– Выкладывать?

– О чем задумалась?

Я, сдвинув брови, оглядываюсь по сторонам, проверяя, не смотрит ли на нас кто-нибудь.

– Поделись со мной своими печалями.

– Ммм, мы только что познакомились. Это как-то слишком, нет? – спрашиваю я.

– В этом же и прелесть бара – можешь выплеснуть на меня все невзгоды и никогда больше сюда не приходить. Тебе определенно станет лучше, а после мы, вероятно, никогда не увидимся.

– Ты что же, губка для чужих печалей?

– Вроде того, – и снова уже знакомые мне ямочки.

– Звучит довольно… грустно.

С его губ срывается смешок, на мгновение заглушив музыку в баре, где сегодня не так шумно, как было вчера, а меня от этого звука снова бросает в жар.

– Вовсе нет. Наоборот, интересно. Я люблю разговаривать с людьми.

– Любишь драмы?

– Чужие драмы.

– Хмм… – не очень-то он меня убедил.

– Ладно, может, быть всеобщим психотерапевтом мне и не нравится. Скажем, я не хочу знать, почему жена Митчелла третий раз за неделю отправляет его спать на диван, тем более что причина проста – он чертов идиот и не понимает, что супруга не хочет слушать его брюзжание за ужином, который сама же и приготовила. Но выслушать симпатичную девушку? Да это счастье!

Облокотившись о стол, улыбаюсь ему.

– То есть прелесть твоей работы – возможность болтать с симпатичными девушками?

Он окидывает меня взглядом с ног до головы, и меня словно огнем обжигает.

Вау! Это что-то новенькое!

По крайней мере, мне такого раньше точно чувствовать не доводилось.

Это, скорее, по части Кэт, моей безнадежно романтичной подружки.

Или Эбби, чей парень постоянно бросает на нее нереально жаркие взгляды.

Вот именно.

А я вообще не про это.

Не то что не люблю мужчин или не западаю на них. Западаю, конечно.

Но на своих условиях. Обычно, если мне хочется с кем-нибудь переспать, я выхожу из дома с четким намерением найти мужчину, который привлечет мое внимание, уймет жажду и исчезнет прежде, чем я успею к нему привязаться.

А у этого прямо на лбу написано, что к нему легко будет привязаться.

– Так будешь изливать мне душу или подождем, пока тебя развезет от еды?

– Неужели корзинка креветок настолько хороша? – усмехаюсь я.

Но почему-то язык у меня развязывается.

То ли от вина, то ли от аппетитных запахов, то ли от понимания, что этому бармену чего только ни доводилось выслушивать.

То ли из-за ямочек.

Так или иначе, я раскалываюсь.

– Подружки считают, у меня проблемы с доверием. – Он молча ждет продолжения. – Говорят, мне нужно перестать отталкивать новых знакомых. Оказывается, я слишком тщательно всех… экзаменую. Жду, пока человек облажается, чтобы убедиться в том, что права – люди дрянь и доверять им не стоит.

– И это правда?

– Что правда?

– Ты устраиваешь людям экзамены?

Задумываюсь, как ответить.

Конечно, это правда.

Проблема в том, что, если я признаюсь в этом кому-то, кроме ближайших подружек, я больше не смогу этого отрицать. Не смогу притворяться, что бросила экзаменовать людей, как обещала Эбби и Кэт.

Но глаза у бармена добрые, вино приятно греет пустой желудок, и двух этих причин хватает, чтобы сказать правду. В каком-то смысле, признаться во всем незнакомцу… прямо освобождение.

– Ага, наверное. Но я же не виновата, что они лажают. – Он вскидывает бровь, и я, вздохнув, продолжаю. – Люди всегда стараются показать себя с лучшей стороны. Представить другим тщательно отредактированную версию себя, ту, которую, по их мнению, всем хочется видеть.

– Это плохо? – спрашивает бармен.

Неожиданно. Я задумываюсь.

– Ну… да.

Бровь его ползет еще выше, будто он мне не верит, и я на мгновение замолкаю.

В самом ли деле плохо, что люди показывают мне улучшенную версию себя, а не ту, в которой есть недостатки?

