Александр Кириллов: В начале пути

Глава 1. Здравствуй, новая жизнь

Я летел в пространстве тонкого мира, подхваченный эфирным ветром. Впереди виднелась чёрная труба, определённая мной как энергетический канал, по которому душа человека улетает в загробный мир. Значит, моё путешествие по просторам мироздания подошло к завершению, и скоро произойдёт вселение в очередного реципиента. Кем он будет в этот раз, я не знал.

Навстречу из трубы вылетел сгусток энергии, трансформировавшийся в юного паренька. «Вот тебе и раз, – подумал я, – умер какой-то мальчишка, совсем не успев пожить. Эй, парень, куда ты летишь? Пора возвращаться назад! Рано тебе в мир иной». Я протянул ему прозрачную руку, он взял меня своей рукой и повернул назад. Вдруг поднялся космический ветер, наши руки расцепились, душу паренька сдуло дальше, а в моей ладошке остался комочек чужой энергии. Сгусток впитался в мою руку, и я увидел его воспоминания. В этот момент эфирный ветер поменял направление, и меня быстро затянуло в трубу.

Врач разговаривал с родителями:

– Мальчик плох. Лёгкие забиты гноем и существует очень большая вероятность того, что он задохнётся. Ищите пенициллин. Если у вас есть родственники в Москве или в областных центрах – закажите его им. Может быть, они успеют и лекарство поможет. Я дам рецепт и выписку о состоянии больного. Отправьте их авиапочтой. И ещё, товарищи родители, требуется ваше разрешение.

– На что, доктор?

– Я пробью ему лёгкое и вставлю дренажную трубку. Гной будет стекать по ней в колбу.

– Это поможет?

– Это продлит жизнь, а там всякое может случиться.

– Хорошо. Где надо подписать?

Родители по межгороду звонили своей бабушке, работающей заведующей отделением районной больницы Краснодара, прося достать антибиотики. Заказным авиаписьмом выслали выданное хирургом основание для покупки препарата в аптеке или его списания в больнице. Теперь оставалось лишь ждать.

Вначале я увидел очень тусклое астральное тело ребёнка, имеющее сильное затемнение в районе груди, затем пришла темнота, а через минуту мальчик открыл глаза. Я лежал в больничной палате и болел. Болел очень серьёзно прогрессирующей формой двусторонней пневмонии. Разгорячённый на летнем солнце мальчишка перекупался в прохладной воде реки Урал и подхватил воспаление лёгких. Сейчас на дворе стоял июль 1961 года, а в это время антибиотики в нашей стране достать было крайне сложно. Поэтому в местной глухомани их вообще не было, разве что в обкомовской больнице. Увы, туда мои родители и рядовые врачи районных клиник доступа не имели.

Лёжа в кровати, дышать было реально сложно – не получалось вдохнуть полной грудью, воздух заполнял лишь верхушки лёгких, да ещё какая-то трубка между рёбер торчала. Я повернул голову и рассмотрел приспособление, благодаря которому в колбу стекал гной. Хорошо, хоть не трёхлитровый баллон прицепили, а маленькую пластмассовую ёмкость, поэтому можно было спокойно встать.

Такое состояние меня озадачило, но не смутило. Парень отработал грехи своей прошлой жизни, улетев на перерождение, поэтому с моим вселением мальчишка должен был выздороветь – тело начнёт исцеляться от недуга, а происходящие события сложатся таким образом, чтобы это произошло как можно быстрее.

Лёжа в кровати, стал «переваривать» информацию, переданную мне улетевшей душой паренька. Звали меня теперь Сашка Шорохов, и родился я в январе 1950 года. Ещё я имел старшего меня на 4 года брата Женьку и младшую на 4 года сестру Олю. Во время Великой Отечественной войны мать и отец успели повоевать за Красную армию. Отец завершил войну командиром батареи в звании старлея и имел боевые награды, а мать работала при штабе того же полка вольнонаёмным писарем.

