Но не девочки производят на меня впечатление, а комната, где они сфотографированы. Я буквально ощущаю обои с пурпурным рисунком под пальцами и ледяной каменный пол под ногами.

Сердце бьется все быстрее, и будто искра вспыхивает у меня в мозгу, остаток когда-то пылавшего в нем лесного пожара, меня поражает неоспоримое осознание: что-то невероятное произошло со мной в этой пурпурной комнате.

Сейчас

Мы съезжаем с дороги, хотя еще не доехали до замка. Мы на заправке у придорожного мотеля с баром.

– Solo tardare un momento^[10].

Я совсем не понимаю, что говорит водитель, но, как только он открывает дверь, делаю то же самое. Не знала, что мы остановимся на заправке, но рада размять ноги и спину.

Бодрящий прохладный ветерок напоминает, что осень скоро превратится в зиму. Смесь ароматов сосны, дуба, эвкалипта ударяет в нос, вдалеке слышится шепот леса. И все-таки мне кажется, будто это происходит не со мной, не на самом деле. Словно это сон, а настоящая я все еще в центре «Радуга», в блаженной дреме под действием таблеток.

Я поднимаюсь на холм и прохожу через рощицу за заправкой. Когда заросли редеют, передо мной впервые открывается вид на Кастильо-Бралага. Замок из черного камня на краю утеса сумрачной тенью нависает над деревушкой Оскуро, заслоняя собой горизонт. Он будто сошел со страниц какой-то готической сказки. Бугристый ландшафт вторит ему, тянется к его каменным стенам. Самая высокая точка Ла Сомбры – ее единственная башня, такая архитектурная асимметрия придает зданию необычный вид. Кажется, стоит лишь ветру дунуть сильнее – и замок сорвется с утеса! И тогда у него отрастут крылья летучей мыши, и он полетит.

– Эстела!

Водитель окликает меня, но я не обращаю на него внимания. Мне не хочется возвращаться к машине. Может, просто сбежать навстречу закату, посмотреть, как долго я смогу идти пешком, притвориться кем-то другим, попасть туда, где меня не знают? Но мое лицо – ходячий рекламный щит. Мир никогда не позволит мне забыть прошлое.

Я внимательно разглядываю готическое сооружение сплошь из тонких колонн и стрельчатых арок. Я объездила, кажется, все Соединенные Штаты, но никогда не видела ничего подобного.

Когда в центре мне начали давать серьезные лекарства, я перестала видеть сны. Если мне что-то и снилось, то на следующее утро я ничего не помнила. Все изменилось, когда я увидела фотографию. Мне приснился такой яркий кошмар, что он больше походил на воспоминание, чем на сон: я совсем маленькая, мне лет пять, стою в пурпурной комнате и вижу тот же черный дым, какой заметила в метро.

Я проснулась вся мокрая от пота, сердце бешено колотилось. Мне казалось, что я умираю. Только я продолжала дышать и в конце концов поняла, что все наоборот – я чувствую.

На следующее утро я записала этот сон и показала врачам. Они сказали, что письмо тети, вероятно, пробудило подавленные воспоминания, а черный дым – это метафора, которую я придумала, чтобы справиться с травмой, пережитой в раннем детстве. Они даже выдвинули версию, что я видела черный дым в метро, потому что так мой мозг реагирует на опасность. Они считали, что это прогресс.

И тогда я решила больше не принимать лекарства, ведь бесчувствие не спасало меня. Мне хотелось снова слышать биение своего сердца.

С симптомами синдрома отмены, такими как потеря аппетита и усталость, справиться было намного легче, чем игнорировать шум жизни, неожиданно обрушившейся на меня, и множество возродившихся мыслей.

Я слышу, как сзади подъезжает машина, водитель высовывает голову из окна. Отблески заходящего солнца отражаются в его темных очках.

– Lista?^[11] – спрашивает он.

Я вздыхаю.

«Чтобы оказаться в проклятом замке, переверни страницу».

Глава 4

Машина останавливается перед запертыми железными воротами, по обеим сторонам которых красуются близнецы-гаргульи. Водитель шепчет что-то похожее на молитву или проклятье, понять трудно.

