Неожиданно для себя я произношу это имя с испанским акцентом. Чудовище-тень не отвечает, и я снова чувствую сильный болевой спазм в голове, будто кто-то безжалостно скручивает мне мозг.

– Перестань! – прошу я, потирая виски. – Если убьешь меня, мы оба будем мертвы. Единственный твой шанс – это сотрудничество со мной.

Я слышу вдруг слабое сердцебиение, будто звучащее в моей голове, – слишком тихое, это не мое сердце. Оно возникает за каждым третьим ударом моего сердца.

– А что ты делаешь? – спрашиваю я, замечая, что верхний свет мерцает, создавая стробоскопический эффект.

У меня вдруг закружилась голова, я моргаю, чтобы избавиться от головокружения.

– Я пока даже не начинал, – отвечает он, отодвигаясь, чтобы дать мне больше пространства. – В чем дело? Ты позеленела.

– Там что-то происходит.

Я бросаюсь к двери и распахиваю ее. В коридоре сердцебиение становится громче. Я иду, ведомая бьющимся пульсом, и чувствую, что Себастиан идет следом, его тень зловеще ложится на стены. Я торопливо спускаюсь по лестнице и прохожу мимо обеденной залы. К счастью, Беатрис там нет. С каждым шагом биение сердца становится громче.

– Куда ты идешь? – спрашивает Себастиан, вокруг нас мерцают красные огни.

– Ты издеваешься надо мной? – спрашиваю я его.

– Что за представление ты устроила? – огрызается он.

– Ты что, не видишь?

– Что я должен видеть?

Либо меня разыгрывают, либо я снова вижу нечто, что не видит никто другой. Ни один из вариантов меня не устраивает.

Мы доходим до развилки, и я перевожу взгляд с одного багрового коридора на другой. Тот, что ведет в зеркальную комнату, освещен тускло, а в том, по которому я вчера вечером попала в собор, освещение мерцает.

– Что ты видишь? – спрашивает Себастиан, когда мы идем по восточному крылу сквозь череду пустых комнат.

– Свет мигает!

Как только я это говорю, мигание прекращается. Мы останавливаемся перед двойными дверями, которые ведут в собор без окон.

– Что-то меня привело сюда, – говорю я и берусь за ручку.

Себастиан распахивает двери и входит в собор, его тень заполняет все пространство, зал погружается в чернильно-черную ночь. У меня возникает чувство, что он исследует каждый миллиметр в этом помещении.

– Здесь ничего нет, – говорит он, вновь возникнув передо мной.

Тени отступают, и собор вновь наполняется тускло-красноватым свечением.

– И все же эта комната хранит секреты, – хмурится он.

– Вроде потайной двери? – спрашиваю я, мне интересно, вдруг это и есть пурпурная комната.

Себастиан, склонив голову, наблюдает за мной.

– Зачем ты привела меня сюда?

Я явственно слышу приближение смерти в его голосе и понимаю, что в моем мозгу маловато места для нас обоих. Мы с чудовищем-тенью не можем сосуществовать.

– С чего ты взял, что это я bruja, а не моя тетя? – дерзко спрашиваю я.

– Она не чувствует моего присутствия, и я не могу к ней прикоснуться. Только ты видишь меня, значит, ты и сотворила заклятье.

Как удобно – я создала существо, которое только я и могу видеть. Себастиан сжимает мне шею, будто железными тисками, боль пронзает меня. Бум! Бум! Бум! Серебряные глаза мечут молнии, мой пульс учащается. Страх озбуждает его.

– Твои последние слова? – шепчет он, наши носы почти соприкасаются.

Я чувствую, как лунный свет его взгляда щекочет мне кожу. Хоть в этом соборе и нет окон, ночное небо еще никогда не казалось мне таким близким.

– Если ты собираешься убить меня, – с трудом выдавливаю я, – могу я хотя бы выбрать комнату?

Возможно, я выдумала чудовище-тень, чтобы оно оградило меня от правды, возможно, от него я получу ответы на свои вопросы.

Я вижу, как сжимаются его челюсти, но он отпускает мою шею.

– Выбирай!

Я массирую горло, пытаюсь отдышаться. Перед глазами все плывет, в голове пульсирует, но я использую оставшиеся силы, засовываю руку в карман и достаю фотографию.

