– У Геннадия Ильича – второй брак. И снова не повезло мужику, – хмыкнул фермер. – Жена была намного моложе. Сынок – его поздний ребенок. Он с женой познакомился вроде у себя в офисе. Девочка после колледжа устроилась по протекции матери в их компанию. А мамаша ее с Геннадием долго раньше вместе работала, бизнес поднимала. Девчонка в девятнадцать забеременела, грянул страшный скандал. Мать ее рвала и метала. И Геннадий Ильич, несмотря на траур, вынужден был жениться на своей юной секретарше.

– Траур? – Катя сразу по прежней полицейской привычке уцепилась за вылетевшее «не воробьем» слово. – По кому траур носил Елисеев?

– По старшему сыну от первого брака, он его долго оплакивал. Я не знаю никаких подробностей. – Фермер замахал руками. – Все случилось еще до моей аренды фермы, месяца за два. Несчастный случай вроде, в Москве. Или еще что-то нехорошее. Сын его двадцатилетний погиб. А с первой женой они еще до его смерти горшок об горшок. Геннадий Ильич потерял единственного наследника. Он тогда начал троюродную сестру в свои дела вовлекать – дабы не уплыло нажитое из семьи. Траур держал долго по сыну, и вдруг здрасте вам: интрижка с дочкой своей подчиненной. Беременность… Женился он второй раз, может, и вынужденно, но ребенку радовался. Я же помню их вдвоем с мальчиком – видел неоднократно. Геннадий Ильич в свои пятьдесят с небольшим обрел вновь наследника. Он бы сынка у жены забрал после развода. Он начал ее от всего отсекать – от собственности, недвижимости, бизнеса. У них вроде даже брачный контракт имелся подписанный. По слухам.

У фермера пикнул мобильный.

– Мясо вам нарубили, – объявил он. – Антрекоты, стейки. Сумка-холодильник нужна? Купите? Запакуем тогда все в нее.

– Ой, замечательно! – искренне обрадовалась Катя.

Демонстрируя всем видом: аудиенция окончена, раз товар оплаченный готов к отгрузке, фермер вывел их из лавки.

– Милон Поклоныч! – крикнул он. – Забери заказ со склада и запакуй. Они сумку-холодильник берут с собой, загрузи им в багажник.

Приказ относился к пожилому работнику фермы в комбинезоне. Шаркая ногами, он вел через загон на цепи коричневого быка – морщинистого и первобытного с виду: гора мяса на коротких ногах, острые рога. Скотник привязал быка у поилки, защелкнул карабин, проверил. И засеменил к ангару-складу.

Катя посмотрела на Гектора, не вмешивавшегося в беседу, вроде рассеянно рассматривавшего ферму, коровник, пастбище, «симменталок» и мельком заглядывавшего в мобильник, где он одновременно что-то искал. Необычайно тихий Гектор Троянский. С чего бы?

Пожилой скотник вышел со склада с сумкой-холодильником.

– Милон Поклоныч, они смертью Гени-цыгана интересуются для книги документальной. Возьми себе на заметку по желанию, – вдруг крикнул с порога лавки хозяин фермы.

Катя оглянулась: «Геня-цыган»? Прозвище Елисеева-старшего? Но фермер уже скрылся за дверью лавки. Скотник медленно направлялся с тяжелой сумкой-холодильником к «Гелендвагену». Гектор открыл багажник, забрал у него груз.

– Отец, неужели не боишься своего страшенного Минотавра? – поинтересовался он.

– Как смеешь матерным словом непотребным нашего племенного быка позорить? – вскинулся тщедушный юркий Милон Поклоныч, блеснув очками. – Эх, протокол на тебя составить некому, хулигана. Прекратить выражаться в общественном месте! Думаешь, сел в черный сундук на колесах – и море по колено? И что еще за книга? Кто разрешил? Кто вас уполномочил писать?

– Я «Гелендваген» кровью заработал, отец. А Минотавр – слово греческое, не матерное, уверяю. – В серых глазах Гектора вспыхнули синие искры, но тон был серьезным. – Ты нам прям допрос учинил с пристрастием. Привычка из прошлой жизни, а? Я ж просто восхитился смелостью твоей, отец. От чистого сердца.

– Ишь ты, смелостью он моей… кровью он заработал… Видно сразу, откуда такой… дерзкий. – Низенький скотник, доходящий высокому Гектору лишь до груди, смерил его взглядом, сверкнул очками и выпятил клочкастую бородку, смахивающую на лесной мох. – Я бычару нашего из теленочка вырастил-выкормил, он меня одного признает. Я ему папанька, понял?

