Зелёная лужайка всё удалялась. Из кустов выскочил Полкан. Он бежал за машиной в клубах дорожной пыли, и уши его развевались по ветру. Дорога вылетела из деревни в поля. А Полкан всё бежал следом. Пёс что-то лаял, но слов уже было не разобрать…

– Сыночек мой… сыночек, – вздохнула Вакса. Она не видела Полкана, но тоже слышала его лай.

– Ты садись, – тихо проговорила она из темноты. – Сейчас трясти будет.

И правда, дорога пошла по ухабам. Началась такая тряска, что Тама и Ваксу болтало и мотало во все стороны. Там, растопырив лапы, то брякался о стену, то нырял в собачью шерсть. Он совсем ошалел среди тьмы и уже не понимал, где верх, где низ. Как вдруг тряска кончилась.

– Ну вот. Теперь по ровному, по шоссе поедем, – сказала Вакса. – А ты ляг, вздремни. Устал ведь, поди.

Вакса явно улыбалась ему. Там в темноте не видел её улыбку, но по голосу было понятно.

Он сел на дно сундука, обнял свой рюкзачок, прижался к собаке… И тут же уснул.

Таму снился брат Никанор. Будто они вместе играют концерт на лужайке, у норы под старой вишней. Там звенит в сиреневые колокольцы, а его брат постукивает палочками по огромной высохшей тыкве. Сперва Никанор улыбается и стучит тихонько, но потом начинает хмуриться. И чем больше он хмурится, тем громче стучит. Колокольцев уже не слышно, и Там кричит брату, пытаясь его унять, но тот всё продолжает. И, зажмурившись, уже совсем яростно барабанит. У Тама зазвенело в ушах… И он проснулся.

Вокруг, в темноте, действительно барабанило. А машина, кажется, стояла на месте.

– А кто стучит? И почему стоим? – спросил Там.

– Дождь стучит. По крышке нашей, – проворчала Вакса.

– А чего не едем-то?

– Нас, кажется, дорожная инспекция остановила.

– Остановила? Сильная, значит, ин-спек-ция, – по буквам выговорил Там. – Это кто же такая?

– Не такая, а такой, – ответила Вакса. – Это дядька такой, за дорогой следит, чтобы всё по правилам было. А у Кеши вечно не по правилам… Вот эти дядьки его и останавливают. Они на всех дорогах стоят, дядьки эти. Эх!

Вакса завозилась в темноте, завздыхала…

– Ты чего? – забеспокоился Там.

– Да жалко, что не в машине мы, вот чего, – буркнула собака. – Оно как бывает? Инспектор нас останавливает, документы у Кеши проверяет, ворчит, ругается.

– Так он что – злой, тот дядька?

– Он не злой, он толковый. Это хозяин мой бестолковый, – пояснила Вакса. – Так вот, Кеша ему про цирк объясняет, мол, артисты мы, на выступление спешим. А сам незаметно кнопочку на сундуке нажимает. И тут – я! Стойку делаю, ушами шевелю, улыбаюсь! Ну… нас и отпускают. А теперь я как помогу? Эх, Кеша! – вздохнула Вакса.

– Дай-ка посмотрю, – сказал Там, пролезая поближе к светлой дырочке.

Снаружи бодро поливал дождь. «Дождь – что надо, – подумал мышонок, – хорошо, что мы внутри».

Действительно, тем, кто снаружи, было явно не хорошо.

У машины, съёжившись под дождём, стоял Кеша. А рядом с ним – человек в фуражке и с полосатой палкой, который тоже, как мог, пытался съёжиться. Только у него плохо получалось, потому что он был очень крупный человек. Такой крупный, что фуражка еле налезала на его голову и совсем не прикрывала от дождя уши и затылок. Оба мокрых человека разглядывали мокрые бумажки и хмурились.

«А инспектору-то хуже, – подумал Там, – раз он крупный, значит, и мокнет он по-крупному».

– Ну, что там? – раздалось из темноты.

– Оба мокнут, – отчитался мышонок.

Потом сел, задумался.

– Вакса, а изнутри сундук можно открыть?

– Не, только снаружи. Там кнопка, над дырочкой. – Собака помолчала. – Слушай, а у тебя лапа в дырочку пролезет?

Там сунул лапку в замочную скважину.

– Пролезает, – подтвердил он.

– А до кнопки дотягивается?

Там пошарил лапкой.

– Дотягивается.

– Тогда вот как давай. – Вакса прижала морду к самому носу мышонка и взволнованно зашептала: – Ты кнопку нажмёшь, тут я и выскочу со своими фокусами.

