Оглядев его с ног до головы, Мучунь чжэньжэнь торжественно произнес:

– Ты старше своего третьего шисюна, хотя тебя позже приняли в наш клан, поэтому сначала я должен сказать тебе несколько слов.

Похожий на колонка Мучунь все-таки был их учителем. Он редко держался с таким достоинством, и Хань Юань даже выпрямился, приготовившись слушать.

– Ты бойкий мальчик, но твоя слабость – легкомыслие. Мое тебе наставление: «будь тверд, как скала». Пусть эти слова напоминают тебе, что Дао Небес не терпит приспособленчества, тщеславия и рассеянности^[46]. Помни, что нужно всегда оставаться сосредоточенным и ни в коем случае не расслабляться. Ты понял меня?

Хань Юань поднял голову, вытер сопливый нос и невнятно произнес:

– А?

Мальчишка не понял ни слова из сказанного.

К счастью, Мучунь не обратил внимания на его невежливость. Закончив говорить, он повернулся к Чэн Цяню.

Только тогда Чэн Цянь увидел, что его учитель вовсе не родился с прищуренными глазами, просто его веки обычно были опущены, отчего казалось, будто он не обращает внимания на происходящее вокруг. Теперь же его глаза были открыты, и Чэн Цянь увидел, как проницателен его чуть потемневший взгляд. Выражение лица учителя стало вдруг очень серьезным.

Глава 6
Атмосфера накаляется

– Чэн Цянь.

Неизвестно почему, но учитель всегда называл Хань Юаня «сяо Юань», в то время как Чэн Цяня звал полным именем.

По голосу сложно было понять, благоволил к нему учитель или нет, но каждый слог звучал четко и весомо.

Чэн Цянь растерянно поднял глаза, и его рука, спрятанная в рукаве, сжалась в кулак.

– Ну же. – Мучунь чжэньжэнь смотрел на него сверху вниз, и Чэн Цяню казалось, что учитель чересчур серьезен. Но в следующий миг Мучунь вновь смежил веки и превратился в доброго колонка. – Подойди сюда, – произнес он слегка смягчившимся голосом.

С этими словами учитель опустил ладонь на голову Чэн Цяня. Его кожа была горячей, а от одежды исходил едва заметный травяной аромат. Тепло его ладони постепенно проникло в тело мальчика.

Однако это нисколько не утешало Чэн Цяня – он все еще пребывал в смятении.

Он вспомнил слова учителя о Хань Юане: «бойкий, но легкомысленный» – и с тревогой подумал: «Что скажет учитель обо мне?»

В миг перед глазами Чэн Цяня пролетела вся его жизнь, от начала и до текущего момента. Он пытался припомнить все свои недостатки, чтобы как следует подготовиться к словам учителя.

Мальчик заметно нервничал, размышляя: «Может, он скажет, что я эгоистичен? Или недостаточно послушен? Или что мне стоит быть дружелюбнее?»

Но Мучунь чжэньжэнь не указал Чэн Цяню на недостатки, как Хань Юаню. Напротив, глава клана заметно колебался, подбирая нужные слова.

У Чэн Цяня похолодели руки и ноги. Он не знал, сколько времени прошло, прежде чем Хань Мучунь наконец, слово за словом, взвешенно произнес:

– Ты… В глубине души ты и сам все о себе знаешь. Позволь мне сразу перейти к сути? Моим наставлением для тебя будет «свобода».

Наставление оказалось настолько простым, что Чэн Цянь не сразу его понял. Он нахмурился: все его приготовления рассыпались, а вот напряжение, напротив, не уменьшилось, и даже наоборот – усилилось.

– Учитель, что значит «свобода»? – выпалил Чэн Цянь, но тут же пожалел о своем вопросе. Он не хотел уподобляться этому безмозглому дураку Хань Юаню.

Взяв себя в руки, он попытался придумать словам учителя логическое объяснение, а после робко уточнил:

– Значит ли это, что я должен очистить разум от лишней суеты и устремиться к самосовершенствованию?

Хань Мучунь сделал паузу, не давая никаких объяснений. Наконец он просто неопределенно сказал:

– Пока… Можно сказать и так.

Пока?! А потом будет по-другому?

И что это за выражение: «можно сказать и так»?