– Вот.

Он тянется за фотографией, но я не выпускаю ее из рук, чтобы он ее не отобрал. Наши пальцы соприкасаются.

У меня мурашки бегут по телу, когда он смотрит на меня. Потом он смотрит на фото. Он смотрит так долго и сосредоточенно, что я могу спокойно и не спеша рассмотреть его. По гладким, ровно вылепленным чертам его лица трудно понять, какого он возраста, нет ни морщинки, ни изъяна. Но его тело разглядеть невозможно, оно будто укутано самой ночью. Плотная темная ткань скрывает его фигуру и создает тени вокруг него. И все же эта чернота не такая уж непроницаемая – внутри нее мерцает свет, и у меня возникает ощущение, что если я буду внимательна, то, возможно, смогу разглядеть его руки, когда они сомкнуться на моей шее.

– Нет, – коротко произносит он наконец, я моргаю, позабыв, о чем его спрашивала.

– Я исследую замок каждую ночь, но этой комнаты не видел… хотя она кажется мне знакомой. – Последнее предложение он произносит совсем тихо, будто это мысли вслух.

Он внимательно смотрит на меня.

– Откуда у тебя эта фотография?

– Из-за этой фотографии я и приехала в замок. Уверена, что в этой комнате со мной что-то произошло, но не знаю, что именно. Мне нужно ее найти.

Он следит, как шевелятся мои губы, и тепло разливается по моему телу. Собственная галлюцинация соблазняет меня, похоже, я точно сумасшедшая. Закрываю глаза, чтобы не видеть его, но я будто вижу его даже сквозь закрытые веки. Когда я открываю глаза, его уже нет. Он исчез вместе с моей фотографией!

Я просыпаюсь раньше обычного, поэтому сталкиваюсь с Беатрис на кухне.

– Сегодня я пойду с тобой, – говорит она.

На ней новое платье, такое же черное и старомодное, как предыдущее.

Я хотела перед выходом заглянуть в собор и поискать фотографию, которую потеряла прошлой ночью, придется пока это отложить. Всю дорогу до города мы молчим. Это неловкое, напряженное молчание. Когда доходим до книжного, тетя заходит вместе со мной.

– Buen día^[32], doctora,– здоровается с тетей Фелипе. Он не просто удивлен, он как будто нервничает.– Cómo la puedo ayudar?^[33]

– Quería asegurarme de que todo iba bien con la tutoría^[34].

– Su sobrina es una estudiante excelente^[35].

Оба поворачиваются ко мне, а я бессмысленно таращусь на них в ответ. Фелипе улыбается, Беатрис растягивает губы в притворном добродушии.

– Bueno,– говорит она, повернувшись к нему,– también te quiero recorder que tienes cita para donar sangre mañana^[36].

– Ahí estaré^[37].

– Nos vemos por la tarde^[38], – говорит мне Беатрис и выскальзывает за дверь.

– Что она говорила? – спрашиваю я Фелипе.

– Она спрашивала, как продвигаются наши занятия. Я сказал, что ты быстро учишься, – отвечает он, и мы оба ухмыляемся.

Фелипе поднимается по лестнице, я иду следом, и он бросает через плечо:

– Еще она напомнила, что мне нужно завтра сдать кровь.

Мурашки бегут по моей левой руке, я вспоминаю, как Беатрис протыкала ее шприцом.

– Часто тебе приходится сдавать кровь?

– Несколько раз в год. – Он пожимает плечами. – Когда она говорит, что пора, тогда и сдаю.

Как только мы усаживаемся за стол, я спрашиваю:

– Можешь что-нибудь рассказать мне о моей семье?

– Бралага – это древнейший род в Оскуро…

– Нет, – перебиваю я его, – что-то о моих родителях. Ты помнишь что-нибудь о том времени, когда мы здесь жили?

Он смотрит на меня так, будто боится подвоха.

– А ты? Ты что-нибудь помнишь?

Я раздраженно хмурюсь.

– Я первая спросила.

