Кто-то догадался послать за мужем миссис Мюллет? – спросила я, стараясь не смотреть на инспектора Хьюитта. При взгляде на него у меня появлялся странный привкус во рту. Мозг предварительно обозначил это ощущение как новую разновидность злости.

– Да, – сказал инспектор, – но его еще не нашли.

– Он ушел рыбачить, – прошептала миссис Мюллет. – Я говорила ему взять болотные сапоги, но он забыл.

Я положила руку ей на плечо.

– Все в порядке, миссис М., – сказала я. – Уверена, что здесь какая-то ошибка. Мы во всем разберемся.

Она накрыла мою руку своей ладонью, и я поняла, что мои слова услышаны.

Инспектор Хьюитт стрельнул в меня кривой, горькой улыбкой. Он не хуже меня знает, что закон не запрещает утешать обвиняемых.

– Я не скажу больше ни слова, пока не явится Альф, – заявила миссис Мюллет, утирая лицо фартуком.

Она давала мне дополнительное время на размышления, и я молча вознесла благодарственную молитву.

Тем временем Ундина настороженно рассматривала неподвижно стоящего в дверях Доггера. Бог знает, что у нее на уме.

– Еще несколько вопросов, миссис Мюллет, – сказал инспектор Хьюитт, – и мы отвезем вас домой.

Миссис Мюллет скрестила руки на груди и сердито уставилась в потолок.

– Что ж, – заметил инспектор Хьюитт, аккуратно засунув ручку «Биро» в хитрое отделение своего блокнота и закрыв его. – Тогда только один вопрос. Вчера перед завтраком майор Грейли был в добром здравии? Вы не заметили ничего необычного?

– Ну… он был молчалив. Накануне ездил в офицерский клуб в Литкот. Знал там кое-кого. Был там навроде знаменитости. Братья по оружию любили пропустить пинту и поболтать с ним. Делали ему маленькие презенты – мясо, масло, кока-колу, иногда сигару. То, чего нет в свободном доступе. Какая глупость, янки могут достать все, а мы до сих пор голодаем, хотя война закончилась восемь лет назад.

– Ясно, – сказал инспектор, делая заметки. – До того, как вы подали ему завтрак, он был таким же молчаливым, как после?

Несколько жестоко, на мой вкус, но, возможно, инспектор не имел в виду ничего дурного.

– Меня арестуют и повесят! – миссис Мюллет всхлипнула, вдохнула и зарыдала. – Закуют в наручники, наденут мешок на голову и поставят на помост. Так поступают с убийцами. Я читала в газетах.

Что нашло на миссис Мюллет? Запоздалый шок? Почему обычно практичная и невозмутимая женщина пришла в такое волнение?

– Вы не убийца, миссис М., – заявила я.

– Я приготовила грибы и подала ему своими руками, да? Вы думаете, его отравили, так ведь? Вы думаете, что во всем виновата я, и никто другой?

Она пошла по кругу. Смысла в этом нет.

– Инспектор, могу я увести ее прилечь ненадолго? – Попросила я. – Пока не придет муж миссис Мюллет?

– Думаю, да, – хмурясь, ответил он. – Это не по правилам, но не вижу в этом вреда.

По его голосу я поняла, что он разочарован. Инспектор надеялся на приступ разговорчивости со стороны миссис Мюллет, но лавочка не открылась.

Доггер шагнул вперед и подхватил миссис М. под руку, а я поддержала ее с другой стороны. Мы медленно повели ее через вестибюль и вверх по лестнице. Затем повернули в западное крыло.

– Мы положим ее в комнату Фели, – сказала я.

Офелия все еще совершает гранд-тур по Европе вместе с мужем Дитером, мыча от восторга при виде памятников Моцарту. Должна признать, что ужасно по ней скучаю, даже по ее жестокости. Фели может заставить вас смеяться, даже расчленяя на части. Жить с ней – это сладкая пытка, и я время от времени размышляла, как справляется Дитер.

Когда Фели уехала, в ее комнате воцарилась грустная пустота. Я почти скучала по тем временам, когда она вышвыривала меня из спальни. Странное ощущение – наваждение наоборот.