Они были правильными советскими людьми, поэтому за каким-то хреном в довольно немолодом возрасте поддались призыву Хрущёва: "Все на освоение целины", – и этим летом переехали из тёплого и богатого фруктами Краснодара в продуваемый ветрами Оренбург. Единственным хорошим моментом в этой авантюре оказалось то, что поселились они в городе, а не на каком-нибудь полевом стане. Отец в Краснодаре работал расчётчиком в проектном институте, а мать преподавала в техникуме бухгалтерский учёт. Для них стало откровением, что на уборке кукурузы эти профессии не требовались – нужнее были комбайнёры и шофёры. Зато эти специальности были востребованы в городе. Так что оба родителя устроились на аналогичную работу в проектный институт и техникум в областном центре. Жили мы в частном дворе, снимая флигель и ожидая получение трёхкомнатной хрущёвки, которую для целинников строили в новом микрорайоне.

Лежал я в многоместной палате вместе с другими болеющими детьми разного возраста. Одни выздоравливали, отчего баловались, ведя себя как обычные дети. Другие болели и тихо лежали в кроватях. Поскольку вместе с моей душой в тело вселилась силушка богатырская, то есть энергия жизни, то валяться мне расхотелось. Я поднялся и направился на улицу. Увидев это, ко мне обратился местный заводила по фамилии Петренко, тёмненький и «сбитый» хохол, если судить по его фамилии и повадкам:

– Сашко, ты куда?

– В парк больничный пойду, а то лежать совсем устал.

– Разве такое бывает? Устал лежать, ну надо же!

Под его тарахтение я вышел в коридор, прошмыгнул мимо заполнявшей журнал медсестры и вышел на свободу. Вспомнились слова из весёлой песенки: "Солнце, воздух и вода – наши лучшие друзья". Сидя на лавочке в больничном парке, занялся дыхательной гимнастикой. Это было тяжело, я задыхался и кашлял, а когда успокаивался, продолжал упражнения.

Пришли мои родители, которые увидели меня сидящим на улице.

– Саша! Ты что тут делаешь?

– Выздоравливаю. Па, будь другом, притарань мне завтра бутылку водки, несколько головок чеснока, пачку соды и кипятильник.

– А водка тебе зачем?

– Ингаляции буду делать. Так в войну воспаления лёгких лечили.

– Ты откуда знаешь?

– Старый фельдшер рассказал. Здешних ингаляций воды с морской солью маловато. Чего хотел спросить – антибиотиков в аптеках нет?

– Нет, сынок. Мы заказали пенициллин Александре Яковлевне, но как скоро у неё получится его достать, мы не знаем – дефицит это.

– Куда не посмотри, все нужное – дефицит. Чего-нибудь принесли вкусного, а то есть охота.

– Появился аппетит? Это хорошо! Значит, на улучшение дела пошли. Нина, дай сыну, что мы принесли.

– Возьми, сынок, шоколадку.

– Спасибо, мамуш, это я люблю.

Тут раздался голос медсестры: "Шорохов, ты куда убежал? Иди на капельницу. Товарищи родители, сейчас не время посещений».

– Всё, предки, я побёг, до встречи! Не переживайте, всё будет тики-так, э-э-э, хорошо!

Я убежал, а родители посмотрели друг на друга:

– Тебе не кажется, что Саша немного изменился?

– Да, немного непривычно видеть его таким. Как он тебя назвал?

– Мамуш. Похоже, что тебя он скоро назовёт папушем.

– Н-да! Главное, что жизнь в нём появилась. Вчера совсем плох был, а сегодня, словно подменили.

Как они были правы…

Я лежал под капельницей, получая дозу физраствора с гидрохлоридом натрия, и размышлял, как бы быстрее исцелиться. Вечером родители пришли ещё раз, принеся мой заказ. Оказалось, что сегодня пятница, а завтра выходные, а значит, кроме дежурного врача и медсестры в отделении никого не будет. Так что никто мне станет мне мешать разбадяживать лечебный химикат. Пацаны интересовались, что я буду делать с водкой.

– Смотрите сами.

Через десять минут в палату залетела медсестра:

– Шорохов, ты где водку достал?

– В магазине купил.

– Отдай немедленно.

– Зачем? В сестринской бухать будешь?

– Что-о-о! Отдай немедленно!