Услышав ответ, Чэн Цянь еще больше растерялся. Он чутко уловил, как слова учителя тонкой нитью тянутся в его скрытое туманом, неизвестное будущее. Было ясно, что учитель не собирается вдаваться в подробности. Благодаря своей не по годам развитой тактичности Чэн Цянь с трудом проглотил сомнения. Он отвесил Хань Мучуню официальный поклон и сказал:

– Благодарю за наставление, учитель.

Хань Мучунь беззвучно вздохнул. Может, он и пытался казаться человеком в расцвете лет, но на деле был настолько стар, что успел нажить непомерно богатый опыт. И, конечно же, от его внимания мало что могло ускользнуть. Чэн Цянь вел себя прилежно и даже заботливого слугу называл братом, но делал он это не потому, что считал, будто люди вокруг него заслуживают уважения. Скорее, он действовал так потому, что не хотел потерять лицо.

Как говорится, «ритуал – это знак ослабления доверия и преданности. В ритуале – начало смуты»^[47]. И пусть этот мальчик обладал недюжинной проницательностью и множеством талантов, его натура отличалась от природы великого Дао. К тому же ранимость Чэн Цяня не могла расположить к нему других. Да и вряд ли он, с его высокомерием, сам желал этого расположения.

Мучунь убрал руку с головы Чэн Цяня, слегка озабоченный тем, что мальчик в будущем может свернуть с праведного пути.

Отступив назад, он перевернул трехногий стол и подозвал к себе учеников.

Обратная сторона деревянной столешницы была густо^[48] усеяна тысячами дыр, проделанных короедами. Но, к удивлению мальчиков, между этими бороздками были плотно начертаны мелкие символы.

– Это то, чему я собираюсь обучить вас в первую очередь: правила клана Фуяо. Вы двое должны переписать их слово в слово и, начиная с этого момента, раз в день записывать их по памяти. И так сорок девять дней, – сказал Хань Мучунь.

Перед лицом стольких правил Чэн Цянь наконец выказал хоть какое-то удивление. Он всегда считал, что такие священные вещи, как правила клана, не должны быть выгравированы под потрепанным, да еще и трехногим деревянным столом.

Хань Юань был поражен не меньше его.

Маленький нищий вытянул шею и даже побледнел от испуга.

– Ой, что здесь такое написано?! Учитель, эти символы могут знать меня, но я определенно не знаю их! – завопил он.

Чэн Цянь предпочел промолчать.

Учитель, который мог оказаться духом колонка, бессмысленные наставления, свод правил, начертанный на обратной стороне прогнившей столешницы, похожий на барышню дашисюн и неграмотный нищий шиди… Как же странно начинается его путь к самосовершенствованию. Чего он сможет достичь?

Чэн Цянь почувствовал, что его будущее заволокло туманом.

Но вечером, когда он вернулся в павильон Цинъань, его настроение заметно улучшилось при мысли, что теперь у него действительно появилось место, где он мог бы учиться. В кабинете павильона было огромное множество текстов, которые он так давно мечтал прочесть, а еще бумага и кисти, подготовленные Сюэцином специально для него.

Чэн Цянь никогда не писал на бумаге. Кроме того, его родители вряд ли смогли бы написать даже простые числа, и в их доме никогда не водилось письменных принадлежностей. Много лет он полагался лишь на свои незаурядные способности. Подсматривая за старым туншэном, Чэн Цянь сумел выучить немало иероглифов. Он хранил их в голове и часто практиковался в написании палочкой на земле. Втайне Чэн Цянь мечтал обладать четырьмя сокровищами рабочего кабинета^[49].

Чэн Цянь так пристрастился к письму, что перестал следовать наставлениям учителя, ведь Мучунь требовал, чтобы он писал правила только один раз в день. Но когда Сюэцин пришел позвать его к ужину, Чэн Цянь, словно одержимый, переписывал их уже в пятый раз и, похоже, не собирался останавливаться.

Кисточка для письма, сделанная из шерсти колонка, значительно отличалась от палочек. Поскольку Чэн Цянь впервые пользовался кистью и бумагой, иероглифы, которые он писал, выглядели особенно неприглядно. Было заметно, что он намеренно подражает почерку человека, вырезавшего все эти надписи на столе. Он не только уложил в голове сами правила – его память жадно впитала написание каждой черточки, каждого крючка.

