Кристина Пизанская: Книга о Граде Женском

© Н. Долгорукова, О. Школьникова, П. Бычков, перевод, 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Труды и дни Кристины де Пизан

«Книга о граде женском», Livre de la Cité des dames, написана за несколько месяцев, в декабре 1404 и в первые месяцы 1405 года. Одновременно автор работала над автобиографическим «Видением Кристины» и морализаторской «Книгой о трех добродетелях». Готовя в 1406–1407 гг. издание этих трех книг для своих покровителей, она, скорее всего, внесла в текст правки^[1]. Для украшения рукописей она пригласила художника, который станет ее соратником, а в средневековой шкале ценностей – соавтором, поэтому его, за отсутствием имени, вслед за Миллардом Мейсом принято называть Мастером Града женского, Maître de la Cité des dames. Один из оригинальных кодексов тех лет украшен фронтисписом кисти этого мастера: три дамы застают Кристину за чтением, и она принимается за строительство^[2].

На сегодняшний день известно восемь рукописей, считающихся оригинальными, поскольку они относятся к первым двум десятилетиям XV века, и двадцать – более позднего времени^[3]. Это неплохой результат для времен накануне возникновения книгопечатания, но в Новое время о Кристине почти забыли. Первые издания «Книги о граде женском» появились лишь в середине 1970-х гг., и то в форме университетских диссертаций для узкого круга специалистов. Ситуация изменилась в 1997 году, когда в Италии вышел текст, подготовленный Эрлом Джефри Ричардсом. Очередная перепечатка этого издания и легла в основу предлагаемого перевода. Удивительно, что лишь в 2023 году добротное критическое издание с переводом и серьезным комментарием, наконец предоставило широкому франкоязычному читателю произведение, безусловно, заслуживающее называться классикой французской литературы^[4].

Такая ситуация не то чтобы уникальна, но прискорбна. Ничего похожего на хотя бы частичное собрание сочинений Кристины не существует и, насколько мне известно, не запланировано. Более того, в мире найдется в лучшем случае несколько библиотек, где можно познакомиться со всеми ее сочинениями, то есть заниматься ей мало-мальски всерьез: все они издавались и издаются на разных континентах и обычно несерьезными тиражами, распространялись и распространяются спорадически. В родной для Кристины Италии ничего похожего на серьезную рецепцию творчества знаменитой эмигрантки не наблюдается, даже если отдельные сочинения все же переводятся, а Феллини в 1980 году назвал «Городом женщин», La città delle donne, свою сатиру на феминистические движения. По счастью, взлет гендерных исследований последних десятилетий отразился на изучении Кристины в западных странах: ее переводят, о ней много пишут на всех языках с различных точек зрения и методологических позиций. Пришел и наш черед.

* * *

Кристина де Пизан родилась около 1365 года в Венеции в семье Томмазо из местечка Пиццано. Местечко впоследствии слилось с городком Монтеренцио, что под Болоньей, название позабылось и в Венеции уже служило скорее фамилией и произносилось на местный манер без конечного гласного: Пидзан или Пизан. Во Франции, куда семья вскоре переселилась, произносили так же. В русскоязычной среде, где творчество Кристины пока почти не известно, принято называть ее «Пизанской»^[5]. Не ставя под сомнение значимость этой традиции, все же отмечу, что такое наречение сбивает с толку, потому что к Пизе (не говоря уже о знаменитой колокольне) Кристина не имеет никакого отношения. Во Франции, за редкими исключениями, об этом знали тогда, знают и сейчас, ее имя не переводят ни на итальянский, ни на другие языки. Резонно называть ее Кристиной де Пизан, как других французских авторов тех лет. Тем не менее, даже в нашем маленьком кружке единомышленников, объединившихся для создания этой книги, мнения разделились, и мы с одним из переводчиков, Павлом Бычковым, естественно, уступили лучшей половине, проголосовавшей за «Кристину Пизанскую»: сейчас не время для споров на меже.

Томмазо да Пиццано получил медицинский диплом в Болонском университете, увлекся модной тогда астрологией. Обладатель официальной профессии и востребованных навыков, он оказался на службе у правительства Венецианской республики. В международной политике требовались дальновидность и умение прогнозировать: на Томмазо обратили внимание одновременно просвещенный король Франции Карл V Валуа (1364–1380), прозванный Мудрым, и король Венгрии, Польши и Хорватии Лайош Великий (1342–1384). Оба пригласили авторитетного итальянца на должность придворного астролога. Томмазо в 1369 году выбрал Францию и не пожалел: семью обласкали и поселили неподалеку от королевской резиденции Сен-Поль, в центре Парижа, на правом берегу Сены.

Будучи человеком любознательным, обеспеченным и настроенным гуманистически, Томмазо дал дочери такое же образование, как сыновьям Паоло и Агинольфо. Поэтому в юности она получила добротные знания по философии, медицине, истории, поэзии и музыке. Если верить словам дамы Разум в «Книге о Граде женском», в этом Томмазо шел против жены, которая предпочитала, чтобы дочь училась кройке и шитью. Времена были не такие уж темные, богатых дочерей учили читать, как минимум на французском, но умение писать не считалось особым достоинством при выборе невесты.

Не менее важно, что у Кристины был доступ к королевской библиотеке, размещенной в Лувре: к этому рукописному собранию восходит нынешняя Национальная библиотека Франции. Доступ к такой библиотеке означал и знакомство с учеными, которые там работали, фактически – к посещавшим двор поэтам и интеллектуалам масштаба Николя Орема, Гильома де Машо, Эсташа Дешана. При непосредственной поддержке короля, здесь шла активная работа по переводу на французский различных древних и новых текстов по философии, естественным наукам, богословию. Его личный врач Эврар де Конти перевел «Проблемы» псевдо-Аристотеля, Орем – «Этику»^[6]. Кроме того, то было время, когда университетские профессора проявляли большие политические амбиции, на что королевский двор отвечал заинтересованно^[7].

