На следующий день, вновь вернувшись к своим занятиям, я не забыла о намерении обратиться к книге Матеолуса^[78]. Я приступила и немного прочла, но сюжет книги показался мне весьма неприятным для тех, кто не любит сплетни, и не содействующим ни нравственному назиданию, ни добродетели, а взяв во внимание еще и ее непристойность, я полистала книгу, прочитала конец и быстро перешла к другим занятиям, более возвышенным и полезным. Однако чтение этой книги, хоть и лишенной какого бы то ни было авторитета, породило во мне мысли, потрясшие меня до глубины души. Поэтому я стала размышлять, какие мотивы и причины побуждают такое количество разных мужчин: клириков и представителей других сословий – рассуждать в речах или трактатах о столь многих отвратительных и несправедливых вещах в отношении женщин и их нравов. Ведь дело не в одном или двух клириках. Взять хотя бы этого Матеолуса, чья книга не пользовалась ни малейшим авторитетом и есть ни что иное, как насмешка; но практически ни одному сочинению это не чуждо, почти каждый поэт, философ или оратор, имена которых пришлось бы слишком долго перечислять, будто в один голос твердят и приходят к общему заключению: все женщины склонны ко всякого рода порокам и исполнены всевозможными недостатками.

Глубоко задумавшись обо всем этом, я стала размышлять о себе и своем образе жизни. Рожденная женщиной, я подумала и о других женщинах, которых мне довелось знать: как о принцессах и знатных дамах, так и о женщинах среднего и низкого положения, любезно доверявших мне свои тайные и сокровенные мысли. Я стремилась рассудить по совести и беспристрастно, правда ли то, о чем свидетельствовали столь достойные мужи. Но сколько бы я ни размышляла об этих вещах, сколько бы ни отделяла зерна от плевел, я не могла ни понять, ни допустить справедливости в их суждениях о природе и нравах женщин. Я упорно обвиняла их, вопрошая, как столь многие почтенные мужи, столь прославленные и мудрейшие ученые, столь дальновидные и разбирающиеся во всех материях, могли так возмутительно высказываться о женщинах, да в стольких сочинениях, что нельзя сыскать ни одного нравоучительного текста, кем бы ни был его автор, без главы или фразы, порицающей женщин. Одной этой причины было достаточно, чтобы заставить меня ранее заключить, что все это правда, даже если, по наивности и невежеству, я не могу признать в себе те серьезные недостатки, которыми вероятно располагаю, как и другие женщины. Потому я полагалась в этом вопросе скорее на суждения других, чем на собственные чувства и разумения.

Столь долго и глубоко я была погружена в эти мысли, что иной мог бы подумать, я впала в забвение. И предстало передо мной величайшее множество авторов, которые мелькали в моем сознании один за другим, словно из бьющего источника. Так я пришла к заключению, что, создав женщину, Бог совершил дурной поступок, и подивилась, как почтенный творец согласился исполнить столь ужасное творение, сосуд, что слывет укрытием и пристанищем всех зол и пороков. Во время этих размышлений меня охватила обида и грусть, ведь я презирала себя и весь женский пол, как если бы природа породила чудовище. Так, охваченная сожалениями, я сетовала:

«А! Боже, как может такое случиться? Как же мне поверить, не испытывая сомнений в твоей бесконечной мудрости и совершенной доброте, творивших лишь полностью благое? Не создал ли ты сам женщину намеренно, раз даровал ей все те наклонности, которыми желал ее наделить? Как же могло такое случиться, ведь ты ни в чем не допускаешь изъяна? Вместе с тем, сколько же великих обвинений, даже приговоров, осуждений и заключений выдвинуто против женщин. Не знаю, как постичь это противоречие. Что, если и вправду, Господь, женский пол преисполнен столь чудовищных вещей, о чем свидетельствуют многие, ведь и ты сам говоришь, что свидетельство многих внушает веру, а потому и я не должна сомневаться в его правдивости. Увы! Боже, почему не дал ты мне родиться мужчиной с тем, чтобы все мои наклонности служили тебе наилучшим образом, чтобы ни в чем я не ошибалась и обладала таким же совершенством, которым, как говорят, обладают мужчины? Но, раз уж твоя благосклонность ко мне не зашла столь далеко, прости мне мое нерадение в служении тебе, Господи, и не прогневайся, поскольку слуга, который меньше получает от своего господина, меньшим обязан и в служении ему».

