В гостиницу приехала уже далеко за полночь. Просидела у окна несколько часов, глядя на то, как капли дождя стекают по стеклу. Пока что нет ни одной мысли. Не знаю, как поступить, что делать. В сумке бумаги о разводе. И я пока не представляю, что это конец. Словно вдруг остаться сиротой.

До утра провертелась в постели, а потом в издательство поехала.

Помню, как в надежде взбежала по ступенькам, толкнула дверь и радостно улыбнулась редактору Зосе. А она в ответ отвернулась, делая вид, что не замечает меня и говорит по внутреннему телефону. Хорошо, подожду.

Села в кресло, полистала книги, лежащие на столе. Новое издание. Меня среди них нет. А ведь должна быть. У меня вышли две книги не так давно, и именно по ним проходила презентация. Я должна получить гонорар за квартал.

– Зосенька, добрый день.

Снова с кем-то на телефоне, а я пока еще как дурочка улыбаюсь, я пока еще не знаю, что меня ждет новый удар.

– Все выплаты будут произведены через полгода.

– Как через полгода?

– Ну у вас договор такой. Вы его читали? Вам был выплачен аванс. А последующие выплаты только через полгода…но…ваши книги сняты с тиража.

– Как сняты?

– Да. Сократили бюджет на рекламу, и вас сейчас в списках нет.

– Как же так? Вышли две новинки, у вас была презентация, на ней купили много экземпляров с автографами.

– Купили всего шесть томов, все остальное – постановка. Вы разве не знаете, как это делается? Руководство приняло решение о сокращении бюджета на рекламу вашей книги, Елена Анатольевна.

– Тогда я напишу что-то новое и…

– Новых контрактов пока не будет.

Она снисходительно улыбнулась и снова взялась за телефон.

– Мы с вами свяжемся, если что-то изменится. Ну и присылайте рукописи, если будет что-то новое. Мы рассмотрим.

Киваю, а сама чувствую, как земля уходит из-под ног. Лихорадочно думаю о том, сколько денег есть на карте и как надолго мне хватит. И что вообще делать? Я по образованию филолог, знаю немного немецкий, могу работать переводчиком или редактором. Но кто меня возьмет без опыта? Я никогда не работала. Выдохнула, укутываясь в пальто и спускаясь по лестнице.

В животе урчит. Я голодная. Со вчера ничего не ела. Да и не хочется, но меня всегда от голода тошнит. Мама приучила завтракать. Хотя бы хлеб с сыром и чаем.

Перед глазами красивое дорогое кафе. Мысленно подсчитываю финансы, но надо поесть, иначе от слабости в обморок упаду.

Села за столик, взяла меню. Раньше я бы даже на цены не посмотрела, а сейчас вижу эти цифры и, кажется, ничего дороже в своей жизни не видела. Официантка подошла очень быстро. Записала заказ. А я сижу все еще в ступоре и не могу понять, на какой я земле и почему она так крутится у меня под ногами. Положила обратно меню и вышла из кафе. Нужно где-то у метро пирожок купить, и хватит с меня. Для кафе уже бюджет не тот. Все, Леночка…привыкай к другой жизни.

Побрела к лавке, потому что ноги не держат и хочется сесть, чтобы дух перевести и подумать. На холоде должно хорошо думаться.

– Ленаааа!

От неожиданности вздрогнула, поправила очки. Передо мной стоит молодая темноволосая женщина и радостно улыбается.

– Соколова! Ты ли это? Реально? Глазам своим не верю! Не узнаешь?

Конечно, я ее узнала – это Ирина Потемкина, моя бывшая одноклассница и…можно сказать, бывшая подруга. В свое время мы в школе очень крепко дружили. Она, правда, жила в частном секторе, но это не мешало нам бегать друг к другу в гости. Помню, как мы обещали друг другу не разлучаться… а потом жизнь многое расставила по местам. Когда я вышла замуж за Артема, из моей жизни исчезли подруги, исчезли старые знакомые. Так иногда созванивались, могли увидеться за чашкой кофе, а потом и совсем сошло на нет. Я растворилась в семье, в Лерочке. Не помню, когда последний раз виделась с Ирой. Да и не только с ней.

– Ирочка! – воскликнула я.

– Черт! Соколова! Так неожиданно!

