– Я очень хотела убежать, Катюша, – призналась ей Люба. – Но, если бы я так сделала, я бы предала бабушку и показала свою слабость. Как бы я потом смогла вернуться в школу и смотреть всем в глаза? Пусть лучше они отводят взгляды вместе со своей Гусихой. Ох, и попадётся она мне как-нибудь под горячую руку!

– Главное, чтобы в этой руке у тебя больше не было томатного сока! – проговорила Катя, и они обе громко расхохотались, хлопнув друг другу ладонью об ладонь.

***

Вернувшись из школы, Люба застала бабушку на кухне. Та уже сварила на обед вермишелевый суп с горсточкой сушёных грибов и теперь собиралась мыть посуду.

– Не надо, ба, я сама! – сказала ей Любаша, привычно чмокнув в щёку. – Расскажи лучше, это правда, что ты сидела за убийство?

Кружка выскользнула из рук старушки и со звоном разбилась об пол.

– Люба…– ахнула Анфиса.

– Правда, значит, – вздохнула девушка, взяла бабушку за обе руки и отвела в комнату, где усадила её на диванчик, и сама присела рядом.

– Я хочу знать всё, – сказала Любаша. – Пожалуйста, бабуля, расскажи.

Анфиса разгладила трясущимися руками застиранный, выцветший фартук, потом принялась теребить его. Ей вдруг вспомнилась Людмила и её насмешливый голос:

– Да какая я тебе дочь? Тамбовская волчица тебе дочь! Или где ты там срок мотала? В сибирских лагерях? Ещё не хватало, чтобы какая-то убийца моей матерью была! Слава Богу, что это не так!

Анфиса подняла голову и, беспомощно посмотрев на висевшую в чёрной раме икону, прошептала беззвучно:

– Господи, Иисусе Христе, сыне Божий! Неужели сейчас и Любаша отречётся от меня? Забери ты меня тогда к себе, не мучай… Не вынесу я…

А Люба молча сидела и ждала, когда же бабушка начнёт свой рассказ.

И Анфиса, зная, что внучка ни за что не отступится от неё, пока не получит ответа, заговорила:

– Правильно люди говорят. Убивица я. Давно это было, а в людской памяти, видишь, осталось. Подлый человек он был, Игнат. Ссильничал меня сначала один раз, потом другой. Отца моего обвинил в том, чего тот не делал. Игнат сам бригаду колхозную сжёг, много имущества тогда погорело. А сказал, что это сделал мой отец. В глаза мне смеялся. Вот я и не выдержала. Топор под руки мне попался, а на глаза как будто пелена упала. Не ожидал он, что я способна на такое. Да я и сама не ожидала.

– Так ты этого Игната топором зарубила? – ахнула Люба.

– Ага, – тихо и спокойно произнесла Анфиса. – Суд потом был. Мне много дали, отец Игната уважаемым человеком был, председательствовал тут у нас. Отцу поменьше, но я свой срок отсидела и вышла. А папка так в тюрьме и помер.

– Ой, бабушка, почему же ты мне раньше об этом не рассказывала? – воскликнула Люба.

– Зачем? – покачала головой Анфиса. – Я бы сейчас ничего тебе говорить не стала, если бы ты сама не спросила.

Она немного помолчала, потом посмотрела на внучку:

– Уйдёшь теперь?

Любаша округлила глаза, сначала не поняв, о чём говорит бабушка, а потом всплеснула руками:

– Да ты что, ба! Ты как могла такое подумать?! Никогда я тебя не брошу! Ты же моя родная бабулечка, самая лучшая на свете!

Девушка потянулась, чтобы обнять старушку, но Анфиса вдруг отстранила её:

– Давай-ка уж тогда я расскажу тебе всю правду до конца. По больному-то будет легче. Родственницы мы с тобой, Любаша, только очень дальние. Что называется, седьмая вода на киселе. Никогда у меня не было детей. Я уже из лагеря вернулась, когда Тамара, прабабка твоя, перед своей смертью привела ко мне свою внучку. Мать твою, Людмилу. Маленькая она была ещё, несмышлёныш совсем. А уже осталась круглой сиротой. У меня тоже никого не было, вот я и взяла её на воспитание. Вырастила как собственную дочку. Заботилась, как могла. А потом вот такие же добрые люди рассказали ей о моём прошлом. И не выдержала Людмила, отвернулась от меня. Так, внученька, тоже бывает.

