– От он, – ехидно улыбнулась я, наливая в чашку кипяток. Мама, сидевшая за столом на кухне, только разевала рот, как выброшенная на берег рыба. – Ну, Себастьян Анатольевич. Чем порадуете сегодня?

– Чо эт сразу Себастьян Анатольевич? – прошамкал Петька. Меня так и подмывало схватить его за губу и дать подзатыльник, но пришлось сдержаться.

– Ну, так ты вылитый краб из «Русалочки». Разве что тупее. Ладно, рассказывай, горе луковое, что на сей раз приключилось? И лучше там стой, на пороге.

– Чо эт?

– А то. Боюсь, не сдержусь и башку тебе твою тупую оторву.

– Женя! – подала голос мама. Я в ответ фыркнула и, заварив чай, уселась на подоконник, пока краб Себастьян собирался с духом, чтобы рассказать семье о том, в какие пучины океана занесла его кривая босяцкой мечты.

Темнить Петька не стал и вывалил все, как на духу. Так и так, мол, он и еще парочка его друзей-долбоебов решили поднять легких денег. Вариантов у гигантов мысли было ровно два: гоп-стопнуть почтальона, который бабкам нашего двора пенсии носил, и спиздить катушку с силовым проводом, неосмотрительно оставленную рабочими на стройке, потом этот провод обжечь и сдать добычу на металлолом. К счастью или нет, но выбор пал на кражу катушки. Не учли три идиота одного: что катушка окажется пиздец какой тяжелой и просто так ее укатить с промки не получится. Тогда-то светлые умы решили не мелочиться и спалить катушку на месте, а металл прикопать. За этим делом их и застали удивленные строители, а потом попросту дали пизды и вызвали ментов.

Участковый, дядь Миша, нас тоже посетил. Через пару дней. И очень удивился, увидев, как над хворым Петенькой хлопочет маменька, потчуя великовозрастное дитя бульончиком. Ухватив растерянного дядю Мишу за локоть, я сопроводила его на кухню, налила чаю с вареньем и приготовилась слушать.

Растекаться словами участковый не умел, поэтому предложил два варианта решения проблемы. Горе-воры покупают две новых катушки взамен сожженной и идут гулять на все четыре стороны. Либо заявление передается в органы, и пацаны отправляются в места не столь отдаленные. Тут я, хоть немного, но выдохнула. Если бы не отцовский знакомый, каковым являлся дядь Миша, никаких вариантов не было бы. За идиотами попросту бы приехал наряд, а потом все дружненько отправились бы за решетку. Уж не знаю, как дядь Мише удалось уболтать хозяев промки, но итогом стала возможность откупиться. И тут же пришло осознание. А с чего, блядь, платить? Гараж и машина уже проданы, накоплений никаких нет, долгов выше крыши. Осталась только квартира и каличная дача за городом – единственная мамина радость, где она хоть немного могла отдохнуть от проделок сына-долбоеба.

– Сука… – прошептала я, опускаясь на табуретку. – Как же он заебал. Вы бы знали, дядь Миш.

– Понимаю, – улыбнулся участковый. Уж, кто, как не он, знал все о чудачествах моего братца. Да и сам наверняка удивлялся, как Петька еще на зону не залетел или не закончил жизнь на каком-нибудь пустыре за городом.

– Дачу надо продать, – вставила мама, войдя на кухню. – Хватит же? Ну, на катушки эти?

– Чего? – переспросила я, сжав кулаки. – А не охуели вы часом?!

– Женя! – мягко перебил меня дядь Миша и более возмущенно мама.

– А потом что? Хату продать и самим на улицу уйти? Что-то мне подсказывает, что братик мой на этом не остановится. Заебал он, мама. Заебало это все! – рявкнула я, ударив кулаком по столу. В гостиной тяжко зашевелился Петро, почуяв, что всепрощающая сестра находится на грани. – Хули ты его покрываешь-то вечно? Не, дядь Миш. Давай наряд, заявление… пусть едет отвечать за свои поступки.

– Не надо! – ломким голосом откликнулся из гостиной братец. В глазах мамы от этого голоска набухли две тяжелые слезы.

– В общем, подумайте. Время пока есть, – деликатно кашлянул дядь Миша. – Но тянуть не советую. Слишком там, на стройке, народ горячий.