Она уселась рядом со мной. Такая вся зажигательная, бодрая, несущая позитив. И мне неловко от того, что я в какой-то мере уже не та, за кого себя выдаю. И фамилия у меня не Соколова…Но сейчас так уместно снова ею стать и не хочется произносить фамилию мужа вслух. От боли перехватывает горло.

– Ты где? Ты как? Маму проведывала?

– Мама умерла три года назад.

– Ох! Прими мои соболезнования. Как же так? Молодая совсем…

– Сердце. После инфаркта не пришла в себя.

– Сочувствую. Какая женщина была прекрасная. Всегда буду ее вспоминать с теплом. Ну как ты? Как муж?

Она спросила, и у меня почему-то сдали нервы именно на этом вопросе. Так по-идиотски, так отвратительно и жалко. Я ощутила, как глаза наполняются слезами, и я не могу ничего ответить.

– Что такое?

– Уже, можно сказать, и не замужем…

– Бросил козел?

Так бывает, когда вроде бы перед тобой чужой человек, но ты не можешь остановиться. Как будто что-то толкает под ребра, и ты говоришь, говоришь взахлеб. Она слушала, не перебивала. Только за руку меня взяла и пальцы мои сжала своими прохладными руками.

– И куда ты теперь?

– Не знаю…пока в гостинице.

– Значит так! Ко мне пошли!

Она решительно сжала мои руки.

– Я все там же живу. Пошли.

– Нет, нет! Ты что! Я так не могу! Что свалилась тебе на голову! Ты вообще по своим делам шла…

– Можешь! Глупости какие! Пошли! Давай, я как раз завтрак приготовлю. Вот с рынка прибежала. Поедим, поговорим. Расскажешь все спокойно, и подумаем, что делать. Главное, живы все и здоровы, а остальное поправимо, Лен. Пошли. Ты ж помнишь, где я живу?

А мне так неловко, что я ее из своей жизни выкинула когда-то, потому что муж говорил, что такие подруги не по статусу, что к нам пригласить на праздники нельзя, что мне теперь дружить с другими надо, а швея Ирочка нам не подходит.

– Да, помню.

– Ну вот и идем. Чего здесь на лавке сидеть.

Глава 4

Мне показалось, что в ее доме ничего не изменилось.

Такие же шторы в цветочек, недорогой ремонт, старая, но чистенькая мебель. Я помнила, как приходила сюда в детстве, как мы ели вишневый пирог, испеченный Ириной бабушкой. В то время я считала, что они хорошо живут. По сравнению с нами с мамой. Но мы жили в квартире! Это же было модно и шикарно, а тех, кто жил в частном секторе, дразнили деревенскими. Они шли в школу пешком через лесопосадку, а мы жили в спальных районах совсем рядом.

С высоты детского возраста все оценивалось иначе. Мы жили бедно. Даже очень бедно. И роскошные обеды у Иры не шли ни в какое сравнение с нашими скудными. Но я бы никогда не призналась маме, что иду к Ире после уроков, чтобы тетя Вера покормила меня жареной картошкой с грибами. Вместо постного супа без мяса и гречневой каши без масла.

Сейчас, после жизни с Артемом мне все кажется совсем иным.

Но дом подруги навевает воспоминания детства. Становится тепло и уютно. Дома пахнет вкусно и как-то по-деревенски.

– Ну вот так и живем.

Ира повесила мое пальто в коридоре, дала поношенные тапочки.

– На зарплату швеи особо не шиканешь. Вот Женька крутится. Уже и телевизор новый купил, и на машину собрал. Он у меня пробивной. Говорит, и дом новый купим. А мне и этот нормальный. Проходи на кухню. Сейчас чайник поставлю.

– А Женька – это кто?

Спросила и прошла на небольшую кухню с аккуратным столом и кухонным уголком. Так раньше модно было.

– Так сын мой.

– А ты замужем?

– Нет.

Она отвернулась и начала доставать чашки, варенье, печенье.

– Как говорят, поматросил и бросил. Сама растила. Мама какое-то время помогала, потом ее не стало. Но мы справились.

Я села за стол.

– Ой, ты такая красивая, Лен. Я еще со школы помню и волосы твои шикарные, и фигура – попа, грудь. Мальчишки челюсти сворачивали. Ты и сейчас такая же. Вообще не сказала бы, что тебе сорок стукнуло.

Вспомнились слова дочери о том, что выгляжу ужасно и что давно надо было прическу сделать. Что в зеркало на себя давно не смотрела.