– Я ничего не знаю, я же был маленьким и мало что помню. – Он замолкает, как будто внимательно прислушивается к чему-то, возможно к голосам покупателей. – Но о замке постоянно, уже много лет ходят слухи, – продолжает он почти шепотом, – говорят, что вся ваша семья проклята каким-то особым проклятием замка. Сначала ты исчезла в одну ночь вместе с родителями, потом умерла твоя бабушка, вскоре после нее – твой дедушка. А потом… трагедия в метро.

Ему больше не хочется ничего объяснять, и я только рада.

– Доктор осталась одна, когда умерли ее родители, она уволила всю прислугу замка и никого никогда больше не пускала в Ла Сомбру.

Я поверила всему, что он сказал, кроме последнего предложения.

– Это все-таки преувеличение. Замок древний. Хотя бы рабочих она вызывает иногда, чтобы починить водопровод или проводку, например.

– Говорят, даже в самые сильные снежные бураны электричество в Ла Сомбре никогда не отключалось. А ты видела, в каком состоянии сад? Она никого не нанимает, чтобы привести его в порядок.

Я вспомнила о холодильнике на кухне замка – такой модели пять лет назад явно не существовало.

– Хочешь сказать, что суперсовременный холодильник она затащила в замок в одиночку?

Он пожимает плечами.

– Если он новой модели, то наверняка на колесиках. Или у вас кухня не на первом этаже?

– На первом, – отвечаю я и думаю о том, что он наверняка это запомнил, точно так же, как я запоминаю улики, архивируя их в своей памяти. Фелипе это тоже для чего-то нужно. Последние несколько дней я была самым голодным посетителем в его «закусочной», и он скармливал мне информацию, а теперь выяснилось, что у него самого тоже прекрасный аппетит.

– Помнишь, ты как-то сказал, что твой прадедушка считал, что люди из рода Бралага умеют колдовать?

Нехорошо потворствовать безумным фантазиям, но что, например, случилось вчера с моей фотографией? Я уронила ее, или Себастиан существует? Его хватку я чувствовала по-настоящему, даже шея до сих пор болит.

Я не знаю, чему верить. Могу ли я доверять собственным ощущениям?

Фелипе подходит к столу. Он отпирает ящик и достает брошюру, напечатанную на толстом пергаменте. Он держит ее очень осторожно, когда несет мне. Бумага похожа на старинную, и запах у нее соответствующий. В верхней части буклета изображен герб рода Бралага: полная луна и силуэт Ла Сомбры перевернутые, будто в зеркальном отражении, на кроваво-красном фоне.

В буклете всего четыре строки, выведенные чернилами каллиграфическим почерком. Фелипе читает вслух:

«Disco que asombra,

Río rojo más puro,

Castillo de las sombras,

No hay luz en Oscuro».

Последняя строка отдается как будто у меня в желудке.

– Что это значит?

– Как думаешь, сможешь сама перевести, если я буду тебе подсказывать? – спрашивает Фелипе, он решил все-таки провести занятие.

Я разглядываю первую строчку.

– Disco? Это танец?

Фелипе фыркает.

– Нет, это переводится как диск.

Я тоже улыбаюсь.

– Что ж, это логично. Значит, диск, который… asombra? Что-то связанное с тенью?

Он снова хихикает.

– Asombra переводится, как «изумляет» или «поражает».

– Значит… «диск, который поражает».– Он кивает, и я продолжаю: – Río… «Река»? Красная… самая… чистая? «Красная река самая чистая»?

– Да, – радостно улыбается Фелипе. – А последние две строчки?

– «Замок, полный теней… Нет света в Оскуро».– Я повторяю все, что перевела, на английском и пытаюсь произнести это в рифму, как на испанском: – «Диск поражает красотой, / Река краснеет чистотой, / Замок полон теней, / Нет городка Оскуро темней».

Я смотрю на Фелипе и по-прежнему ничего не понимаю.

– Но что это значит?

– Думаю, это что-то вроде загадки.

Загадки я когда-то любила.

– «Замок полон теней» – это Ла Сомбра,– говорю я и начинаю расхаживать по мансарде, так – в движении – я обычно решаю загадки.– «Река краснеет чистотой» – это, наверное, про кровь?

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к Фелипе, он кивает, соглашаясь с моими размышлениями. Я вспоминаю герб рода Бралага и рассуждаю дальше: