Мы медленно идем на расстоянии чуть меньше метра друг от друга. Шаги не слышны. Алекс в кроссовках, на мне белые эспадрильи.

Присутствует небольшое напряжение.

– Что именно?

– Ну, что посчитаешь нужным. Я же должен понимать, кто ты. Журналисты очень любопытные до чужих жизней. Будет нехорошо, если меня поймают на том, чего я не знаю.

– Есть универсальная фраза, Алекс, – надеюсь, моя глупая попытка пошутить немного растормошит нас. – «Моя личная жизнь на то и личная». Да и ты не обязан отвечать на вопросы относительно… своей девушки.

Конец фразы дался тяжело. В голове до сих пор непросто уложить, что отношения между мужчиной и женщиной могут быть притворством, на камеру.

Я не должна считать все действия Алекса в отношении меня на людях искренними. Это игра, и мы в ней актеры. Но перед глазами имя той девушки, которая написала сообщение Эдеру. В моменте наша игра становится будто бы неправильной. Опасной.

– И тем не менее, Марта, – голос полон строгости.

Алекс Эдер известен своим упорством, даже твердолобостью и упрямством. Такие люди не понимают слова «нет». Как и «не получится», «не выйдет».

– Ну если тебе интересно… – Скашиваю быстрый взгляд на Алекса.

Не хочется ощущать, что он спрашивает это, чтобы только не молчать всю прогулку.

– Я родилась в обычной семье в небольшом городке. Мои родители с рождения твердили об учебе, о важности образования и прочее. Запрещали интересоваться тем, что никак не связано с учебой. Бабушка…

– Та, что сказала про красоту и беду?

Быть открытой сложно. Пока не понимаю, почему рассказываю все Алексу.

Настроение, наверное, такое, погода. И одиночество… Последнее время оно душит. Я никогда не любила быть одной, но мне приходилось.

– Бабушка вообще считала, что девушке нужно получать профессию, где будешь полезна обществу. Типа медсестры. Или учителя. Советовала выйти замуж, родить двоих детей и терпеть все, что преподносит тебе жизнь.

– Звучит ужасно.

Я не рассказываю про пощечины, которые регулярно получала, если приносила оценку ниже «5». И что за общение с мальчиками меня наказывали. Те мне подарки разные дарили: открытки, шоколадки. До дома провожали. Однажды узнал отец, и… Маленький шрам до сих пор можно нащупать за ухом.

В тот вечер я долго плакала в комнате, которую делила с бабушкой, и никто не подходил меня успокоить или хотя бы обнять. А мне хотелось маминых объятий.

Защиты не было. В случае беды бежать некуда. Подруг-то не сыскать, потому что от меня все отвернулись. Причина – они боялись, что уведу их парней. Мне было всего пятнадцать, и я ни с кем даже не целовалась. Из-за папы и маньячного желания оградить дочь от всего, что, по его мнению, неправильно, меня потом обходили стороной.

Я мечтала уехать, когда смотрела на моделей из журналов и представляла себя рядом с ними. Все журналы, кстати, хранила под матрасом. Нельзя было, чтобы кто-то из семьи о них узнал.

Стоило мне купить косметику на первые заработанные деньги – втайне от отца я раздавала флаеры – родители сломали и выкинули все на моих глазах. Мать и отец не разговаривали со мной неделю, и папа с того дня провожал и забирал меня из школы вплоть до выпускного.

Было чертовски стыдно.

– Да, ужасно, – отворачиваюсь, чтобы Алекс не заметил влаги в моих глазах. Пересказывать свою жизнь даже мысленно очень трудно.

– Первые отношения? – Вот это вопрос. Гонщика ничего не смущает.

Поправляю волосы и крепче сжимаю ремешок сумки кросс-боди.

– Боюсь узнать твой следующий вопрос.

Алекс закатывает глаза и выглядит смешным. Он вообще в жизни другой, не такой, как на экране. И уж точно не похож на себя, когда надевает шлем и садится в свой гоночный болид.

Мы остановились на людной улице у киоска с едой. Алекс заказывает какое-то блюдо с креветками и лапшой для меня. Себе что-то овощное, неострое, по-любому полезное.

