Значит, это второй шисюн, Ли Юнь. Чэн Цянь видел его имя на доске за деревянной дверью Зала Неизвестности, поэтому мальчик поспешно встал, чтобы поприветствовать его:

– Второй шисюн.

Ли Юнь не ожидал, что кто-то прибудет сюда раньше него. Услышав голос, он остановился, поднял голову и уставился на Чэн Цяня. Его зрачки, казалось, были больше, чем у обычных людей, отчего глаза выглядели холодными, словно лед.

…А может, они не просто выглядели холодными, но и на самом деле были такими?

Ли Юнь выдавил улыбку, больше похожую на злорадную усмешку, и наконец заговорил:

– Я слышал, учитель привел двух новых шиди. Ты – один из них?

Чэн Цяню не понравился взгляд Ли Юня – он почувствовал в нем что-то зловещее.

– Да, а другой – мой четвертый шиди, Хань Юань.

Ли Юнь шагнул вперед.

– А тебя тогда как зовут? – заинтересованно спросил он.

Ли Юнь походил на бывалого волка, заметившего кролика. Чэн Цянь чуть было не отпрыгнул от него, но вовремя сдержался. Резко выпрямившись, он невозмутимо ответил:

– Чэн Цянь.

– О, сяо Цянь. – Ли Юнь кивнул и протянул, лицемерно улыбнувшись: – Приятно познакомиться.

Чэн Цянь видел лишь его белоснежные зубы, и это лишний раз подтверждало, что на данный момент в клане Фуяо не было ни одного человека, который мог бы ему понравиться, не считая учителя.

Но как знать – его учитель мог оказаться и не человеком вовсе.

Вскоре на горизонте появились Хань Юань и Мучунь чжэньжэнь. Хань Юань тут же уселся перед Чэн Цянем и, жалуясь, что тот не пришел поиграть с ним, перепробовал все угощения на столе.

Иногда Хань Юань льстиво улыбался учителю, а иногда оборачивался, чтобы подмигнуть и состроить рожу Чэн Цяню, деловитому, но аккуратному.

Он служил прекрасной иллюстрацией к поговорке «уродливые люди делают больше зла».

Что до их дашисюна, Янь Чжэнмина, то он опоздал на целый час и, конечно же, пришел зевая.

Разумеется, такой человек, как Янь Чжэнмин, никогда не ходил пешком – он прибыл, сидя в плетеном кресле.

Двое слуг шли спереди и двое сзади, они несли своего господина от самой «Обители нежности».

Прелестная девушка быстрым, широким шагом шла позади, обмахивая Янь Чжэнмина веером, а рядом шел юноша, держащий над его головой зонт.

И вот так, словно сопровождаемый великими защитниками Хэн и Ха^[50], явился Янь Чжэнмин. Его белоснежные одежды трепетали на ветру, а подол напоминал плывущие по небу облака.

Казалось, молодой господин явился сюда не на утренние занятия, а для того, чтобы привлечь к себе внимание.

Войдя в Зал Проповедей, дашисюн высокомерно покосился на Ли Юня, всем своим видом выражая отвращение. А после перевел взгляд на Хань Юаня и, заметив на столе недоеденные пирожные, раскрыл веер и заслонился им, будто подобная картина могла запятнать его прекрасный взор.

В конце концов у него не осталось выбора, кроме как сердито подойти к Чэн Цяню. Один из юношей-даосов раза четыре наскоро протер каменный табурет, затем положил на него подушку и поспешил подать чай. Дымящаяся чашка тут же опустилась на блюдце с амулетами. Блюдце волшебным образом охладило содержимое чашки, и на стенках выступила испарина. Только тогда Янь Чжэнмин соизволил сделать глоток.

Завершив все приготовления, молодой господин Янь наконец-то сел.

Ли Юня это не удивило. Для него дашисюна будто не существовало, но Хань Юаня увиденное, казалось, потрясло до глубины души. Выражение его лица было таким же, как когда он восклицал «Что здесь такое написано?!».

Снисходительно наблюдая за всем происходящим, даже вечно саркастичный Чэн Цянь потерял дар речи.

Так началось утреннее занятие четырех учеников Мучунь чжэньжэня, не испытывающих друг к другу ничего, кроме неприязни.

Глава 7
Грезы об управлении стихией

Возможно, неровное блюдце и ржавые монеты действительно были полезны и учитель каким-то образом предвидел эту сцену. Во всяком случае, он выглядел хорошо подготовленным.