И начались очередные поиски денег. Мама была непреклонна, и дача очень быстро улетела за копейки кому-то из наших знакомых. Помимо дачи были проданы остатки бабушкиного золота, стол из красного дерева, который дедушка сделал своими руками, кухонный телевизор и «Большая советская энциклопедия», собранная папкой для своих непутевых детей.

– В долгах, как в шелках, – вздохнула я, раскладывая мятые купюры по кучкам. Петенька, похожий на распаренного барина, предпочитал помалкивать и прятался за мамой, не рискуя подавать голос. А вот мама… мама стала таять, как восковая свечка. Подкосили ее выкрутасы любимого чада. И я сейчас не о себе. – Что там дружки его? Слились?

– Да какие у них деньги, доча? – всхлипнула мама.

– Ясно. Мы зато благодетели. За свои косяки и за чужие отвечаем, – зло бросила я, исподлобья смотря на Петьку. – Ну, сука, смотри. Либо за голову возьмешься, либо в следующий раз на зону заедешь. Откупать тебя больше нечем.

– Я больше не буду, – пискнул тот, выглянув из-за мамкиного плеча. Но веры его словам у меня не было. Кончилась она, вера эта.

Через пару недель мама слегла в больницу. Сердце не выдержало. Ну а у меня появились две головных боли. Во-первых, маме нужны были лекарства, которые стоили слишком много, а семья наша и так поистратилась, пытаясь разгрести последствия похождений юного упыря Петера. Еще и долги надо было отдавать, которые мы назанимали, чтобы расплатиться с Авто и хозяевами промки.

– Ну и хули делать, Дашка? – устало спросила я, вертя в руках бутылку пива. Дашка, сидевшая напротив, пожала плечами и скупо поджала губы. – Учебу бросать и работать идти? Я и за год со всеми долгами не разгребусь. Кажись, всему району уже торчим.

– Не знаю, родная, – честно ответила подруга. – Но бросать учебу не вариант. Два года потерпеть еще.

– Это да. Жалко просранное время, – согласилась я и, глотнув пива, задумчиво посмотрела на Дашку. – У тебя у знакомых нет никакой подработки часом?

– Подумать надо. Так… Есть знакомый в ломбарде. Вроде ему сменщик нужен. Но там весь день сидеть надо. С учебой не совместить. На рынок можно.

– Копейки, – отмахнулась я. – Не думай, что я зажралась, но оплата мне нужна хорошая. Я вон Марку еще долг не отдала. Он так-то молчит пока, но это пока… Марк!

– Что? – испуганно протянула Дашка, когда я выкликнула имя однокурсника, как боевой клич.

– Марк в кино каком-то снимается. И, судя по всему, хорошо там получает.

– Ага, – фыркнула подруга. – Ты и кино. Смешно, Тропинина.

– Не, я к тому, что Марк говорил, мол попасть туда легко, а вот выбраться сложно. Типа, затягивает, хуе-мое и все такое. Да и учиться ему это не мешает. Надо Марку позвонить. Чем черт не шутит. Ладно, актриса из меня может и правда так себе, но там и осветителем можно, и кофе режиссеру таскать. Мало ли. Что думаешь?

– Ну, попытка не пытка. Попробуй. А Петя что? Не собирается семье хоть как-то помочь?

– Этому дураку на семью давно похуй, – усмехнулась я. – Мамка в больнице, как ты думаешь, сколько раз он ее навестил? Правильно. Ни одного. С дегродами своими кучкуется, походу ищет, где бы снова в мутное вписаться. Анчутка блядский. Пользы от него нихуя. Вредить только умеет. Ладно. Надо и правда Марку позвонить. Глядишь, выгорит.

Но Марку я позвонила только через неделю. Закружилась и как-то забыла о нем. Как-никак на мне теперь была и квартира, и мамка в больнице, и братец-имбецил, которого я каким-то чудом еще не убила. Знаю, вопросы это вызовет. Мол, нахуя терпеть такого дегрода. А вот ответа на этот вопрос нет. Хуевый он или не хуевый, но он мой брат. И за его косяки спрашивать будут с меня и мамы. Так что хочешь-не хочешь, а придется проникаться и его проблемами.

– Ты к матери-то в гости зайти собираешься? – строго спросила я вечером, когда Петька забежал домой переодеться.

– Да я тут это… работу ищу, – отмахнулся он. Соврал, конечно. Никакую работу он не искал. Собирался на очередную вписку к своим кентам.

– Не дело, Педриньо, – помотала я головой. Братец, как обычно, вспыхнул. Не любил, когда я коверкала его имя на разные лады.

