В другой машине, в красной, девочка-подросток продолжает сидеть, уткнувшись в мобильный телефон. Ей надоело видео инфлюэнсера, и теперь она читает сообщения в группе друзей. Какой-то парень прислал ей фото в обнаженном виде. Она нервничает и быстро пролистывает изображение. Косится на мать: та ничего не заметила. Потому что, к счастью, голова ее матери занята другим.

Другое – это сообщения, не перестающие сыпаться в рабочий чат, оповещений о которых девочка не слышит из-за наушников и от которых ее мать переживает все больше и больше.

Она уже несколько минут ведет машину, держась за руль всего одной рукой: другой она пролистывает сообщения в телефоне. Краем глаза женщина видит, что одна из коллег, ее заклятый враг, пишет что-то, что ее непосредственно касается. Она начинает нервничать еще сильнее.

Между двумя машинами остается пять километров.

Польша

Пройдя под дождем множество улиц, женщина подходит к нужному дому, адрес которого отображается на карте в телефоне.

Она смотрит по сторонам, ей кажется, что она в реальности переживает то, что столько раз видела в интернете. Практически все совпадает, даже мельчайшие детали: цвет уличных фонарей, форма мусорных баков, тротуарная плитка. Она вдруг замечает, насколько похожи друг на друга дома в этом районе. Издалека она видит то, ради чего пришла: белый фасад, ограду с черными воротами и красным почтовым ящиком. Первый этаж, затем второй и мансарда.

Она поднимает голову и видит круглое окошко, украшенное изображением единорога. Она приближается к дому, проходит мимо фасада и замечает то, что ее поражает: прямо напротив припаркована та самая машина, на которой уехала девочка.

Она украдкой заглядывает в маленький садик, скрытый между оградой и внутренней частью дома: различает баскетбольный мяч, игрушечный грузовик и желто-синий велосипед.

Она идет по тротуару, пока не доходит до угла. Там она останавливается, не зная, что делать дальше. Смотрит по сторонам: вокруг никого, только дождь и холод, пробирающий до костей.

Она решает зайти в кафе.

Поворачивает обратно, пересекает улицу и останавливается перед дверью ближайшей кофейни. Уже заходя внутрь, она понимает, что девочка может быть там, внутри.

По ее телу пробегает дрожь.

Тут же пришла медсестра с небольшой тележкой, полной лекарств, проводов и мониторов. Она ни о чем не спросила, даже не посмотрела на меня, надела на палец девочки какой-то приборчик и стала наблюдать за индикаторами.

Взяла шприц и что-то ввела ей.

Затем она взяла девочку за руку, осмотрела ее шею, глаза. Пока лицо девочки не начало расслабляться, медсестра так и стояла рядом с ней.

– Не пугайтесь, иногда это с ней случается, но это нормально, и чем больше вы будете здесь находиться и видеть, что происходит… – сказала она мне, словно разговаривала сама с собой.

– Все случилось так внезапно, мы разговаривали и…

– Да, так оно и бывает, правда, на этот раз можно было это предвидеть, а никто ничего не заметил. Иногда мы так заняты попытками спасти одну жизнь, что забываем, что можем потерять другую.

– Что? – Я уже ничего не понимала.

– Ну, это сложно объяснить. Луна иногда испытывает боль, скажем так, особого характера.

– Да, она так и сказала, что ей очень больно, но она не сказала, что у нее болит, – продолжала я.

– Да, так и есть, – ответила медсестра.

– Но ведь это невозможно, она должна понимать, что у нее болит: рука, грудь, голова.

– Не всегда так. Бывают боли, которые приходят без предупреждения и начинаются ниоткуда. Вот, посмотрите сюда, видите? – спросила она, указывая на аппарат. – Напряжение, пульс, уровень кислорода. У нас есть все возможные показатели, но ни один из них не способен измерить боль, не говоря уже о боли, которую испытывает она. Думаю, у нас никогда не будет такого прибора, который смог бы измерить боль этой девочки. Есть люди, способные выносить такое, о чем ни вы, ни я даже не подозреваем. Луна одна из них.