И опять я какой-то неправильной получаюсь. Модель, а ем жаренные в масле креветки с макаронами под каким-то соусом.

– Не боишься здесь есть? – спрашиваю, разглядывая, с каким аппетитом Алекс накинулся на свои овощи.

– Не-а. У меня крепкий организм. И это хорошее место. Ну так что, когда были твои первые отношения?

Впивается взглядом. В них до сих пор голод и некая смешинка. Его все это забавляет.

– Я могу не отвечать? Сомневаюсь, что журналисты будут этим интересоваться, – ухожу от ответа.

Алекс облизывает губы. Мне кажется, они соленые и чуть было не спросила, так ли это.

Марта, соберись!

– Журналисты они такие.

Прет напролом.

Выдыхаю, выражая протест против такого уж очень личного вопроса, и поднимаю глаза. Смотрю с тем же упорством, что и сам Алекс.

– Ясно, – делает вывод. Уверена, неправильный. – Он был старше. Несчастная любовь и куча страданий, которые подтолкнули тебя к тому, что ты обязательно добьешься в этой жизни успеха и докажешь этому старому козлу, что тот потерял.

Алекс перекидывает ногу на ногу и продолжает пялиться с таким видом, будто прочитал меня, мои мысли и всю мою жизнь, как открыл три жареные фисташки – легко.

– Хорошо, – прищуриваюсь.

В груди горит чувство, похожее на желание бунтовать.

– Твои последние отношения? – задаю тот же вопрос.

Эдер отворачивается.

Заглушаю удары сердца и представляю ту, с кем он был когда-то. Девушка точно красивая. В сети нет никакой подтвержденной информации на этот счет.

Шумы вокруг нас возымели свойство приглушаться.

– Ну же, Алекс! Обещаю, никому и ничего не расскажу.

– Ага, именно это ты мне и обещала в ту ночь. А спустя пару месяцев начала шантажировать. Нет тебе пока веры, Марта, – звучит вроде как весело, а у меня кислота от его слов на коже. Щиплет, болью дерет.

Прав же.

Опускаю взгляд на пустой бокс с едой. Желудок не пустой, но дыра там чувствуется отчетливо.

– В восемнадцать лет. Мы встречались два года, потом расстались. Я выбрал гонки, она другого человека, – ответ прозвучал быстро.

– Мне жаль, – стараюсь быть искренней. Снова имя на экране телефона вспоминаю. Засело перед глазами, как бельмо.

– И мне.

– Ты ее любил, да?

Становится опасно. Каждое слово Алекса как удавка на шею, что не убивает, но заставляет страдать. Я въедаюсь глазами в лицо своего парня и жду, что он посмеется, скажет, что никогда не любил.

– Очень.

Его взгляд полон печали и горя. А мне до ломоты в теле хочется найти ту девчонку, прижать к стене и выпытать, почему она выбрала другого? Почему была такой жестокой?

Я бы… Я бы так не поступила.

– А ты? Своего папика любила?

Об острые черты лица парня можно порезаться. Его скулы, линия подбородка, даже сложенные в напряжении губы – японские ножи, которые точили профессионалы на протяжении столетия.

Язвительность сейчас, как щит. Но и он может убить.

– Не было никакого папика, Алекс Эдер, что бы ты там обо мне ни придумал. Был обычный парень, который воспользовался мной. Любила ли я его? Не знаю. Я не верю в любовь, – говорю то, что всегда.

Меня когда-то заставили отказаться от нее. От любви этой.

Целую вечность гонщик молчит. Алекс-то в отличие от меня верит. За дуру теперь считает, когда душа кричит, чтобы убедил меня в обратном.

Прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать слабость. Она прорывается слезами, как тонкая плотина весной.

– Ты правильная фиктивная девушка, – с улыбкой произносит. Вынуждена играть такую же улыбку, – сработаемся.

– Идем?

Мне холодно. От каждого вдоха тысячи острых ледышек ранят внутренности. Хоть не дыши.

Алекс идет следом, слегка отставая.

Я знаю, что он нацепил кепку пониже на глаза и несмотря на отсутствие солнца, надел темные очки. В проведении Гран-при густонаселенный Шанхай становится центром притяжения всего человечества. Люди везде, короче. Даже там, где их быть не должно.