– Позволь подытожить. Если бы новые знакомые показывали тебе свои базовые версии, ты бы с ними сближалась?

– Нет, – мгновенно выпаливаю я.

А он кивает, словно я подтвердила его мысль.

– А если бы они представляли тебе свои худшие версии, это бы тебя больше привлекло?

– Нет, конечно.

«Вот видишь?» – словно говорит он мне взглядом.

– Но разве не проще было бы знать самое худшее, на что способен человек, прежде чем решать, стоит ли тратить на него время? Тогда мы бы с самого начала понимали, способны ли вытерпеть новых знакомых в их худших проявлениях.

Он снова показывает ямочки и скрещивает руки на груди. Под кожей играют мускулы. Господи, помоги!

Не стоило мне это начинать!

Я приехала только на лето.

Приехала работать.

А работаю я в здании напротив.

– Хочешь сказать, ты готова тратить время только на тех, кого вытерпишь в их худших проявлениях?

– Ты все время повторяешь мои слова, как будто от этого поменяется смысл.

Однако он меняется, даже когда я сама их повторяю.

Получается, я лишь терплю своих любимых людей в их худших проявлениях?

Когда Эбби демонстрирует свои худшие проявления?

Когда ей плохо. Когда она не в лучшем настроении. Когда подавлена. Когда больше всего во мне нуждается.

А Кэт?

Когда сомневается в очередных отношениях. Когда поступает легкомысленно. Когда не может сосредоточиться на разговоре. Когда поддается тревоге.

Разве я просто их терплю?

Конечно нет!

Когда мои подруги так себя ведут, я всеми силами стараюсь им помочь.

А может, я и им устраиваю экзамены? Стараюсь оттолкнуть, чтобы проверить, насколько им дорога?

Господи!

Так проблема во мне?

Я облажалась?

Я ужасная подруга?

Тут в голове звучит голосок, который периодически зудел там с самого декабря.

Временами да.

– До чего додумалась? – спрашивает Ямочки.

– Хмм? – я так глубоко ушла в свои мысли и прозрения, что едва его слышу.

– Ты замолчала и задумалась. К какому выводу пришла?

Я смотрю на него, потом на свои ногти, хорошенькие розовые ногти, которые накрасила вчера, пока Эбби настраивала меня на новую работу.

– Думаю, что мои девочки куда лучшие подруги для меня, чем я для них.

Бармен подходит к кассе, вбивает в нее что-то, а потом возвращается ко мне.

– Это почему?

– Я в своих худших проявлениях куда хуже, чем они.

Просто удивительно, что я это произношу, хотя это чистая правда.

Он снова смотрит на меня странно, непонимающе, но не отвечает, и я продолжаю:

– Они ведут себя хуже всего, когда им нужна поддержка. Я же постоянно проявляю себя с худшей стороны, а они меня принимают и глазом не моргнув. Я их экзаменую, не делюсь своими проблемами. Отталкиваю их. Осуждаю. А они никогда меня не ругают.

– Кроме…

– Кроме тех случаев, когда за меня волнуются. – Он улыбается, кажется, ему нравится вывод, к которому я пришла. – Они хотят, чтобы я здесь завела друзей. Чтобы дала новым знакомым шанс. Сегодня утром они меня до печенок проработали, сказали, я занимаюсь самосаботажем, – я замолкаю, вспоминая, какие у них были лица. – Они переживают за меня. И думаю… Думаю, уже давно. Я просто ничего не хотела слушать.

– А теперь хочешь? Слушать?

Я снова задумываюсь над ответом.

– Не очень. Но я впервые за долгое время осталась совсем одна. Раньше мы всегда жили в пятнадцати минутах езды друг от друга. И вот теперь я прозрела и не знаю, что с этим делать. Все это довольно неприятно.

Кто-то подсаживается к стойке, бармен отходит принять заказ, наливает что-то новому посетителю. А я сижу, потягиваю вино и думаю о том, в чем призналась и что это для меня значит.

Этим утром у меня открылись глаза, но, как ни странно, благодаря этому разговору я раскопала в себе еще больше проблем.