– Ассоциированная гиперчувствительность? – спросила я. Мое образование требовало на все навесить ярлыки.

– Мы всегда стремимся всему дать название. Наверняка она бы объяснила это как-то по-другому, куда более удивительно и, конечно же, менее правдоподобно.

– Я не понимаю.

– Если вы умеете слушать, в конце концов она заговорит, – ответила она, осторожно опуская руку Луны на кровать. – Сегодня, когда вы вошли, произошло что-то необычное. Она обычно почти ни с кем не разговаривает в первый день, и вдруг сегодня… это очень странно.

Я не знала, что сказать.

– Ладно, уже поздно. Луна наверняка проспит несколько часов. Лекарство, которое я ей дала, довольно сильное, так что возвращайтесь завтра, – сказала медсестра.

Я вышла, и Айла погасила свет.

В тот день по дороге домой я не переставала думать о фразе, которую она произнесла: «Мы с вами пережили одинаковую боль». Откуда она могла знать?

Я решила вечером попробовать поискать в интернете, была ли где-нибудь опубликована информация о том, что произошло, упоминалось ли где-нибудь мое имя, имя моего бывшего мужа… его имя.

Он… Как всего две буквы могут причинять столько боли?

Я сидела в машине, пытаясь найти хоть какой-нибудь способ изменить прошлое.

Семь лет назад

Пять километров разделяют две машины и четыре жизни.

В одной из машин женщина раскаивается в том, что накричала на своего сына: он ведь ни в чем не виноват. Отчасти она понимает, что сделать ему больно – значит сделать больно самой себе. Она еще незнакома с теорией Луны, но уже подспудно переживает ее в своем сознании. «Как только вернемся домой, я попрошу у него прощения, обниму его, укушу за ушко, за шею, за нос, защекочу его всего, а потом мы вместе будем смеяться, и все останется в прошлом», – думает она.

Но проблема в том, что наши планы всегда зависят от событий будущего, и это то, что мы меньше всего можем контролировать.

Малыш тихонько плачет, стараясь не издавать ни звука. Он не понимает, почему его мать, которую он безоговорочно любит, вдруг накричала на него. Он не знает, как скрыть то, что с ним произошло. Через несколько секунд это уже не будет иметь значения.

В другой машине девочка-подросток продолжает жить в своем виртуальном мире, не обращая особого внимания на то, что происходит в мире реальном, если быть точнее – слева от нее. Там, на той стороне вселенной, ее мать приходит в ярость из-за негативного комментария о ее работе. Она просто не может в это поверить, ей нужно срочно ответить!

Она берет в руки телефон, чтобы написать все, что думает. Она бросает взгляд на дорогу, но видит лишь черную машину где-то вдалеке.

Польша

Она открывает дверь и заходит внутрь.

Украдкой оглядывает интерьер кафе.

Смотрит на барную стойку, на места возле окна, на столики в дальнем углу. Ничего. В зале почти никого нет, ни следа девочки.

Она вздыхает: все же так намного лучше.

Она оставляет зонтик у входа и подходит к стойке, где официантка коротает последние рабочие часы перед тем, как отправиться домой. Это молодая девушка, которой нравится аромат свежеиспеченного хлеба, улыбки незнакомцев, которым она придерживает дверь, выражения лиц клиентов, которые вдруг замечают, что им нарисовали сердечко на кофейной пене.

При этом она терпеть не может запах табака, людей, которые не здороваются, и матерей, которые кричат на своих детей просто так, без всякой причины, только потому что день не задался.

Она от рождения наделена особым кулинарным талантом, но так и не может решиться начать свое дело – всю жизнь она работает на других. Когда-нибудь, продолжает она говорить себе на протяжении уже пяти лет.

Женщина, которая только что вошла, пытается говорить по-английски.

– A сaffelatte, please^[1], – произносит она с улыбкой, вытирая капли дождя, все еще стекающие по лбу.

– Ок, one moment^[2], – также улыбаясь, отвечает официантка.