С полузакрытыми глазами Мучунь чжэньжэнь поднялся на помост, полностью игнорируя тихое, но явственное противостояние своих непослушных учеников.

– В качестве сегодняшнего утреннего занятия я хочу, чтобы вы вместе со мной прочитали «Канон чистоты и покоя».

Этот священный текст вовсе не был «Каноном Верховного достопочтенного Владыки Лао о чистоте и покое»^[51], как могло показаться по названию. Строки этой неописуемой ерунды невесть о чем, видимо, были выведены рукой самого учителя и повторяли одно и то же.

Вероятно, чтобы показать чистоту и покой максимально отчетливо, Мучунь чжэньжэнь при чтении растягивал каждый слог вдвое. Этот протяжный говор почти душил его, в результате чего в конце каждой фразы голос учителя вибрировал. И без того непонятные слова звучали вычурно. Все это делало учителя похожим на безумную лаодань с поджатыми губами^[52].

Очень скоро у Чэн Цяня зазвенело в ушах, да так громко, что сердце ушло в пятки. Мальчик невольно забеспокоился, что учитель задохнется, если продолжит в том же духе.

В конце концов Мучунь чжэньжэнь запыхался и замолчал. Он неторопливо отхлебнул из чашки, чтобы смочить горло, и Чэн Цянь поежился. Мальчик с нетерпением ждал высоких рассуждений наставника, но вместо этого снова услышал до тошноты протяжный голос Мучунь чжэньжэня.

– Хорошо, давайте прочтем еще раз, – затянул старик.

Чэн Цянь промолчал.

Вдруг кто-то бесцеремонно похлопал его по плечу. Кто бы мог подумать, что дашисюн возьмет на себя инициативу и первым заговорит с ним?

– Эй, малыш, – сказал Янь Чжэнмин. – Подвинься в сторону и освободи мне место.

Дашисюн был самым драгоценным сокровищем клана Фуяо. Если он просил освободить место, Чэн Цянь не мог пойти против его воли.

Хватило одного лишь взгляда, чтобы стоявший поблизости слуга с радостью пододвинул молодому господину «кресло красавицы»^[53]. Янь Чжэнмин откинулся на спинку и нагло закрыл глаза, ничуть не стыдясь присутствия учителя, а затем и вовсе задремал в грохочущем «покое» чтения.

Понаблюдав за ним некоторое время, Чэн Цянь обнаружил одно из достоинств монстра и по совместительству его дашисюна: он не храпел во сне.

Но, похоже, все присутствующие уже привыкли к такому поведению. Пока дашисюн бесстыдно дремал, второй шисюн спелся с четвертым шиди, да и о Чэн Цяне не забывал, беспрестанно ему подмигивая.

Из четырех учеников только Чэн Цянь с терпением относился к своему учителю. Его снисходительность граничила с суровостью, но также не исключала верности и педантичности. Во всем этом хаосе именно Чэн Цянь сидел неподвижно, как гора, и заканчивал «обычное утреннее чтение». Только благодаря ему урок окончательно не превратился в монолог. Чэн Цянь следил за своим учителем с начала и до конца утренних занятий.

Увидев, что Чэн Цянь не обращает на него внимания, Ли Юнь закатил глаза и, явно задумав что-то, вытащил из рукава маленькую фарфоровую бутылочку. Он потряс ею перед Хань Юанем, прошептав:

– Знаешь, что это?

Стоило Хань Юаню взять ее в руки и открыть, как из фарфорового горлышка вырвалась ужасная, умопомрачительная вонь. Зловонное облако тут же окутало Хань Юаня. И даже сидевший позади Чэн Цянь не избежал этой печальной участи.

– Это волшебная вода, она зовется «Златожабья Жидкость». Я сам ее сделал, – самодовольно сказал Ли Юнь.

– В этой воде что, вымачивали жабьи лапки? – презрительно фыркнул Чэн Цянь, не отвлекаясь от чтения священного текста, который декламировал учитель.

Хань Юань зажал пальцами нос и вернул так называемую «волшебную воду» Ли Юню. Изнывая от зловония, он спросил:

– Для чего она?

Ли Юнь ухмыльнулся, скомкал лежавший на столе лист сюанчэнской бумаги^[54] и капнул на него несколько капель своей волшебной воды. Капли тут же впитались, в миг превратив скомканную бумагу в живую жабу.