Мы с Доггером осторожно провели миссис Мюллет, обмякшую, как мешок с влажной мукой, в комнату и уложили на кровать. Доггер закрыл дверь.

Повисла тишина.

Миссис Мюллет громко чихнула и открыла один глаз.

– Ладно, – сказала она и внезапно села. – Этот человек выводит меня из себя, вот что я вам скажу. Ненавижу, когда со мной обращаются как со старой шарманкой. Я знала, что нам нужно потянуть времечко. Надеюсь, вы не против, что я добавила немножко драмы.

Мы с Доггером переглянулись.

– Так это был спектакль! – сказала я.

– И очень профессиональный, если мне позволено сказать, – добавил Доггер.

– Я же играла Офелию в юности, – гордо заявила миссис Мюллет. – «Амлет», так это называлось. Постановка театральной ассоциации. Два раза. В пятницу вечером и в субботу днем, вот как это было.

Она откинулась на кровать, опираясь на одну руку и прикрыв лоб локтем другой. После короткой паузы произнесла:

– «О, как сердцу снесть: Видав былое, видеть то, что есть!»^[6]

Этот глубокий низкий голос не мог принадлежать миссис Мюллет, голос звучный, исполненный боли и трагедии, от которого меня охватила дрожь с головы до пят. Казалось, эти слова издала золотая труба с фиолетовой бархатной обивкой. Что за незнакомка живет в нашей кухарке?

Я поймала себя на том, что у меня отвисла челюсть.

– Вот черт! – сказала я.

– Чудесно, миссис Мюллет, – сказал Доггер. – Осмелюсь заметить, что вы – самая восхитительная Офелия, когда-либо украшавшая собой сцену – или опочивальню. – Он улыбнулся.

– О, не стоит, – мило покраснела миссис Мюллет, накручивая прядь волос на палец.

Но нельзя терять время. В конце концов, полиция ждет.

– Поскорее расскажите нам о майоре Грейли, – сказала я. – В нашем распоряжении, наверное, пара минут.

– Это было вчера, – начала миссис Мюллет. – Как я сказала этому инспектору, майор любил время от времени есть грибы на завтрак. Так что я собрала немного по пути к его дому. Мы называем их «пуговки Молли». Вы тоже их ели. Абсолютно безвредные. Изжарила их на масле, как написано в поваренной книге Элизы Эктон и как я всегда делаю – с солью, мускатным орехом и кайенским перцем. Он так и любил их, да. Точно как делала его матушка. Только так, и никак иначе. Я поставила перед ним тарелку и наблюдала, как он уплетает. Надела пальто и отправилась прямиком в Букшоу. Приготовила вам завтрак. И больше ничего об этом не слышала до сегодняшнего утра, когда явился инспектор Хьюитт.

«Что вам нужно?» – спрашиваю я.

«Вас», – говорит он.

«Меня?» – говорю. Я страшно удивилась.

– Инспектор сказал вам, что майор мертв? – уточнила я.

– Сначала нет, – ответила миссис Мюллет. – Он спросил, когда я последний раз его видела, как он выглядел, как себя вел и все такое. Все то же, что сейчас. Заметила ли я что-то странное… был ли кто-то неподалеку… И кто готовил грибы и все в таком духе. Я рассказала ему то же, что и вам.

– Он сказал, что обнаружил тело?

– Нет, – ответила она, подумав. – Вы знаете этих полицейских. Замкнуты, как раковины.

– О да, – заметил Доггер.

– Вы говорили инспектору, заметили ли вы кого-то еще в коттедже? – спросила я, внезапно подумав, что в доме был кто-то еще.

Мне показалось или глаза мисс Мюллет затуманились? Она явно подбирала слова для ответа.

– Я шла через кладбище, – сказала она. – И вы знаете не хуже меня, что можно увидеть на кладбищах.

– И вы видели что-нибудь? – уточнила я.

Ее челюсти сомкнулись, будто их сковал гипс.

– Что-то померещилось, – сказала она. – Должно быть, я съела испорченное яйцо.

Похоже, мне потребуется время, осознала я. Миссис Мюллет не из тех, кого можно поторопить и к кому можно отнестись несерьезно.