Ребенком Кристина видела возрождение французской словесности из духа монаршего любопытства. Неслучайно о Карле V она сохранила теплую и вынужденно грустную память: он ушел слишком рано, и с его смертью начались испытания^[8]. В 1379 году отец выдал пятнадцатилетнюю дочь замуж, по тогдашним меркам, удачно: за королевского секретаря Этьена де Кастеля. Брак сложился, родились два сына и дочь. Но в 1387 году престарелый отец, явно лишенный прежних милостей при новых правителях, умер, не оставив семье состояния, вскоре не стало и мужа. Кристина, познав финансовую катастрофу, тяжбы и депрессию, написала по поводу этой потери одно из самых лирических своих французских стихотворений. Оно начинается с объявления своей позиции без всяких обиняков: «Одна я одинешенька – и пусть!», Seulete sui et seulete vueil estre. Далее стихотворение делится на три строфы в семь строк и одну заключительную в четыре строки. Все строки начинаются с этого трагически навязчивого «Одна я», каждая строфа заканчивается фразой «Одна теперь я, друга лишена», Seulete sui sans ami demouree. Ясно, что здесь говорит и не считающаяся со смертью привязанность к мужу, и тяжелая семейная ситуация. Вдова с тремя детьми на руках должна была либо снова выйти замуж, либо, препоручив детей родным, принять какую-то форму религиозной жизни. Не сделавшая ни того, ни другого рисковала репутацией. Именно поэтому, думаю, последний куплет начинается – единственный раз – со вполне приземленного воззвания к сильным мира сего, мужчинам: «Объяла нынче скорбь меня, князья», Princes, or est ma douleur comenciee^[9].

25-летней Кристине, решившей, как мы видели, остаться самостоятельной, пришлось отвечать за себя, детей, племянницу и мать. Посреди бури она встала у кормила судна, лишенного капитана. Так она выразилась в 1405 году в своем «Видении»^[10]. «Книга о превратностях судьбы», Livre de la Mutation de Fortune (1403), тоже пестрит подробностями о напастях и их преодолении. Тем не менее, Кристина со сложной ситуацией справилась, видимо, сохранив прежний образ жизни и относительный достаток. Другое дело, что она первая в истории Запада смогла добиться этого собственным литературным трудом, да еще и будучи иностранкой. Само по себе женское писательство не было чем-то из ряда вон выходящим – Средневековье знало два десятка писательниц и поэтесс. Но Кристина превосходит всех, даже св. Хильдегарду Бингенскую (1098–1179), по масштабу, жанровому и стилистическому разнообразию творчества. И все это – за максимум двадцать лет активной работы. Она организовала все процессы, связанные с переписыванием, украшением и распространением своих книг, получала соответствующие дивиденды и нарабатывала социальные связи^[11]. Кроме того, уже самостоятельно управляя тем самым судном, она продолжила углублять знания во всех областях, о чем опять же, не стеснялась при каждом удобном случае рассказывать в своих сочинениях.

Обретя доход в сотню или полторы парижских ливров годовых, она сохранила и популярность, и влияние в кругах ценителей словесности принявшей ее страны: не забывая об итальянском происхождении, думала и писала она по-французски. Франция, в особенности аристократическая, обладала к 1400 году трехвековой традицией куртуазной культуры, основанной на бытовании поэзии и прозы при дворах, как в устной форме, так и в письменной. С середины XIII века светская словесность постепенно обрела и свое художественное оформление на пергамене: миниатюристы принялись иллюстрировать романы, трактаты и поэзию. Так словесность стала собственно литературой, включавшей в себя как текст, так и его материальное воплощение^[12]. Обладание иллюстрированными рукописями стало делом феодальной чести и феодальной же спеси, а те породили соответствующий рынок труда, новые формы сотрудничества сочинителей, переписчиков и художников. Книга в Средние века всегда была сокровищем, она оставалась таковым и во время Столетней войны. Книги подносились, дарились, исполнялись устно при дворе, читались молча, в домашней обстановке, их хвалили и ругали, рекомендовали друзьям. Они могли сослужить добрую или дурную славу как авторам, так и обладателям. Все это, за пару поколений до первопечатного станка, можно назвать основными механизмами литературы, ее пространством, ее процессом.

На миниатюре в рукописи 1410–1414 гг. из Британской библиотеки, Кристина, стоя на коленях, вручает свои сочинения в роскошном переплете королеве Изабелле Баварской, жене Карла VI (1380–1422)^[13]. Посвящение сопровождается стихами. Дело происходит в королевской опочивальне, в присутствии шести дам, рядом с государыней на софе примостилась собачка, вторая, покрупнее, сторожит гигантское ложе. Можно предполагать, что, при всей условности языка книжной миниатюры, здесь отразилась какая-то церемониальная ситуация, во время которой Кристина и впрямь церемонно вручила книгу царственной читательнице и исполнила стихи, скорее всего, под музыку. Милая мирная сценка посреди бесконечной войны, ставшей, как мы теперь знаем, столетней^[14]. Мирная сценка, скрывающая скандалы вокруг поведения и самой королевы, и ее женской свиты. Между тем, она красноречиво показывает, что мужчинам здесь не место и что благородные дамы могут самостоятельно обсуждать разные литературные тонкости.