– Лавка с печеньем-предсказанием, – указываю взмахом руки. Алекс ловит ее и переплетает наши пальцы.

Пересекаемся взглядом. Я опускаю свой на его губы и, спохватившись, отворачиваюсь.

– Хочешь?

Печенье? Сглатываю. Вновь живот скручивает голодом. Или это совсем не голод.

Киваю, и Алекс тянет меня на противоположную улицу.

Он покупает две упакованные печеньки. Одну протягивает мне и с интересом наблюдает, как я пытаюсь вскрыть упаковку. Злюсь, но совсем не на запакованный полиэтилен.

– «Удача, которую ты ищешь, находится в другом печенье», – читаю. Эдер смеется. – Последнее время мне не везет. Читай теперь ты.

Алекс разворачивает свое печенье. По глазам вижу, что прочитал, но озвучить вслух не торопится.

– «Вы получите самые сладкие награды, которых заслуживаете». Хочешь поменяемся? – сминает свою бумажку. С жалостью смотрю.

– Ну уж нет. Лучше купи мне еще одно печенье.

Глава 12. Алекс

Шанхай, Китай

Над Шанхаем сгущаются тучи. Огромные, темно-синие облака заволокли все пространство над трассой.

Гоняться в дождь – не самое мое любимое занятие, если быть честным. Да и кто-то вообще любит?

Настраиваюсь задолго до старта. Мысленно проделываю то же, что и всегда: легкая разминка, крепление шлема и защиты, довольно странная посадка в узкий кокпит. Под нос пою любимые песни.

– Удачи, – Сэм протягивает руку и потом хлопает по плечу.

Вынужден улыбнуться. А это тоже не самое мое любимое занятие – улыбаться. Я же на Майк Марино!

Старт гонки через десять минут. Трибуны уже ревут, заглушая музыку. Все команды со своими болидами выстроились на старт-финишной прямой, согласно местам после пройденной квалификации.

Моя позиция вторая. Я за Тимуром Сафиным. Вновь.

Наши шины прогревают, чтобы гонщик максимально быстро вкатился в трассу. Асфальт сухой, мы начинаем со сликов (От автора: гладкие покрышки без протектора), но готовимся к дождю в любую минуту. По прогнозам он начнется не раньше двенадцатого круга.

По сигналу команда покидает трек. Остаются только двадцать болидов и двадцать пилотов в них.

Настроение дерьмо.

– Предположительное время начала дождя – девятый круг, – сообщает по радио Сэм.

Отлично, че!

– Save.

Сейчас я бы предпочел завалиться на диван с миской шоколадного мороженого. Возможно, пригласил бы и Марту. Она до сих пор раздражающая, но смешная. Девчонка заставляет меня улыбаться и напоминает мне старую мягкую игрушку, которая нуждается, чтобы ее помыли, зашили дыры и поиграли.

Задерживаю дыхание, пока огни не гаснут.

Первый поворот – правый, затяжной. Он сразу переходит в левый. Скорость на этом участке не максимальная. Да и машины все еще трутся колесо в колесо, увеличивая риск аварий.

Вылететь на первом круге – верх идиотизма и тупизма. Если это произошло с тобой, задумайся. Тебе точно не место среди топовых гонщиков планеты.

Напряжение возрастает, когда мы приближаемся к длинной прямой.

Внутренне я дал себе твердую установку – обогнать Сафина, чего бы мне это ни стоило. Мы начинаем уходить в отрыв от остальных участников. Даже Майк Марино, который следовал за мной, обогнав сразу два болида, теперь на расстоянии целой секунды.

Над трассой становится совсем темно. Дождь будет сильным, как и в прошлом году.

Стараюсь освободить голову от лишних мыслей.

По радио просят менять какие-то настройки, о которых я в корень не секу. О чем и сообщаю Сэму. Прошу оставить меня в покое. Я гоняю!

После начавшегося дождя, стремительно еду менять шины. Обогнать Сафина так и не удалось к этому моменту. В чем причина – не знаю. У моего болида достаточная скорость, но, кажется, у красной команды скоростной ресурс намного выше.

Это удручает. Необходимо будет нашу машину дорабатывать. Не дело – позволять кому-то быть лучше нас.