– И не подумаю. Она мне нужна для исцеления.

– Я позову врача – он тебе даст исцеление.

Медсестра умелась, вернувшись с пожилым врачом:

– Так, так, Шорохов, выздоравливать стал, это хорошо. А водка тебе зачем?

Я рассказал, что собираюсь с ней сделать.

– Верно, так в войну и ещё раньше лечили. Точно не пьёшь?

– Мне ещё пить её не хватало.

– Покажи, как делать будешь?

Я показал, а врач обратился к молодой медсестре.

– Малец всё правильно делает – пусть лечится. Только не пей, а то меня подставишь.

– Не буду. Я вообще не пью.

Когда персонал ушёл, я, осматривая ребят, обратился к ним: "Ну и кто из вас наябедничал?"

Народ пожимал плечами. Я стал вспоминать, кто бегал в это время. Получалось, что Петренко, маленький пациент, которого Петренко называл Клопом, и семилетний пацан, которого тот же Петренко звал Чесноком. Получалось, что предателем могли быть два человека: Петренко или Чеснок. Часов в восемь вечера я сделал вторую ингаляцию.

На следующий день я пошёл гулять в парк, осматривая деревья и соскабливая с них пармелию – она иногда попадалась на коре. Перетерев собранные куски в порошок и, разделив на несколько доз, сожрал эту бурду, запивая водой. Начав ходить, гной стал вытекать быстрее, освобождая мои лёгкие. Через неделю авиапочтой пришло сорок пузырьков пенициллина и меня стали им колоть. Ещё через неделю трубку из меня вытащили. Не знаю, что делали с лёгкими, скорее всего, ничего, а дырка сама затянулась, а бок просто зашили, оставив на память красивый шрам, напоминающий след от удара ножом. Я же продолжал делать ингаляции, дыхательную гимнастику и получать дозы пенициллина в свой драгоценный зад.

Ходячие пацаны из нашего отделения гуляли по коридору и больничному парку. Там же находились дети из других отделений, так что народу было много. Естественно, что в отделении были девчачьи палаты. Как-то днём, выйдя из своей «камеры» в коридор, увидел толпящихся у окна девчонок. Я подошёл поближе, поглядев, куда они смотрели. Внизу в парке стояла компания ребят, обступившая Петренко и Зуба. Пацаны толкались друг с другом и чего-то выясняли. Дело кончилось тем, что Петренко стукнул Зуба по лицу, выбив тому молочный зуб. Зубов, держась за щеку, поднял с земли выпавший зуб и убежал в умывальник. Крови практически не было, потому что зуб сам собирался выпасть, но Петро стал в большом авторитете. К тому же пациенты отделения были детьми до 14 лет, а он как раз подходил к этому рубежу, являясь одним из самых старших обитателей отделения. Как я узнал из рассказа Чеснока, они подрались из-за одной девочки.

В больнице Шорохов лежал месяц и неделю, три из которых были моими. Оживая, я стал общаться с девчонками. Зная кучу анекдотов, рассказывал их, веселя юный коллектив. Само собой в палате образовалось два лагеря по три человека, как говорится, по интересам – мой и Петренковский, а остальные четверо были либо маленькими, либо лежачими.

В один прекрасный день Петренко предложил мне побороться. Я был младше его, но подкованнее, поэтому согласился. Мы боролись, схватившись на кровати. Вначале он меня борол, но я применил захват и подмял пацана под себя, усевшись сверху. Петренко сдался. Потом все мы щупали мой шов, который от напряжения мышц стал кровить. Ребята советовали что-нибудь с ним сделать, на что я ответил, что сам заживёт. В понедельник Петро выписали, как и половину знакомых мне ребят и девчат, и вместо них поступили новые пациенты.

Частенько за это время меня посещали родители и сестра с братом, так что я вполне с ними познакомился. Сестра была спокойной девочкой, старательной отличницей. Брат тоже был спокойным, но «конкретным кексом», имеющим первый взрослый по боксу в среднем весе. По этой причине он вёл себя очень даже уверенно. Ещё через неделю мне сделали рентген, собрали консилиум из врачей отделения и выписали домой.