– Так точно. Круть! – Гектор состроил виноватую мину. – Ты человек основательный, глубокомысленный. Твой шеф Геню-цыгана упомянул, сам-то, отец, наверняка в курсе тех давних событий, а? Мы не из праздного интереса, понимаешь? Книга – прикрытие. – Он наклонился к скотнику и шепнул доверительно: – Дело уголовное поднято из архива.

– Возобновляют производство, что ли? – насторожился скотник.

Катя слушала внимательно: Гектор Шлемоблещущий в своем репертуаре, но он попал в яблочко – старик не обычный скотник. Лексика, им употребляемая, весьма красноречива. И привычка властно пресекать поступки, кажущиеся ему нарушением общественного порядка. Но кто же он – Милон Поклоныч?

– Молока-творога взяли, а яйца свежие вам нужны? – неожиданно сменил тему скотник. – С грядок овощи, зелень?

– Мы бы охотно купили. – Катя не понимала, куда он клонит, но шла ему навстречу. Вдруг он торгует овощами со своего огорода?

– Тогда махните к гражданке Харитовой Антонине. Ее все здесь Улитой кличут, – нейтральным тоном посоветовал скотник. – У нее куры-несушки, яйца она продает и с грядок-парников своих кормится. От пристани последний участок со стороны поля. Найдете. Она ж на Геню-цыгана тогда в доме ведьмы первая наткнулась. Только не верьте ей насчет ведьмы-колдовки. Брехня все злая. Мамаша Гени Елисеева пусть и цыганского рода-племени была, а человек здравомыслящий. В Тарусе при музее хором руководила, сама соловьем пела. А на картах местным гадала, они ж, дураки, всему верят. Шастали к ней в лес на Кручу: «Раскинь да раскинь колоду».

– Намек прозрачный ясен. – Гектор улыбнулся. – Мы с женой сейчас прямо к Улите нагрянем.

– Карпов у нее вроде снова дома ошивается, – проскрипел Милон Поклоныч. – Где-то носило его – и вдруг опять к бывшей зазнобе приперся. И его расспросите. Они тогда вместе с гражданином Савельевым, подельником, мальца нашли. Сына Гени. Савельев-то помер от рака, а Карпов – Карп – живехонек. Вдруг он, алкаш, тоже… того… зажурчит насчет мальца, если, конечно, во вменяемом виде, а не зюзя-зюзей. Все, пока! Меня буренки наши ждут.

И скотник повернулся к ним спиной весьма демонстративно. У Кати в тот миг возникло стойкое ощущение: их с Гектором, приезжих, чужих, словно сбагривают с рук. Сначала фермер, затем скотник… Вроде не отшивают, рассказывают понемногу интересные и важные факты, но отфутболивают: фермер – к скотнику, тот – к некой Улите с Карповым.

– Восьмибратов – фамилия нашего производителя сыра «Комте», – известил ее Гектор, когда они по навигатору искали кукуевскую пристань – ориентир.

– Он нам не представлялся, откуда ты узнал его фамилию? Два звонка, три мейла твои? – Катя лучилась любопытством.

– Даже не потребовалось дергать источники, – скромно пожал плечами Гектор. – На стене у них реклама, на плакате ссылка на сайт. Я глянул, когда ты выбирала молочку. На сайте их продукция. И сыр «Комте». А в пояснении к продукту указан производитель «Экоферма Восьмибратов И. П. и сыновья». И еще: «батяня» Минотавра – мент бывший.

– Мне его лексикон показался странным для скотника. Гек, а ты почему его полицейским счел?

– Шестерка^[8]. Он меня тоже просек. Наверняка служил на малой должности. Либо сошка-опер, либо участковый. Сейчас на пенсии. Не ясно лишь, с чего он вдруг в скотники подался на ферму. Для бывшего представителя власти «на деревне» – явное понижение статуса.

– А что в коробке, Гек? – тихонько спросила Катя.

Большой картонный контейнер Гектор забрал по пути в постамате на Татарской улице, когда они лишь начинали свое путешествие в Кукуев. И контейнер не давал Кате покоя своим таинственным содержимым. У постамата Гектор лаконично нарек контейнер «сюрпризом», а затем Катя отвлеклась и забыла о нем. Но когда сумку-холодильник грузили в багажник, контейнер вновь бросился ей в глаза.