– Я то-о-о-же хочу выскочить, – протянул Там, – с фокусами…

– Да тебя не заметят.

– А я, а я… А я на голову твою влезу! Да! И ещё, – он порылся в рюкзаке, выхватил оттуда бубенчик, – у меня вот что есть! Представляешь? Вынириваешь ты из сундука, ушами машешь, а между ушей твоих – мышь с красным рюкзаком и с бубенчиком в лапах. И звенит!

Там гордо тряхнул бубенец.

Тот звякнул.

– А что, идея! Да это же цирковой номер. Новый номер! – Собака Вакса даже подпрыгнула в сундуке на всех четырёх лапах. – Для цирка номер! Для арены номер!

– Да не шуми ты раньше времени.

Там вскинул рюкзачок на плечи.

– Только, как я кнопку нажму, ты сразу не выскакивай, – предупредил он. – Подожди, пока я тебе на голову заберусь.

Он сунул лапу в дырочку.

– Эх, рюкзак мешает… Еле достаю… Так. Ну что? Готова?

Вакса бодро тявкнула в ответ. И мышонок Там нажал на кнопочку.

Большой дорожный инспектор Аникеев совершенно не собирался выходить из своей будки в такой дождище. Но, увидев красную машину, понял, что придётся. Мало того, что она была в грязи по самые стёкла, мало того, что скорость она превышала выше всякого возмущения. Так ещё и на багажнике у неё было что-то накручено-наставлено, и болталось это «что-то» самым неположенным образом. Бестолковым образом оно болталось.

– А на дороге всё должно быть толково, – вздохнул большой Аникеев и, с трудом натянув фуражку на голову, выдвинулся из будки под дождь.

На пятой минуте разговора с клоуном Кешей голова инспектора Аникеева была совершенно мокрая и совершенно замороченная рассказами о цирке. Он уже собирался поскорее отпустить чудную машину в дождевую даль, но на бестолковый багажник указать следовало. И только Аникеев повёл широкой рукой…

– Алле-оп! – рявкнула Вакса, выныривая из распахнувшегося сундука.

– Алё-гоп! – поддакнула мышь, сидевшая между огромных ушей собаки. И звонко тряхнула бубенцом.

Оба животных радостно улыбнулись инспектору Аникееву, а собака с особой кокетливостью помахала треугольными ушами. Сверху на всё на это весело лил дождь.

– Кряк! – крякнул инспектор Аникеев. Фуражка упала с его удивлённой головы и, покатавшись по асфальту, успокоилась возле камушка.

Было ясно, что бестолковость на этот раз победила. Большой и мокрый Аникеев махнул рукой, командуя отправление. Кеша вскочил в машину…

Именно в этот миг бубенчик выскользнул из лап мышонка, звякнул о крышу машины, подпрыгнул и полетел куда-то вниз.

– Ой! Ой-ё-ёй! – крикнул Там.

Он сам не заметил, как соскочил на крышу. Потом на попе соскользнул по заднему стеклу, вылетел на асфальт и заметался под дождём, пытаясь найти своё сокровище.

– Я сейчас! Сейчас! – кричал он в сторону машины.

Бедный мышонок не видел, что машина уже тронулась с места.

– Вот! Нашёл! – выкрикнул Там, схватив бубенец.

Он обернулся. Красная машина уносилась вдаль. Но она была ещё видна за завесой дождя. А на крыше, в распахнутом сундуке, стояла собака Вакса и отчаянно лаяла.

На дороге теперь остались только мышонок Там и фуражка, лежавшая на обочине, возле камушка. Мокрый инспектор Аникеев скрылся в своей стеклянной будке.

«Даже фуражку потерял, бедный», – подумал Там. И тут понял, что и сам он теперь – бедный. «Темнеет уже… Вакса укатила, и дождь проливной… И город – он где?» Мышонок посмотрел сквозь дождь вдаль, туда, куда уехали Кеша и Вакса.

На далёком холме, в сыром тумане, светились фонари, маячили светлые очертания больших домов, поблёскивали то ли реки, то ли улицы…

– Холмогоры, – улыбнулся Там, утирая мокрую мордочку. – Значит, завтра будет у меня город.

Дождь понемногу стихал. Сгущались сумерки. Мышонок почесал за ухом, раздумывая о ночлеге. Потом обернулся к фуражке, лежавшей на обочине. Подбежал к ней, упёрся лапками в край. И, приподняв, нырнул под козырёк. Внутри было тепло и сухо.

