Шура вздохнула. Ей было досадно, что из-за явившегося к ней Андрея она вынуждена как школьница стоять с Никитой на улице. А ведь можно было пригласить его в дом и там хорошо провести с ним время. В конце концов, они оба взрослые люди и, к тому же, совершенно свободные. Тогда ей было бы легче влюбить его в себя. Мужчины такие глупые и всегда ведутся на одно и то же.

Никита уловил её вздох, но расценил его по-своему:

– Сашенька, простите, вы чем-то расстроены? Кто посмел вас обидеть? У вас такие грустные глаза… Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?

Она снова вздохнула и покачала головой:

– Нет, никто помочь мне не может. Просто я, как говорится, невезучая. Что можно с этим сделать? Хотела семью и детей, но муж меня бросил. Впрочем, он и мужем-то мне не был. Так, одно название. Я, дурочка доверчивая, сама приняла его, за свою наивность и поплатилась. И вот теперь, только начала привыкать к тому, что женское счастье не для меня, как приехал брат и хочет выгнать меня из дома. А мне жить негде…

– Как это, выгнать? – нахмурился Никита. – Какое он имеет на это право?

– Самое банальное. У нас была многодетная семья и у всех по закону есть доля в нашем общем доме. Никого не волнует то, что все разъехались, а я осталась здесь одна и уже несколько лет ухаживаю за всем подворьем. Выживаю, как могу. Без помощи, без денег, без поддержки.

Шура с тоской посмотрела на плывущие по небу облака:

– Уеду я отсюда, Никита. Может быть, где-нибудь найдётся и для меня уголок, где я наконец-то обрету своё счастье. Конечно, судиться с родней я не стану. Пусть забирают себе, что хотят. У меня совесть другая. Я не могу так поступать с ними, как они поступают со мной.

В глазах Шуры блеснули слёзы и Никита смутился. Ему стало очень жаль эту красивую, но такую одинокую и несчастную девушку.

– Сашенька, хотите, я поговорю с вашим братом? – спросил он.

– Не надо, – махнула рукой Шура. – Всё равно уже ничего не изменить. А вам спасибо большое за подарок и внимание. Мне очень приятно, поверьте. Простите, Никита, я пойду. А то ещё расплачусь при вас. Так тяжело на душе, что я просто не могу…

Кивнув ему на прощание, Шура повернулась и скрылась за калиткой. Внутреннее женское чутьё заставило её уйти именно в этот момент, ведь Никита, такой добрый и благородный, будет считать себя виноватым в том, что не смог помочь ей. Пусть думает, что она очень страдает. Так даже лучше, чем если бы они с ним переспали. Теперь он точно никуда не денется от неё и очень скоро обязательно вернётся.

***

В дом Шура заходить не стала, потому что совсем не хотела видеть Андрея. Она села за стол на веранде и принялась думать, как же ей перехитрить брата. Полагаться во всём на Никиту Шура не собиралась. В конце концов, она привыкла всё решать сама, в том числе принимать чью-то помощь или нет.

Поставив локти на стол и задумчиво покусывая костяшку согнутого указательного пальца, Шура перебирала все подходящие варианты решения своей проблемы. Наконец её взгляд посветлел. Теперь она знала, что делать и нисколько не сомневалась в своём успехе.

***

Валентина Ивановна вошла в класс и быстро нашла глазами Любу.

– Кошкина, к директору! – громко сказала она. – Живо!

Люба переглянулась с Катей, однако безропотно поднялась из-за парты и направилась к двери. Катя хотела было пойти с ней, но учительница резким окриком одёрнула её:

– Семёнова! Сядь на место! Кошкина и без тебя найдёт дорогу! А ты лучше повтори параграф, сейчас пойдёшь отвечать к доске!

Катя проводила подругу виноватым взглядом. Она уже поняла, что Любе ничего хорошего ждать не приходится, и оказалась права.

Едва директор увидел перед собой девушку, как приподнял брови, делая довольное и даже добродушное лицо:

– Неужели? Кого я вижу?! К нам явилась Любовь Алексеевна Кошкина, собственной персоной! С чего это такая честь?

– Вы же сами вызвали меня, – проговорила Люба, ещё не понимая, к чему клонит директор.