Гектор притормозил, обернулся, легко поднял одной рукой увесистый контейнер с заднего сиденья, оторвал крышку. Внутри – ларчики с секретом – еще три коробки: большая и две поменьше. Катя сдвинула крышку большой: мужские черные резиновые сапоги. Во второй – женские резиновые сапоги изумрудного цвета. Упс!

– Деревня. Хлябь. – Гектор, улыбаясь, кивнул в окно внедорожника. Асфальт фермерской бетонки давно закончился, и они месили грязь по разбитому проселку. – Боты – сила!

Катя рассматривала зеленые «боты». Покосилась на свои мягкие замшевые мокасины, в них она надеялась не натереть ноги во время путешествия. Открыла крышку третьей коробки – ярко-красной, круглой. Клубника в шоколаде, видимо-невидимо. Обожаемые Катей конфеты.

– Избушка Харитовой прямо по курсу, – объявил Гектор.

Возле раскисшей от дождей сельской дороги обитала Улита. Дальше – распаханное поле. Еще дальше – Ока и пристань.

Глава 10
Недомолвки

– А вы у меня уж вторые за сегодня покупатели! Днем-то женщина на машине приехала яблочков моих купить медовых, сладких. Этакая курва… то есть модница на серебристой машине. Немолодая… но уж разодетая… в кожанке, в джинсах да в кепке американской с козырьком. А перед вами парень на мотоцикле-грохоталке тоже остановился у лавочки моей за забором. Я с крыльца спешу: думала, и он покупатель. А он вдруг газанул – и прочь. Может, ведро мое украсть хотел?

Улита в первую их встречу показалась Кате просто болтливой пожилой деревенской теткой, с обветренным красным лицом в прожилках, крупными рабочими руками. Одета она была в замызганную куртку и обвисшие на широком заду спортивные штаны с лампасами. Рысьим взглядом она «шарила» по незнакомцам, постучавшимся в ее калитку. Домишко ее напомнил Кате дом бакенщика из рассказа Симуры: вросшая в землю деревенская изба в три окошка с резными наличниками, выкрашенная голубой краской. Ветхая и требующая ремонта. Починкой занимался хилый, на вид испитой мужичок в брезентовой куртке и кепке, он заделывал в штакетнике здоровенную дыру на углу участка. У запертой калитки по сельскому обычаю – лавочка. На ней выставлено ведро, полное мелких яблок с червоточинами.

– Наверняка Карпов, – шепнул Кате Гектор, заметив незнакомца у штакетника, когда они вышли из внедорожника.

– Здравствуйте, нас с фермы в Лушево специально к вам послали за овощами и свежими яйцами – вы вроде продаете, – объявила Катя хозяйке голубой избы. Двигалась та, не отрывая подошв бот от земли, плавно, будто ползла или плыла среди грядок, парников и вскопанной земли.

– Ктой-то послал вас ко мне? За кого мне свечку в церкви в благодарность ставить? – прищурилась Улита, оценивающе зыркая своим рысьим взором на черный внедорожник, замшевую куртку Кати и коричневый пиджак Гектора, надетый поверх серого худи с капюшоном.

– Некто Милон Поклоныч, хозяйка, – отрапортовал Гектор.

– Не подох еще… то есть старый все коровам хвосты крутит… Ой, да вы за яйцами ко мне! – Улита, оборвав первые две фразы, предательски сорвавшиеся с ее губ после обещания «поставить свечку», всплеснула руками – сама подобно курице-наседке – и зачастила насчет «вторых за сегодня покупателей».

– Урожай ваш приобретем. – Гектор с высоты своего роста обаятельно ей улыбнулся. – А поведаете нам, как нашли труп Гени-цыгана одиннадцать лет назад, заплатим за урожай двойную цену.

Мужик в кепке бросил стучать молотком по штакетнику и направился к ним.

– Проходите на участок. Яйца я вам отберу у несушек моих. – Улита распахнула калитку.

– Вы Карпов? – Гектор обратился к испитому типу. – Слыхали мы с женой, именно вы с Савельевым обнаружили тогда и пацана, сына Гени-цыгана. Не поделитесь воспоминаниями?

– Вроде не менты вы, а чо столько вопросов-то сразу? Шибко крутой, да? Да ты кто вообще есть? – хмыкнул Карпов, от него за версту несло перегаром. – Савка давно покойник. И мне кака така надобность языком трепать? Чо ты у меня купишь взамен, крутой? Я не батрачу, огородов не сажаю.

– Карп, а ты потрепись с нами по-свойски, никто ж не услышит. – Гектор дружелюбно начал его искушать. – Уплату я обеспечу. Самой твердой валютой.