– Вот так, – сказал мышонок, укладываясь под фуражкой на рюкзачке. – Вот так. А завтра – Холмогоры.

По тёмной дороге, светя фарами, пролетали мокрые машины. Инспектор Аникеев пил горячий чай, обсыхая в своей будке. А на обочине, под фуражкой, посапывал во сне мышонок Там.

Незнакомец

«Это кто же тут урчит?» – подумал Там, просыпаясь. Время уже шло к полудню. Этот «кто-то» всё утро урчал, мешая мышонку досмотреть сон. Наконец Там не выдержал, сердито встряхнулся и сел.

Под фуражкой, где он ночевал, было темновато, но в щёлочку снизу проникал свет. Там вгляделся в полумрак: никого, кроме него самого, тут не было. А урчание продолжалось. Оно даже усилилось. И тут мышонок заметил, что звук происходит из его живота.

– Получается, это я сам, что ли, урчу? – пробормотал он и уставился на собственный живот.

Тот урчал самым сердитым образом. Дело в том, что Там никогда ещё не испытывал голода. И только теперь сообразил, что весь вчерашний день ничего не ел, просто ни крошечки.

– Так не пойдёт, – серьёзно сказал мышонок, глядя на живот, – прекрати урчать.

Живот не послушался.

– Ну, хватит. – И мышонок ласково погладил живот лапкой.

Тот ответил совсем яростно.

– Думаешь, ты один есть хочешь? – вздохнул Там. – Я тоже голодный. Потерпи, сейчас поищем что-нибудь на завтрак.

Как только нос мышонка высунулся из-под фуражки, он почувствовал необыкновенный запах. Пахло и сладко, и вкусно, и ещё как-то празднично. От такого аромата даже живот притих.

Там выглянул наружу.

У дороги, возле будки инспектора, стояла лавочка. А на лавочке сидел сам инспектор Аникеев и ел печенье. Он задумчиво доставал золотистые квадратики из картонной коробки и клал в рот.

– Квадратики… – прошептал мышонок.

Что это за штучки, Там не знал, но чувствовал, что квадратики эти – настоящая радость.

Но лицо инспектора радостным не было. Он то морщил лоб, то озабоченно вглядывался в дорогу. Потом вдруг стал озираться, даже привстал, а кусочки, сломавшись в его большой руке, посыпались под лавку.

«Как бы до них добраться? – прикидывал Там. – Дядька этот, видно, потерял что-то. Вот пока он ищет, мне бы и проскользнуть».

Но Там опоздал. На лице инспектора расцвела улыбка. Он наконец заметил свою потерянную фуражку. Оставив коробку на лавочке, Аникеев бодро зашагал к обочине.

Инспектор подошёл, медленно нагнулся и поднял фуражку.

– Ой! – сказал инспектор.

– Ой… – пискнул мышонок.

Инспектор Аникеев развёл руками и замер. В голове он быстро соображал, что ему делать с мышонком. Но Там соображал ещё быстрее. Он подхватил свой рюкзачок и бросился туда, где под лавочкой лежали кусочки квадратиков.

– Не туда! – строго сказал Аникеев. Потому что сомнений у него не было: он был инспектор дорожного движения и точно знал, что мышь должна двигаться в сторону леса, а не на проезжую часть. – Не туда, – повторил он и зашагал следом.

Но мысли о том, куда нужно двигаться, у Тама и инспектора были совершенно разные. Аникеев догнал мышонка, посадил его в фуражку и, держа её в вытянутых руках, понёс к лесу. А мышонок тут же высунулся, собираясь выпрыгнуть.

– Господи… – ахнул он, отшатнувшись от края.

Инспектор был значительного роста, и фуражка в его руках двигалась на такой высоте, что у Тама закружилась голова.

Но как только Аникеев высадил мышонка в траву, тот снова бросился к дороге.

Дальше началось соревнование на выносливость. Инспектор Аникеев был ответственный человек и упорно отлавливал мышонка, относил к лесу и высаживал из фуражки. А Там был голодный мышонок и, высадившись, упорно семенил в сторону завтрака, то есть к дороге. Вот они и бегали от леса к шоссе и обратно. Только в обратную сторону Там ехал в фуражке, а инспектор бежал. Так что ему было труднее.

Когда мышонок в пятый раз выскочил из фуражки и припустил к шоссе, выносливость инспектора закончилась.

– Ну и пожалуйста… – вздохнул он, утирая мокрый лоб большой пятернёй.

Он достал из-за пояса полосатую палку и покорно пошёл вслед за мышонком.