С такими речами долгое время, в печальном раздумье, взывала я к Богу, как та, что отчаялась в безумии от того, что Бог заставил ее появиться на свет в женском теле.

II.
Здесь Кристина повествует о том, как явились ей три дамы, и как стоявшая впереди вразумила ее и утешила в скорби

Охваченная этими скорбными мыслями, я сидела с опущенной словно от стыда головой, вся в слезах, подперев щеку ладонью, облокотившись на ручку кресла, и вдруг увидела, что мне на колени упал луч света, словно взошло солнце. Я сидела в темноте, и свет не мог сюда проникнуть в этот час, поэтому я вздрогнула, будто проснувшись. Подняв голову, чтобы понять, откуда исходит свет, я увидела стоящих передо мной трех увенчанных коронами дам, очень статных. Сияние их ясных ликов озаряло и меня, и все вокруг. Нет нужды спрашивать, удивилась ли я, ведь двери были закрыты, а они вошли. Сомневаясь, не наваждение ли искушает меня, осенила я лоб крестным знамением, преисполненная величайшего страха.

Тогда первая из трех, улыбаясь, взялась меня вразумлять: «Милое дитя, не бойся, мы явились сюда не причинить тебе вред, но утешить тебя. Сжалившись над твоим смятением, мы выведем тебя из невежества, которое настолько ослепляет твой разум, что ты отвергаешь то, что тебе неведомо, и придаешь веру тому, чего не знаешь, не видишь и не понимаешь, только из-за множества чужих предрассудков. Ты напоминаешь безумца, о котором сказано в одной небылице. Заснув на мельнице, он был переодет в женское платье, а проснувшись, поверил тем, кто насмехался над ним, заверяя, что он – женщина, и не верил в свою подлинную природу. Что, милое дитя, стало с твоим здравым смыслом? Неужто позабыла ты, что золото высшего качества проходит испытание в огне печи, не меняется и не лишается своих достоинств, но тем больше очищается, чем больше его куют и обрабатывают разными способами? Не знаешь ли ты, что именно наилучшие вещи больше всего обсуждают и оспаривают? Если ты хочешь постичь высочайшие истины, то есть материи небесные, обрати внимание на величайших философов, которых ты обвиняешь в противостоянии твоему полу: разве они не умеют отличать истину от лжи, разве не упрекают ли друг друга и не спорят? Ты сама видела это в книге „Метафизика“, где Аристотель перечит Платону и другим, и порицает их мнения. Заметь и то, что святой Августин и другие отцы церкви так же порицали в некоторых вопросах даже Аристотеля, несмотря на то что он зовется князем всех философов, которому мы обязаны высочайшими доктринами натурфилософии и морали. Похоже, ты веришь, будто все слова философов являются догматами веры и не могут быть ошибочными.

Что до поэтов, о которых ты говоришь, разве тебе не известно, что они говорили о многих предметах столь образно, что иногда мы понимаем совсем противоположное тому, что они хотят донести? В отношении них применима фигура речи, что зовется антифразис, как если бы ты о чем-то сказал, что оно плохо, а это означало бы, что оно хорошо, или наоборот. Поэтому обрати их речения, где они обвиняют женщин, в свою пользу и понимай их таким образом, каким бы ни было их намерение. Вполне возможно, что и Матеолус это понимал, когда писал свою книгу. В ней много того, что оказалось бы чистой ересью, если воспринимать буквально. Что до хулы, которую произносит не только он, но и другие (речь идет даже о «Романе о Розе», которому верят из-за авторитета его автора), обличая таинство брака, что свято, достойно и установлено Богом, то опыт явно показывает: истина противоположна тому, что они утверждают, обвиняя женщин во всех грехах. Ведь где бы нашелся муж, который согласился бы терпеть над собой такую власть женщины, которая имела бы право такие говорить ему непристойности и оскорбления, какие, по их словам, привыкли говорить женщины? Полагаю, что бы ты ни читала в книгах, вряд ли ты видела это собственными глазами, ведь все это дурно изложенные небылицы. Скажу тебе в заключение, милое дитя: к такому мнению тебя привела наивность. Вернись же теперь к себе, возьмись за ум и не тревожься больше из-за пустяков. Знай же, что все дурное, сказанное о женщинах, в общем, унижает говорящих, а не самих женщин».