– Дурак твой Артем. Он еще ни раз пожалеет. Такая женщина. Волосы как были роскошные, так и остались. Молодец, что не обрезала. Тебе все завидовали – косы толстые, вьющиеся локоны.

– Он уже не мой, а какой-то Светки. Наверное, уже и в дом ее наш привел. Оказывается, он с ней давно. А дочка знала и не рассказывала. Я к ней приехала, а у нее там Толик… какой-то. Даже не познакомила.

Я пока говорила, Ира чай подливала. Печенье подкладывала.

– Кобелина драный муженек твой! Под зад ему коленом! Знаешь, я тут подумала. У меня три комнаты. Что тебе в гостинице сидеть. Забирай свои вещи и приходи ко мне. Поживем пока, обустроишься, и мне не так скучно будет.

– Нет, ты что. Я так не могу. Ну куда. Ты с сыном живешь, а я тебе на голову свалюсь. Неее. Я в гостинице пока. Потом посмотрю, что делать.

– Ну как знаешь. Я буду тебе очень рада. Правда. Женьки весь день нет. Он на работе, то с девушкой своей… глаза б мои ее не видели. А я одна. Вечером заказ дострочу и сижу сериалы смотрю. Скука зеленая.

– Спасибо, Ир, огромное. Я пока справляюсь.

– Ну смотри.

Засиделись мы с ней за полночь. То она рассказывала о своей жизни, то я. Как будто не было этих лет разлуки, и мы снова вместе, снова дружим. Есть такие люди. Твои. С ними всегда есть о чем даже помолчать. Они тебя чувствуют, читают, а ты их. И вы как одно целое – интересное, сшитое вместе и одновременно раздельное.

И не упрекнула ни разу, что пропала, что на связь не выходила столько времени.

– Ладно, Ир. Давай такси закажу, а то поздно уже.

– А может, останешься?

– Нет-нет, я поеду. Спасибо, моя хорошая. Как будто и не было этих лет.

– Скажи? Вот и я так чувствую. Как будто не было. Ладно, вызывай такси, а я пока посуду помою.

Я машину вызвала, потом оделась, натянула сапоги. Крикнула Ире из прихожей:

– На улице постою. Воздухом подышу. У вас тут маньяков нет?

– Нет. Все свои. Только там холодно.

– Нормально. Проветрюсь. Ой! Вроде и машина приехала. Все, я побежала.

– Давай, Лен. Завтра набери.

– Хорошо!

Выскочила на улицу, подбежала к машине, плюхнулась на переднее сиденье.

– Мне на Антоновскую. В гостиницу Астрид, знаете такую?

И обернулась на водителя. Молодой совсем. Глаза наглые, светло-голубые. Челка падает на лоб. И посмотрел так, что все тело пронизало током. От смущения вспыхнули щеки. Потому что он бросил взгляд на мои колени, и мне пришлось поправить платье. Ощущения странные. На меня так никогда не смотрели. Нагло, с насмешкой.

– Знаю.

– Сколько за проезд?

– Как обычно.

Можно подумать, я знаю как обычно. Но переспрашивать не стала. В машине орет какая-то музыка, пахнет сигаретами.

Он сидел совсем близко со мной, как будто нарочно придвинулся. Мне показалось, что он очень высокий, потому что, даже сидя, был выше меня. Я мельком взглянула на его лицо и тут же опустила взгляд на сильную смуглую шею. На ней татуировка в виде штрихкода и головы коршуна. И запах свежести, сигарет, какой-то смеси чего-то запредельно мне недоступного. Такие молодые таксисты? Сколько ему лет? Двадцать два? Двадцать пять? На нем кожаная куртка, свитер с низким вырезом, руки на руле сильные, мощные, из-под рукава выползла татуировка. Рисунок рассмотреть не могу.

Волосы коротким ежиком, почти лысый затылок, на скулах легкая небритость. И челка на глаза спадает.

Снова бросила взгляд на профиль. Красивый. Дерзкий. Очень наглый. От него веет этой наглостью настолько, что у меня краснеют уши, когда он снова бросает взгляд на мои колени. На мои ноги давно никто так не смотрел, и я почувствовала себя ужасно неловко и поправила юбку.

– Почему ОН вас одну отпускает так поздно? Мог бы и сам домой отвезти.

– Я у подруги была.