– Так что ты собираешься делать?

– Я… я попытаюсь… Попробую давать людям шанс. Может быть.

– Может быть? – ямочки на его щеках так и сияют.

Вспоминаю Оливию. Она будет моей стажеркой, и на первый взгляд она вроде… ничего.

Наверное, стоит дать ей шанс.

И Сиси, та девушка за стойкой ресепшен, была ко мне очень добра.

Может, мне и с ней стоит слегка сблизиться.

А потом я вспоминаю про близнецов…

Судя по рассказам, они просто жуткие. Но стоит ли заранее списывать их со счетов на основании, возможно, предвзятых мнений всего пары человек?

Господи, я и не думала, что заводить друзей и давать людям шанс так сложно!

– Может быть. А ты считаешь, шанса заслуживает каждый?

Ямочки вздыхает.

– Думаю, одни в большей степени, другие в меньшей. Но, в целом, нет, не каждый. Однако ты вроде умная девушка. Спорю, что сможешь определить, кто стоит шанса, а кто нет.

Когда-то я думала, что разбираюсь в людях.

Что мама научила меня видеть их насквозь, сразу определять сильные и слабые стороны, подмечать, что они пытаются скрыть.

Это было до Джейсона. Только тогда я поняла, как ошибалась.

– У меня идея. Может, позволишь пригласить тебя на свидание? Отпразднуем новую главу твоей жизни. Я покажу тебе остров.

Целых тридцать секунд я таращусь на бармена, слегка сбитая с толку.

– Ты хочешь пригласить меня на свидание после того, как я тут перед тобой все кишки наружу вывернула? – я вскидываю бровь.

– Ага.

– Не стану врать, это не лучшим образом говорит о твоем психологическом состоянии.

– Значит, мы прекрасная пара, верно?

У меня челюсть отваливается от изумления.

– Тебе придется постараться получше.

Он улыбается – и боже, я уже готова сказать «да».

– Нет проблем. Терпения мне не занимать.

Звонит колокольчик, повар приглушенно кричит что-то из кухни, и бармен уходит, а потом ставит передо мной корзинку с картошкой фри и жареными креветками.

– Приятного аппетита!

Проболтав с ним еще час, в течение которого я улыбалась больше, чем готова признать, я расплачиваюсь.

– Спасибо. Мне это было очень нужно. И за совет спасибо.

– Придется тебе вскоре снова зайти, я хочу быть в курсе, как продвигаются дела.

Видимо, я совсем разомлела от еды, потому что отчего-то киваю.

– Договорились.

Отодвинув стул, направляюсь к двери.

– Эй, Ками!

Остановившись, я оборачиваюсь, гадая, откуда он знает мое имя.

– Твоя подруга-брюнетка вчера оплатила счет перед тем, как я пошел вас провожать.

Стою, открыв рот, а бармен хохочет. По дороге домой я думаю о том, как ненавижу своих подруг.

И как обожаю этих зараз.

7
18 мая, четверг
Ками

– Здравствуйте, Камила! Большое спасибо, что согласились с нами пообедать! – мило улыбаясь, говорит Джефферсон Кинкейд на следующий день, когда хостес ресторана подводит меня к столику, где он сидит с Оливией и двумя блондинками.

Это, видимо, близнецы.

Не могу понять, нравится ли мне этот человек. Вроде бы милый старик, но в то же время богатый старик, а это две большие разницы.

Но времени на раздумья нет, я сажусь между Джефферсоном и Оливией. Близнецы внимательно разглядывают меня – от прически и лака для ногтей до украшений, которые я сегодня надела.

А я сразу же понимаю, к какому типу они относятся.

Мой отец умер, когда я была совсем маленькой, и на небольшие деньги, полученные по страховке, мама сумела построить свою империю. Она все время повторяла, что он был главной любовью ее жизни, так зачем тратить время на поиски новой? В итоге все свое время и энергию она вложила в построение известного и уважаемого бизнеса, а также открыла благотворительный фонд, помогающий овдовевшим матерям встать на ноги.

Мама всегда была для меня примером.