III.
Здесь Кристина повествует, как обратившаяся к ней дама объяснила, кто она, рассказала о своей природе и роли, а также возвестила, что с помощью трех дам Кристина построит город

С такими речами обратилась ко мне эта благородная дама. Даже не знаю, какое из моих чувств больше пленялось ее присутствием – слух, внемлющий достойным речам, или зрение, созерцающее ее величественную красоту и стать, полное достоинства поведение, и благородство ее облика. Так же и с прочими – я не знала, на кого смотреть, поскольку три дамы так друг друга напоминали, что с трудом получалось их различить, кроме последней. В значимости она не уступала другим, но вид ее был столь грозным, что любого решившегося посмотреть ей в глаза охватил бы великий страх, поскольку казалось, что она угрожает всем, кто творит дурное. Я стояла перед ними, охваченная почтением, молча взирая на них, не в силах произнести и слова. С превеликим восхищением я размышляла, кем же они могут быть и, если бы осмелилась, то охотно спросила бы об их именах, о том, кто они, о причине их появления, о значении разнообразных богато украшенных скипетров, которые каждая держала в правой руке. Поскольку я считала себя недостойной обращаться с подобными расспросами к дамам, казавшимся мне столь благородными, то лишь не отрывала от них взгляда, наполовину испуганного, наполовину ободренного услышанными речами, что оторвали меня от размышлений. Но премудрая дама, обратившаяся ко мне, в силу прозорливости знала как мои мысли, так и остальное, и отвечала:

«Милое дитя, знай же, что провидение Божие, которое ничего не оставляет на волю случая, установило для нас, пускай мы и небесные сущности, пребывать среди людей подлунного мира, чтобы поддерживать в порядке и равновесии нами же созданные законы, исполняя по воле Божьей наш долг. Все трое мы – дочери Божии и от него рождены. Моя же обязанность – наставлять мужчин и женщин, сбившихся с пути, и возвращать их на путь истинный. Когда они сбиваются, если их разум способен меня узреть, то я тайно прихожу в их умы и проповедую, указывая им на их ошибки и определяя причины их прегрешений. Затем я обучаю их тому, как делать добро и избегать зла. Поскольку мое служение заключается в том, чтобы каждый увидел себя изнутри, и чтобы каждому и каждой указать на их пороки и недостатки, заставить их увидеть ясно и отчетливо, ты видишь меня с сияющим зеркалом, которое я как скипетр держу в правой руке. И воистину знай, что кто бы в него ни посмотрел, какой бы ни была его природа, он отчетливо увидит глубину своей души. О! Таково величие и достоинство зеркала моего, что недаром оно всюду, как видишь, украшено драгоценными камнями! Ведь через него познаются сущности, свойства, меры и содержание, и без него невозможно что-либо сделать хорошо. Но поскольку ты изъявила желание узнать обязанности других моих сестер, тут присутствующих, каждая лично расскажет тебе о своем имени и положении, чтобы сказанное нами было достоверным.

Однако сейчас подобает объяснить мне причину нашего появления. Уверяю, что мы не делаем ничего без благой причины, и приход наш не был случаен. Мы нечасто посещаем какие бы то ни было места, и немногие знают нас, но ты, испытавшая столь великую любовь к поиску истины, столь усидчиво и упорно предавалась ученым занятиям, что оказалась здесь, одинокая и оторванная от мира. Ты заслужила нашу дружбу и утешение в горестях и печалях, заслужила, чтобы мы помогли разобраться в том, что смущает твой разум и затмевает мысли.