– Злая она была! – блеснула глазами Любаша. – Я не такая, как она. И никогда тебя не брошу. Мне всё равно, что у меня нет мамы, а папа уехал далеко и только иногда вспоминает меня. Сейчас, когда он женился на тёте Регине, он стал лучше и добрее. Но всё равно мы с ним чужие.

– Не осуждай, Алексея, – попросила внучку Анфиса. – Не отец он тебе. Я не знаю, что у матери твоей вышло с Иваном, соседом нашим. Говорила она, что он силой её взял. Может и так. Я не знаю. Только забеременела она от него тобой. Этого ей Алексей и не простил. А Людмила, глупая баба, за это на тебе своё зло срывала.

Губы Любаши задрожали, а из глаз искрами брызнули слёзы. Девушка стремительно вскочила на ноги:

– Что ты такое говоришь, бабушка? Ты что говоришь??? Дядя Ваня мой отец?! Мой родной отец??? Бабушка-а-а!!! Как же так? Почему же ты молчала?

Любаша, словно подкошенная, упала к ногам старушки. Обхватив её колени руками и прижавшись к ним лицом, девушка горько зарыдала.

– Ну что ты, что ты, глупенькая…– гладила Анфиса узловатыми пальцами голову и вздрагивающие плечи внучки. – Как же я тебе могла такое рассказать? Маленькая ведь ты была совсем. А теперь выросла, взрослая стала. Вот и пришло время узнать правду, какой бы горькой она ни была. Не плачь, Любушка моя, не рви моё сердце…

Люба успокоилась не сразу, а когда снова посмотрела на Анфису, в глазах её светилось что-то непонятное.

– Ну? Чего ты? – старушка беспокойно приложила ладони к её лицу.

– Бабушка! – сквозь слёзы улыбнулась ей Любаша. – А я всегда знала, что дядя Ваня – мой отец! Чувствовала это! И хотела, чтобы это было так! Хотела быть Морозовой, а не Кошкиной! Ой, бабушка! Как же мы с ним жили рядом и ничего друг о друге не знали! Или… – Люба вдруг замолчала, затаив дыхание от мелькнувшей в голове догадки: – Он знал?!!! Бабушка, в ту ночь, когда всё случилось, он сказал мне странные слова. Я запомнила их, но поняла только сейчас!

– И что же он сказал тебе, внученька? – с сочувствием спросила Анфиса.

А Любаша уже мысленно перенеслась в тот предрассветный час, когда она в последний раз была рядом со своим отцом и даже не догадывалась об этом. Тогда он сказал ей, что ему нужно уйти и она, в порыве детской признательности и благодарности за всё, что он для неё сделал, крепко обняла его. И маленькая Любаша проговорила, с трудом сдерживая слёзы:

– Дядя Ваня! Я буду скучать по тебе и ждать. Всегда тебя буду ждать. Ты возвращайся!

И вот тогда-то он и сказал ей с непонятной тоской в голосе:

– Дядя Ваня… Что ж, пусть я так и останусь дядей Ваней. Наверное, это правильно. Не заслужил я. А жалеть ни о чём не жалею. Потому что знаю, кто-то там, наверху меня почему-то простил. Иначе, зачем он послал мне тебя?

Они ещё раз обнялись, а потом случилось то, о чём Любаша вспоминать не хотела. Вот и сейчас она обожгла бабушку своими зелёными глазами и сказала уверенно:

– Да! Он всё знал! И очень любил меня. А я всегда буду любить его и тебя! И мне всё равно, что там было в прошлом!

Они обнялись, и Люба расцеловала старушку.

– Ба! – проговорила девушка после недолгого молчания.

– А? – отозвалась та, не зная, что ещё ожидать от своей егозы.

– Я есть хочу! Твой суп так пахнет!

– Так пойдём же обедать, – спохватилась Анфиса. – Всё готово давно. Уже, поди, и остыло!

Она так и не спросила Любашу, кто же рассказал ей о ней, а сама внучка говорить об этом не стала. Да и какая разница, чей рот не удержал чужую тайну. Впрочем, и тайны-то давно никакой не было. Целая жизнь прошла с той поры. Главное, что Любаша, егоза её любимая, не отвернулась от неё, не стала проклинать, как это сделала когда-то Людмила. И известие о том, что Иван её родной отец, Любаша восприняла как нельзя лучше. А ведь боевая какая девчонка! Такой палец в рот не клади…

– Эх, – вздохнула про себя старушка, – пожить бы ещё немного… Замуж её выдать. Определить, как надо, а потом можно будет уже и на покой…

***

Уже начало темнеть, когда Люба, сделав по дому все дела, подошла к бабушке, уютно устроившейся перед телевизором в глубоком кресле:

– Бабуль, там Катя пришла. Мы посидим у нас на лавочке, ладно?