В мире было великое множество зверей и птиц, и почему Ли Юнь выбирал для игр только жаб?

Чэн Цянь начал понимать, почему дашисюн смотрел на второго шисюна как на дерьмо.

Ли Юнь поднял глаза и встретился взглядом с Чэн Цянем. Недобро усмехнувшись, он ткнул жабу кисточкой и сказал, указывая на Чэн Цяня:

– Иди к нему.

Жаба квакнула и запрыгала к мальчику. Но на полпути ее поймала тощая рука. Учитель незаметно приблизился к ученикам, и пойманная им жаба снова превратилась в обычный бумажный шарик.

– Снова твои фокусы. – Мучунь чжэньжэнь вздохнул, словно все еще цитировал священные тексты. – Да у тебя талант, сяо Юнь.

Ли Юнь показал ему язык.

– Раз так, ты сам будешь читать священные тексты для своих шиди, – произнес учитель.

Ли Юню не оставалось ничего другого, кроме как, подражая высокому голосу евнуха, продолжить декламировать «Канон чистоты и покоя». Это продолжалось почти два часа, Ли Юнь прочел «Канон» не меньше дюжины раз, прежде чем учитель смилостивился и остановил его, положив конец бесконечным мучениям.

– Я описаюсь, если он снова начнет читать, – с дрожью прошептал Хань Юань.

Чэн Цянь продолжил сидеть неподвижно, сделав вид, что не знаком с ним.

Проведя в покое больше двух часов, их учитель наконец просиял, сказав:

– Спокойное чтение должно сопровождаться активным движением. Все вы, следуйте за мной. О, Чэн Цянь, разбуди своего дашисюна.

Чэн Цянь не ожидал, что на него обрушится такое несчастье. Он повернулся и посмотрел на юношу в белом, затем собрался с духом, протянул руку и ткнул его пальцем в плечо с таким видом, словно дотронулся до пламени. «Это учитель попросил меня разбудить тебя, не вымещай на мне свой гнев», – взволнованно подумал Чэн Цянь.

Но дашисюн, поспав второй раз за сутки, похоже, так хорошо выспался, что даже не рассердился. Он открыл глаза и уставился на Чэн Цяня, после чего глубоко вздохнул и выполз из кресла. Вяло махнув рукой, Янь Чжэнмин сказал:

– Да-да… идите вперед.

Наполовину проснувшийся молодой господин Янь, по всей видимости, находился в лучшем расположении духа, чем прежде. Его красивые глаза, по форме напоминавшие лепестки персика, затуманились, а взгляд, остановившийся на Чэн Цяне, смягчился.

Лицо его разгладилось, и юноша спросил:

– О, еще кое-что. Как тебя зовут?

– …Чэн Цянь.

– А. – Янь Чжэнмин равнодушно кивнул. По сравнению с его нескрываемым отвращением к Ли Юню и тем, как он вел себя с Хань Юанем, стремясь закрыться от него веером, обращение с Чэн Цянем можно было считать достаточно вежливым.

После этого «а» Янь Чжэнмин больше не обращал на него внимания. Он прикрыл зевок рукой и сидел неподвижно, ожидая, пока его служанка Юй-эр расчешет ему волосы.

Чэн Цянь заподозрил было, что его изнеженный дашисюн на самом деле дух павлина с разноцветным оперением. Но, увидев подобную картину, он отбросил это предположение, если бы настоящий павлин расчесывался столько раз на дню, он давно уже превратился бы в бесхвостого голозадого двуногого монстра.

Но густая шевелюра дашисюна была крепка от корней – и раз его голова еще не превратилась в метелку, он мог оказаться той еще неведомой зверушкой.

Во дворе к ним подошел слуга и на двух руках передал Мучуню деревянный меч.

Чэн Цянь и Хань Юань сразу воодушевились. Они росли, слушая истории, в которых бессмертные путешествовали по небу на летающих мечах. Несмотря на то, что Чэн Цянь пал жертвой священных книг, он все еще оставался маленьким мальчиком. В его сердце, хотя он этого и не признавал, жила мечта о легендарных силах, призывающих ветер и дождь.

Простой деревянный клинок источал тяжесть веков. Создание пилюли бессмертия, таинственные священные тексты, чтение судьбы по звездам и гадания на пальцах… В мальчишеском мире ничто из этого не могло сравниться по привлекательности с мечом.