Сюэцин обнаружил, что каждый раз, когда Чэн Цянь писал, он совершенствовал то, что у него не выходило в прошлый раз. Он словно отдавал себя целиком каждой ошибке. Он был так поглощен своим занятием, что просидел за ним почти два часа, не делая перерыва. Мальчик даже не заметил, как Сюэцин вошел в его кабинет.

Чэн Цянь хорошо выспался в первую ночь, но этим вечером он был слишком взволнован, чтобы спать. Он словно воочию видел все эти штрихи, стоило ему только закрыть глаза, хотя боль в натруженном запястье все усиливалась.

Судя по всему, и правила клана, и название на табличке павильона Цинъань написал один и тот же человек. Чэн Цяню так полюбился этот почерк, что он беспокойно ворочался в постели. Табличка была ветхой, а обшарпанный деревянный стол и вовсе выглядел так, будто вот-вот развалится. Думая об этом, Чэн Цянь заключил, что правила клана были введены не так давно.

Но чей это был почерк? Учителя?

Чэн Цянь прокручивал эту мысль в голове, пока его не одолела сонливость.

Он не заметил, как заснул, и его закрутила волна еще не позабытых воспоминаний – в пелене тумана что-то неведомое кружило его по горе Фуяо. Крутя, вертя, его вдруг привело в Зал Неизвестности, где он был днем. «Зачем же я пришел к учителю?» – вдруг озадаченно подумал Чэн Цянь.

Тем не менее он переступил порог и увидел во дворе какого-то человека.

Это был высокий мужчина, но Чэн Цянь не мог разглядеть черт его лица – казалось, они утопали в странной черной дымке. У мужчины были ужасно бледные руки, с четко очерченными суставами. Всем своим видом он напоминал неприкаянную душу.

Испугавшись, Чэн Цянь неосознанно отступил на пару шагов, но вдруг почувствовал беспокойство за своего учителя.

– Кто ты? Почему ты во дворе дома моего учителя? – набравшись смелости, спросил он.

Мужчина вскинул руку, и Чэн Цянь ощутил сильное притяжение. Оно подняло его в воздух и в мгновение ока бросило к незнакомцу.

Поднятой рукой тот снисходительно коснулся лица Чэн Цяня.

Рука этого человека была так холодна, что от одного прикосновения Чэн Цянь продрог до костей.

– Не слишком ли ты смелый, малыш? – Мужчина схватил Чэн Цяня за плечо и усмехнулся. – Уходи.

Чэн Цянь почувствовал сильный толчок и в то же мгновение проснулся в своей кровати. За окном только-только занимался рассвет.

Сон рассеял все мысли о дальнейшем отдыхе. Мальчик привел себя в порядок и, чтобы убить время, принялся поливать цветы во дворе. Это заставило Сюэцина, пришедшего проводить Чэн Цяня в Зал Проповедей, глубоко устыдиться своего позднего пробуждения.

Зал Проповедей представлял собой небольшой стоящий посреди поляны павильон с несколькими столами и стульями. Хотя Чэн Цянь и Сюэцин прибыли очень рано, в павильоне уже суетился другой слуга. Он подмел пол, вскипятил воду и готовился заваривать чай.

Чэн Цянь нашел себе место, и хорошо воспитанный юноша-даос тут же подал ему пиалу с горячим напитком.

Выражение лица Чэн Цяня осталось холодным и непроницаемым, он лишь присел на краешек каменного стула – похоже, эта привычка давно стала его второй натурой. Научившись терпеть лишения, он никак не мог привыкнуть к комфорту. Он чувствовал себя неловко и сильно смущался, наблюдая, как другие работают, пока он пьет чай.

Едва осушив пиалу, Чэн Цянь услышал шаги. Он поднял глаза и увидел странного молодого человека, идущего по прилегающей к павильону аллее.

Юноша был облачен в темно-синие одежды и держал в руках деревянный меч шириной больше ладони. Двигался он довольно быстро, глядя прямо перед собой, в то время как его помощник неуклюже бежал чуть позади.

– Это второй шишу, – шепнул Сюэцин Чэн Цяню.