Женщина осматривается: нет, девочки нет.

Буквально через минуту на стойке появляется чашка с кофе.

Она берет ее и ищет место, где можно присесть. Выбирает небольшой столик в углу, рядом с креслом. Она вешает пальто на спинку кресла, садится и руками обхватывает теплую чашку.

Она подносит чашку ко рту, собираясь подуть на кофе, и в этот момент замечает, что на пенке нарисовано сердечко. Улыбаясь, она смотрит в сторону бара.

Официантка улыбается в ответ.

Держа чашку в руках, она наблюдает за людьми вокруг. Замечает двух женщин, которые болтают, постоянно перебивая друг друга. Как будто цель этого разговора не в том, чтобы пообщаться, а в том, чтобы произнести как можно больше слов, пусть даже их не услышат.

Справа, примерно через три столика, молодой мужчина неотрывно смотрит в экран своего телефона. Он быстро двигает пальцем по стеклу, возможно ища что-то важное.

Проходят минуты.

Заходит мать с ребенком, заказывает еду навынос. Две женщины продолжают оживленно беседовать, не понимая, кто кого перебивает. Пожилая пара неторопливо уходит, оставив несколько монет на барной стойке.

Именно в этот момент входит пожилой мужчина в черном пальто, доходящем почти до пола, и военных ботинках, слегка запачканных грязью. Он оставляет зонтик у входа и подходит к барной стойке.

Он вежливо обращается к официантке, и через пару минут она подает ему кофе. Он оглядывается и выбирает столик напротив той женщины, которая шпионила сегодня за маленькой девочкой в школе.

Мужчина смотрит на нее.

Женщина смотрит на него.

И что-то происходит.

В стенах больницы становится темно.

С наступлением ночи постепенно стихают последние звуки: тележки с остатками ужина, прощания медсестер при передаче смены, стоны, преисполненные боли, усталости и безнадежности, которые теряются среди коридоров, постепенно наполняющихся сумерками. Теперь все палаты могут отдохнуть.

Но одна палата не отдыхает, потому что девочка, находящаяся в ней, кажется, оправилась от приступа боли. У нее не так много сил, и все же она намерена сделать то, что стало для нее привычной рутиной перед сном. Она садится на край кровати, свесив ноги. Она смотрит на них, как человек, смотрящий на море с высоты скалы. Глядя на нее, сидящую в таком положении, никто бы не подумал, что этой девочке с каждым днем становится все труднее ходить.

Она смотрит на цифры, недавно нарисованные на доске за дверью: пока что ни в одной из них нет символа бесконечности.

Она медленно усаживается в позу лотоса на середине кровати и надевает на голову шляпу, чтобы полностью утонуть в ней. Она погружается в свой мир.

Мир, где невозможно отличить вчерашний день от завтрашнего, где не нужны часы, где можно в мгновение ока переместиться из одного места в другое, иногда совершенно неожиданное. Лабиринт, из которого можно выбраться, следуя только за своими ощущениями.

Она проводит так два часа, хотя ей кажется, что прошло всего несколько секунд. Когда она наконец возвращается, она чувствует, что у нее, как всегда, кружится голова от смены реальностей.

Ей кажется, что теперь у нее достаточно сил, чтобы прожить этот вечер. Но как только она встает, она понимает, что ошиблась и сегодня ей снова придется воспользоваться инвалидной коляской.

Все же она добирается до шкафа самостоятельно.

Оттуда она достает рюкзак, спрятанный какое-то время назад.

Одним движением, стараясь не упасть, она высыпает все содержимое на кровать: флакон туалетной воды, наушники, спички, ракушка, банка с песком, несколько пачек печенья, конфеты и коробка в форме сердца.

Именно ее она берет с особой осторожностью, поскольку знает, насколько хрупким является ее содержимое. Это единственная вещь, которую она не возьмет с собой, а снова спрячет в глубине шкафа.

Все остальное она соберет обратно в рюкзак и повесит его на спинку коляски. Теперь она готова.