Он выскакивает из машины и открывает багажник. Пока я отстегиваю ремень безопасности и вылезаю, он успевает вернуться обратно на водительское сиденье. Он уже вынул мою сумку из багажника и положил на землю.

Машина быстро уезжает, водитель как будто боится находиться на территории замка, думаю, тетя заранее оплатила его услуги. Он поэтому скрывал лицо за темными очками и капюшоном? Хотел обезопасить себя? Он считает, что замок проклят?

Я поворачиваюсь к воротам, на них висит тяжелый замок на цепи. Нет ни дверного звонка, ни какой-либо другой кнопки, которую можно нажать. И тут я осознаю: вот он – момент свободы. Можно убежать прочь и больше никогда не вспоминать ни о тете, ни о замке. Так сделали мои родители.

Через черную решетку виден заросший сад, похожий на сад мисс Хэвишем из «Больших надежд» Чарльза Диккенса. Среди высохших неухоженных растений стоит замок с высоченными – размером с деревья – дверями и дверными молотками, напоминающими толстых ламантинов.

Где-то внутри я слышу голосок прежней Эстелы, вопросы не дают ей покоя. Почему мама никогда не рассказывала об этом месте? Что случилось в комнате, которую я увидела на фотографии? Какая она, моя тетя, и что она от меня хочет? Если я уйду сейчас, никогда не получу ответы на эти вопросы.

Закинув сумку на плечо, бреду вдоль решетки по неухоженной дикой траве. Зачем тетя пригласила меня сюда, если она не собирается даже открывать ворота, чтобы впустить меня?

И тут я замечаю незаметную маленькую дверцу. Поворачиваю ручку – не заперто, я захожу внутрь.

Иду по мощеной дорожке, почти заросшей сорняками, и оказываюсь у гигантских шестиметровых арочных дверей. Приглядевшись внимательнее, я замечаю в них несколько дверей высотой с обычный человеческий рост.

Двери деревянные, но такие же черные, как и камень, из которого построен замок, будто нашли специальное дерево такого цвета.

Я разглядываю дверные молотки в виде гаргулий, которые выглядят как гоблины с клыками, но, не успеваю протянуть руку и постучать, дверь открывается сама.

Замок будто выдыхает какой-то до боли знакомый аромат. В нем прячутся забытые воспоминания, и меня неожиданно охватывает мучительная тоска по чему-то родному, знакомому мне с младенчества. С этим странным чувством не вяжется ни один образ. Это просто запах, мускусный аромат чего-то древнего, могущественного и живого, будто это не замок-тень, а призрачная живая сущность. Здесь ощущается не мертвое прошлое, а чье-то живое присутствие.

Навстречу мне выходит высокая женщина, но в огромном дверном проеме она кажется карликом. У нее фигура в форме песочных часов, как у мамы, такие же резкие черты лица, высокие скулы и прямой нос, но на этом их сходство заканчивается.

Мама носила джинсы и яркие блузки с затейливыми узорами, волосы носила распущенными, а тетя стягивает кудри в тугой пучок на затылке.

На Беатрис черное платье в пол с длинными рукавами, плотно облегающее фигуру, – именно так должна была выглядеть владелица этого замка несколько столетий назад.

Она одаряет меня поцелуями – по одному в каждую щеку.

– Bienvenida^[12], Эстела!

Должно быть, выражение моего лица достаточно красноречиво, потому что тетя быстро переходит на английский, она говорит с легким акцентом:

– Наконец-то ты дома.

Мой желудок сжимается в напряжении. В ее словах слышится нечто больше, чем просто приветствие. Как будто я не просто приехала, а мне суждено здесь остаться.

Тетя видит у меня в руках единственную сумку и осматривается в поисках остального багажа. Но когда постоянно путешествуешь, учишься обходиться без лишних вещей. Они мешают двигаться вперед.

Беатрис смотрит на улицу, и мне интересно, не ищет ли она водителя. Через мгновение она жестом приглашает меня следовать за ней.