– Я имею в виду не мой кабинет, – усмехнулся он в ответ. – Я говорю о школе в целом. Позвольте вам напомнить, дорогая Любовь Алексеевна, что в этом году ваш класс ждут экзамены, к которым я вас не допускаю по причине многочисленных пропусков без уважительной причины. Более того я уже готовлю документы на ваше отчисление, поскольку ваши знания не соответствуют нашей программе.

– Но, Лев Валерьянович, у меня же была уважительная причина! – воскликнула Люба. – Моя бабушка лежала в больнице после серьёзного приступа. Ей даже делали операцию. Как я могла оставить её одну? Она нуждалась в уходе!

– Во-о-от! – Гусев растянул губы в надменной улыбке. – Мы подошли к самому главному. Поскольку вы, Любовь Алексеевна, являетесь несовершеннолетней, а ваша бабушка, по своей сути, недееспособной, я сообщил об этом в соответствующие органы. Поэтому, будьте готовы в скором времени продолжить ваше обучение в специализированном образовательном учреждении, которое в простонародье все называют детским домом.

Люба широко распахнула глаза. Она ожидала от директора любой подлости, кроме этой. Чувствуя, как у неё перехватывает внезапно пересохшее горло, Люба проговорила:

– Почему моя бабушка недееспособная? Она просто болеет, как все пожилые люди. Вот и всё! А ещё у меня есть отец, два брата и две сестры. Они все взрослые и никогда не допустят, чтобы вы отдали меня в детский дом.

– Вы уже много лет проживаете с бабушкой и об этом знают все! – отрезал директор. – У меня есть сколько угодно свидетелей, которые готовы подтвердить, что ваш отец и остальные родственники не принимают в вашем воспитании никакого участия. К чему это приводит, мы все видим. Ваша неуспеваемость и вечные пропуски – прекрасное доказательство моим словам. Так что, как говорится, сушите сухари, милочка!

– Вы… Вы!!! – воскликнула Люба. – Вы бессовестный, бессердечный человек!

– Да что вы говорите! – рассмеялся Гусев. – Я просто хочу позаботиться о вас и делаю всё по закону. Однажды вы скажете мне за это спасибо.

– Не скажу! – воскликнула Люба. – И никогда вас не прощу!!!

– А мне плевать на твоё прощение! – Гусев откинулся на стуле и ослабил душивший его галстук. Но вдруг резко встал, уронив скрипнувший стул. Люба вздрогнула, но не отшатнулась, когда он подошёл к ней и, сузив глаза, наклонился к её лицу: – Я и сам никогда никого не прощаю. Ты могла бы и запомнить это, Кошкина! Я ведь предупреждал тебя об этом…

– Мне тоже плевать на вас! – вскинула голову Люба и, набрав полный рот слюны, плюнула директору прямо в лицо.

Глава 10

Анфиса развешивала во дворе бельё, когда увидела перед собой взволнованную Шуру.

– Что такое? Что с тобой? – пожилая женщина уронила простынь в таз, выпрямилась и с тревогой всмотрелась в лицо внучки.

– Ой, бабушка, произошло такое, что я и описать не могу, – запричитала Шура, забыв даже поздороваться со старушкой. – Я не знаю, что мне делать, и если ты не поможешь мне, просто пропаду.

– Пойдём в дом, там поговорим, – сказала Анфиса и, оставив таз с бельём во дворе, направилась к крыльцу.

Шура поплелась за ней, старательно выдавливая из себя слёзы. Бабушка должна видеть, что она очень расстроенная, тогда будет легче убедить её сделать то, что Шура задумала. Анфиса же терялась в догадках, не понимая, что могло произойти с её внучкой.

Поставив на плиту чайник, старушка выложила на тарелку печенье и подвинула угощение Шуре, но та даже не прикоснулась к нему.

– Я не чаи пришла распивать, бабушка, – заявила Шура, делая вид, что вытирает слёзы. – У меня вообще в последнее время нет никакого аппетита. А знаешь почему? Потому что мне его испортил Андрей.

– Как это может быть? – не поняла Анфиса. – Он же давным-давно уехал. Последний раз я видела его на похоронах Дашутки, и знаю, что он не собирался здесь задерживаться.