– Только не долго, – кивнула старушка, всё-таки с некоторой тревогой вглядываясь в лицо внучки. Но Люба выглядела вполне беззаботной, и Анфиса успокоилась.

Катерина, в самом деле, ждала Любу на лавочке и как только подруга вышла, вынула из-за пазухи свёрток и сунула ей в руки.

– Спасибо! – шепнула Любаша. – Ну что, как обычно, к десяти?

– Ага, – кивнула Катя и вдруг заметила что-то особенное в лице подруги: – Ну, ты что, всё ещё из-за Гусихи переживаешь? Или из-за того, что сказал её отец? Да может быть это и неправда! Что ты его слушаешь?

– Правда, – вздохнула Люба. – Я поговорила с бабушкой. Она от насильника отбивалась и так получилось.

– А-а-а, тогда это правильно, – с пониманием произнесла Катя. – Слушай, там свежий номер «Спид-Инфо» вышел, я дочитаю и тебе принесу. Только ты никому, ладно? Так вот, там в одной статье тоже про это писали…

Подруги поболтали ещё немного, потом разошлись и Люба, быстро спрятав свёрток в своей комнате, пришла к бабушке.

– Ба, тебе что-нибудь нужно? Давай я тебе чай заварю или лекарства дам. Укрыть тебя?

– Нет, внученька, ничего не надо, – покачала головой Анфиса. – Я тут посижу, а потом лягу.

– Я тоже пораньше лечь хочу, – мягко улыбнулась ей девушка.

– Ложись, ложись, касатушка… – погладила её по руке Анфиса. – Отдыхай… А я пока тут побуду. Добрых снов!

– И тебе, бабуля!

Люба ушла в свою комнату и развернула свёрток, который принесла ей Катя. Коротенькая джинсовая юбка, сшитая в виде трапеции, вызвала у девушки настоящий восторг. Катя выпросила её у своей двоюродной сестры всего на один вечер специально для Любы. И девушка осторожно погладила целый ряд пуговичек-заклёпок, расположенный впереди по самому центру. Юбку можно было расстегнуть полностью и это придавало ей какую-то особенную прелесть.

Люба переоделась очень быстро, волосы собрала в высокий хвост, а чёлку начесала, чтобы она красиво лежала надо лбом. Зеленоватые тени, тушь и губная помада завершили образ, и Люба осталась собой очень довольна.

Приоткрыв дверь и убедившись, что бабушка задремала под монотонное ворчание телевизора, Любаша вернулась в свою комнату, свернула старенькую куртку и положила под одеяло, повторяя свой собственный силуэт. Потом через окно выбралась на улицу, где на лавочке под кустом сирени её уже ждала Катя. Подруга была в джинсовой куртке тоже с сестринского плеча и блестящих розовых лосинах, которые недавно купила ей мама.

Оглядев друг друга, красотки взялись за руки и растаяли в опустившейся на землю темноте. А ещё через пятнадцать минут их уже можно было видеть танцующими на дискотеке в деревенском клубе. Под потолком, разбрасывая по стенам радужные блики, крутился самодельный зеркальный шар и девчонки, мелькая в осколках битых зеркал, громко подпевали любимой группе Ace of Base:

– Happy nation! Living in a happy nation…

Where the people understand

And dream of the perfect man…

– Ой, Любка! Смотри! – перестав голосить, дёрнула подругу за рукав Катя. – Это же Артём Негода! Сын нашего зоотехника. Он в прошлом году школу окончил, а сейчас учится в городе. Какой красавчик! Просто закачаешься!

Люба повернулась и увидела того, о ком говорила Катя. Прислонившись плечом к стене, он тоже смотрел на них и улыбался, как может улыбаться только очень уверенный в себе человек.

***

Анфиса проснулась, почувствовав, как затекло её тело. Она пошевелилась и попыталась подняться, но сердце прострелила такая острая боль, что у пожилой, измученной тяжёлой жизнью женщины, перехватило дыхание.

– Люба, Любаша… – позвала Анфиса внучку, но ответом ей была тишина. А сердце билось все сильнее и резче, голова кружилась, и начали неметь руки. – Люба-а-а…

Анфиса потянулась за таблетками и стаканом с водой, но рука старушки дрогнула, стакан опрокинулся и покатился по полу. Анфиса устало закрыла глаза, а сердце снова пронзила острая игла…