– Ничо я не Педриньо! Я пацан правильный, по закону живу.

– Как долбоеб ты живешь, – отрезала я. – Эгоистичный, наглый долбоеб, у которого вот-вот закончится везение. За ум берись, Петро. Жизнь в любой момент к тебе жопой повернуться успеет.

Понятно, что проповеди на Петьку не действовали. От слова совсем. В одно ухо влетело из жопы вылетело. Так случилось и в этот раз. Он переоделся, хлопнул дверью и был таков. Ни тебе вопросов, как там мама в больнице, ни «может, помочь чем, Женька». В голове ветер, в жопе дым.

Вздохнув, я закурила и, посмотрев в окно, достала из кармана мобильник. Старенькую «Нокию», которая каким-то чудом избежала продажи за грехи моего семейства. Нашла контакт Марка и, чуть подумав, нажала «Вызов». Марк ответил ровно через три гудка.

– Привет, Жень, – голос мягкий, но дышит с присвистом. То ли бежал куда, а я помешала, то ли в качалке сейчас, железо тягает.

– Привет. Не отвлекаю? – спросила я.

– Не, все нормально. Съемку как раз закончили, – в голосе послышалась улыбка. На фоне кто-то гремел чем-то железным, но разговору это не мешало.

– Слушай, я насчет долга. У меня пока не получается наскрести. Но ты не думай, что я забыла, – попыталась оправдаться я. Марк тут же меня перебил.

– Не к спеху, Жень. Понимаю. Отдашь, как деньги будут.

– Спасибо, – вздохнула я и, чуть помявшись, задала вопрос, который прозвучал натужно и как-то глупо. – Марк, а вам там еще… ну, модели, не нужны?

– Модели? – удивился он.

– Ага. Не, не подумай. Я могу кофе режиссеру вашему таскать, по мелочи там всякое. Может убираться надо? Ну, это если я не подойду, как модель.

– Совсем приперло? – понял Марк. Но в голосе не было ни сарказма, ни осуждения. Только понимание.

– Приперло. Мамка в больнице, а долгов выше крыши, – призналась я. – Полноценная работа мне не подойдет. Учебу бросать не хочу. А подработка бы не помешала. Ты говорил, что в актеры к вам попасть легко. Вот и подумала, а чего бы и нет.

– Так, ну это не телефонный разговор, – задумчиво обронил он, когда я закончила. – Нюансов там много… Ты завтра свободна?

– Ага. После двух.

– Давай тогда в центре пересечемся. В три. «Шоколадку» знаешь?

– Знаю.

– Вот там и встретимся, идет?

– Конечно, – улыбнулась я.

– Отлично. Тогда до встречи. Найдемся.

– Найдемся, – нажав отбой, я убрала телефон в карман и снова потянулась за сигаретами.

К трем я уже была возле кафе «Шоколадка». Там обычно кучковались студенты педа и политеха в перерыве между парами, а сейчас, во время каникул, народу было не очень много. Только залетная молодежь, прячущаяся от жары и наслаждавшаяся мороженым.

Марк ждал меня за столиком в самом конце зала. Поднялся, как джентльмен, когда я подошла ближе и только после этого подозвал официанта.

– Ну, рассказывай, – вздохнула я. – Что там за нюансы на съемках твоих.

– Прежде, чем начать, попрошу наш разговор оставить в тайне, – предупредил Марк, кидая в свой чай пару кубиков сахара. – Съемки у нас специфические и огласка не нужна. Я вот думал, стоит ли тебя в это втягивать, но раз сама попросила, то должна знать, с чем дело иметь придется.

– У-у-у, страшно, – прогудела я, вызвав у него улыбку. – Можно подумать, вы там «Лики смерти» снимаете.

– Нет, все куда проще, – мотнул головой Марк и после небольшой паузы добавил. – Порно.

Пару минут я просидела с открытым ртом, удивленно пялясь на спокойного Марка, который вернулся к своему чаю. Я ожидала чего угодно: документалки, короткометражки, но определенно не порно. По реакции Марка становилось понятно, что подобное удивление он видел уже не раз, и осознание этого, как ни странно, мне помогло. Словно весь стыд, который должно испытывать при обсуждении таких тем, начисто испарился.

– Порно? – переспросила я, но сделала это тихо, чтобы не привлекать внимание посетителей «Шоколадки».

– Да, порно, – просто подтвердил Марк. – Убавилось желания попробовать себя в съемках?