– Бабушка, он требует, чтобы я продала наш дом и хочет забрать все деньги, – всхлипнула Шура. – Ему всё равно, что мне некуда идти. Понимаешь? Разве родной брат может так поступить со своей сестрой?

– Он звонил тебе? – нахмурилась Анфиса.

– Нет, Андрей сейчас здесь. Он специально приехал, чтобы выставить меня на улицу. Что мне делать, бабушка? – Шура закрыла лицо ладонями и горько заплакала. – Скажи мне, почему я такая несчастная?!

У Анфисы сжалось сердце.

– Не говори так, девочка. У тебя все будет хорошо! Всё наладится, вот увидишь!

– Нет! – покачала головой Шура. – Не будет! Потому что я теперь бездомная!

– Шурочка, – Анфиса накрыла морщинистой ладонью руку Шуры и слегка пожала её. – Переезжай к нам с Любашей. Место тебе найдётся. Как-нибудь разместимся. В тесноте, да не в обиде. Что уж теперь…

– Место? – воскликнула Шура. – То есть просто кровать? Или раскладушку мне выделишь?

– Шурочка, – Анфисе было искренне жаль внучку. – Что ты такое говоришь? Переезжай и тут уже разберёмся, кто и где разместится.

– Но я не хочу менять шило на мыло! – Шура брезгливо отдёрнула руку, не желая, чтобы бабушка прикасалась к ней. – Что наша Заря, что твоя Касьяновка – всё едино. Дыра, забытая Богом! Но в Заре у меня, хотя бы, есть работа и дом большой. А тут? Почему я должна жить в твоей халупе? Что я буду тут делать?

Анфиса развела руками:

– Я больше ничего не могу предложить тебе, – сказала она плачущей внучке.

– Можешь! – горячо заговорила Шура. – Ещё как можешь! Я всё придумала! Давай мы продадим твой дом, и эти деньги отдадим Андрею, пусть подавится ими. А вы с Любой переедете жить ко мне. Места там всем хватит. Ты можешь поселиться во дворе, где жил в последнее время отец. А мы с Любой останемся в доме. Или, если хочешь, пусть она тоже живёт с тобой.

Анфиса задумчиво посмотрела в окно и покачала головой:

– Прости, Шура, но на это я не соглашусь. Если хочешь, перебирайся к нам, а в Зарю я не поеду. Чувствую, что долго я уже не проживу, сколько мне той жизни осталось? Но умереть хочу здесь, и на кладбище лежать рядом с отцом и матерью. Ты только не сердись…

– Бабушка, ты не понимаешь, – снова заговорила Шура. – Я нигде не смогу найти столько денег, сколько требует от меня Андрей. А суммы от продажи твоего дома на это вполне хватит. Можно отдать его кому-нибудь подешевле. Сама же говоришь, что тебе помирать скоро. Так какая тебе разница, что с твоей хатой потом будет. С собой ты её не заберёшь. Подумай сама. Мы с Любой о тебе позаботимся. Я обещаю. Ну, бабушка, сделай ты хоть одно доброе дело за свою жизнь! Мать всегда говорила, что ты зря небо коптишь. Докажи, что это не так…

Губы Анфисы дрогнули от обиды, но она сдержалась и, немного помолчав, спокойно ответила внучке:

– Это одному Богу известно, кто зря коптит небо, а кто нет. Прости, Шура, но дом свой я продавать не буду. Оставлю его Любаше. Я уже и завещание написала. У девчонки ведь ни за душой, не перед ней ничего нет. А так, по крайней мере, будет хоть какая-то крыша над головой. Да и не поедет она в твою Зарю, не любит она её и жить в твоём доме не сможет. Зачем же я буду мучить девочку?

– Её, значит, жалеешь, а на меня тебе наплевать?! – вспыхнула Шура. Она уже поняла, что разговаривать с Анфисой бесполезно. Упрямая старуха никогда ни у кого не шла на поводу. И если что-то решила, никто не мог убедить её в обратном.

– Шура, успокойся, – попросила Анфиса, невольно поднося руку к сердцу и потирая его.

Но Шура не собиралась сдерживаться.