Беатрис держится отстраненно и холодно, и последние надежды на то, что мамина сестра будет такой же, как она, терпят крах.

Я оказываюсь в холле Ла Сомбры и останавливаюсь, мне требуется несколько секунд, чтобы привыкнуть к полумраку. Освещают замок только свечи, закрепленные высоко на стенах. Непонятно, настоящие они или электрические, потому что их пламя прячется за толстыми стенками кристаллических подсвечников. Их красноватый огонь, нарастающий и убывающий с удивительной неспешностью и спокойствием, напоминает мне свечение старинных лавовых ламп, которые я разглядывала когда-то в коттедже, когда мы жили в Орегоне.

– Я спросила, как прошла поездка, хорошо доехала?

Беатрис выжидающе смотрит на меня, а я и не заметила, что мы ведем беседу.

– Эстела? – Она наклоняет голову, в ее голосе слышится беспокойство. Разочарование сквозит в ее взгляде – так смотрели на меня врачи в центре «Радуга», будто я бракованная модель. – Вижу, они не шутили, когда сказали, что ты не разговариваешь.

Еще какое-то время она разглядывает меня, потом ведет в соседнюю комнату, и я чуть не вскрикиваю от неожиданности. Я никогда прежде не бывала в такой величественной зале, воздух в ней будто окрашен в красный цвет. Ребристые своды высокого арочного потолка перекрещивают друг друга, мы будто находимся внутри огромной грудной клетки, в самом сердце замка.

На одной из стен красуются витражи от пола до потолка. Массивный камин – единственное освещение залы, в которой расставлены многочисленные удобные бархатные кресела и кожаные диваны. Над камином висит причудливый герб кроваво-красного цвета – полная луна над черным замком в обратном, зеркальном отражении.

Пламя в камине отбрасывает тени на потолок. Огонь спрятан в специальном куполе из кристалла, точно так же, как и пламя светильников, установленных на стенах. Из-за этих фильтров, в которые запрятан огонь, создается эффект, будто вся зала залита кровью…

– Это наш семейный эскудо, – говорит Беатрис, и я моргаю, будто выхожу из транса.

– Герб, – подбирает она нужное слово на английском, – он висит здесь с тех пор, как построен замок, вот уже восемь столетий.

Силуэт замка напоминает Ла Сомбру, но интересно, что означает полная луна.

Когда мы идем по очередному темно-красному коридору, меня охватывает чувство, будто я ходила уже здесь когда-то. Такое дежавю, смешанное с ностальгией. И в то же время я вижу все это первый раз. Несочетаемые ощущения!

Я холодею при виде пары огромных гаргулий, которые встречают нас у подножия лестницы, роскошной лестницы, разветвляющейся в форме буквы Y. Существа сидят на земле, словно охраняют ступени, а их крылья расправлены и устремлены вверх, они превращаются в парящие над ступенями перила, которые тянутся до следующего этажа.

Я изучала готическую архитектуру и читала, что гаргулий устанавливали, чтобы отгонять злых духов. Чаще всего их размещали в храмах на фасаде здания, это означало, что демоны снаружи, а спасение внутри, поэтому встреча с этими чудищами внутри замка совсем не радует меня.

Беатрис ведет меня дальше, мимо лестницы, и мы оказываемся в обеденной зале с деревянным столом, за который можно усадить человек двадцать. Но в конце стола стоят только два стула.

– Хочешь умыться? Ванная комната справа.

Я беру сумку с собой в ванную, когда я возвращаюсь, на столе уже стоит еда. Я сажусь напротив тети на стул с высокой спинкой, передо мной тарелка красного супа. Еще на столе три маленькие тарелки: одна с оливками, другая с сыром, третья с колбасой чоризо, блюдо с дюжиной фрикаделек в панировке и половина буханки хлеба.

– Ты пробовала когда-нибудь гаспачо?

Я киваю. Родители любили этот испанский томатный суп, мы часто ели его.

– Он холодный, – говорит она, когда я начинаю дуть на ложку.

Наверное, я слишком нервничаю, я ведь знаю, что суп едят холодным.