– Я же ем, блин! Скажешь тоже… – Состроив брезгливую мину, Томас фыркает. Потом поворачивается ко мне и показывает на дверь. – Я только что разговаривал с директором, он шел к себе в кабинет. Ты же знаешь, он терпеть не может школьные вечеринки.

– А кто их любит… – Беру салфетку и стираю соус со щеки Томаса. Брат Сары похож на медвежонка, забавного и веселого, так и хочется его тормошить. – А о чем ты разговаривал с директором? Есть новости о стипендии?

– Не-а, еще рано для новостей. – Томас морщится, будто я задела его больной зуб.

Как и многие в нашей школе, да и во всем городе, расположенном на берегу Темзы, Томас помешан на гребле и даже в декабре не вылезает из клуба. Их с Сарой мать в одиночку растит четверых детей, поэтому с деньгами у них туго. Томас очень надеется получить стипендию в университете за счет своих спортивных достижений.

– Зачем тебе директор? – спрашивает Сара, но тут же отвлекается на проходящих знакомых.

Бросаю на нее косой взгляд, решая, рассказать о проблеме с Максом или нет. Нет, не сейчас. Во-первых, Макс сродни божеству для школьных гребцов, и я не хочу обсуждать его при Томасе. А во-вторых, если Сара распустит слухи, станет только хуже. Она никому не желает зла, но чужие секреты сыплются из нее, как рис из дырявого пакета.

3

Невдалеке раздается шум. Макс заходит в зал, за ним хвостиком тянутся друзья. Его тут же окружают восторженным вниманием, как будто исключение из школы и нанесение тяжких телесных повреждений являются подвигом. Учителей рядом нет, никто не спешит выгонять Макса, и он растворяется в толпе.

Выбросив бумажную тарелку, Томас вытирает руки салфеткой.

– Танцевать будем? – С интересом разглядывает разряженных одноклассниц. Теперь, когда он наелся, ему не терпится повеселиться.

– А то! – Сара тоже высматривает в толпе подходящую жертву.

Пользуясь моментом, незаметно выскальзываю из спортзала и поднимаюсь на четвертый этаж.

Сейчас я расскажу директору о том, что случилось. Все с самого начала, с первой встречи с Максом. Расскажу о каждой грубости, каждом прозвище. Директор мне поможет, защитит…

По плечам пробегает неприятный холод.

Наверное, будет лучше, если я пойду не одна.

Поднявшись на четвертый этаж, достаю телефон и печатаю сообщение маме. Мы в Англии уже давно, но общаемся по-русски.

«Можешь за мной приехать?»

«Так скоро?!» – сразу же отвечает лучшая в мире мама. Она никому не позволит меня обидеть, и сейчас мне нужна ее поддержка.

«Напиши, когда подъедешь, и я выйду»

Когда она подъедет, я расскажу ей о случившемся, и мы вместе пойдем к директору и все решим. Если Макса исключат, то и волноваться не о чем, не будет проблем ни мне, ни маме на работе.

Все будет хорошо.

Старый дуб хлещет ветвями по оконному стеклу, будто старается привлечь внимание и предупредить о чем-то важном. Дуб считается символом школы, поэтому его не срубают несмотря на то, что кора осыпается с расщепленного ствола гниющей массой, а корни разрушают фундамент.

Прижимаю руку к оконному стеклу. Кажется, дождь бьется в мои пальцы, царапает ладонь. Снаружи буря, а внутри тепло и безопасно.

Да, все будет хорошо.

Пройдя по коридору, захожу в туалет. Закрываюсь в кабинке, не подозревая, что последующие события изменят мою жизнь навсегда.

– Открой! – раздается внезапно. По-русски.

Не знаю, что пугает меня сильнее: вид мужских ботинок под дверью кабинки или голос Макса. Зная, что я родилась в России, он иногда употребляет русские слова, но обычно ругательные.

Не успеваю отреагировать, как дверь с треском распахивается. Скоба щеколды, звякнув, приземляется у моих ног. Пытаюсь поправить одежду, но Макс хватает меня за плечи и выдергивает из кабинки.

– Помогите! – кричу изо всех сил. Даже на четвертом этаже воздух пульсирует музыкой из спортзала, однако кабинет директора рядом. Меня услышат, мне помогут. – Помогите! – Кричу, бьюсь в руках Макса, как ветви дуба об оконное стекло, но он выше и намного сильнее меня, и мне не удается высвободиться.

– Никто не придет, Элли. Никто и никогда не приходит на помощь, помни об этом. Нет смысла ждать и надеяться. Есть только ты и я. Ты шла жаловаться Вильямсу, но его здесь нет. – Выплевывает все это мне в лицо.

– Дай мне одеться! – требую, но голос звучит сипло, сорванный криками о помощи.

– Для того, что я собираюсь с тобой сделать, трусики не понадобятся, – усмехается. Презрение в его взгляде обжигает.

– Ты не посмеешь меня тронуть! – Меня колотит от гнева и страха.

– Еще как посмею! Неужели ты не слышала, что меня считают плохи-и-им мальчиком? – Посмеивается, будто находит эту жуткую ситуацию забавной.

– Ты не плохой, ты…

Не знаю, что сказать. Макс ужасен, я его ненавижу…

– Хочешь, докажу, что я плохой? – поигрывает бровями.

Моя жизнь висит на волоске, а он веселится. Играет со мной. Упивается моим ужасом.

– Отпусти! Если ты меня тронешь, я заявлю в полицию!

Он только смеется в ответ, как будто моя угроза – лучшая шутка сезона. Да еще и пошатывается, и говорит невнятно, явно нетрезвый. Если он не в себе, мне с ним не справиться.

– Макс, сколько ты выпил? С ума сошел? Ты же спортсмен! Помогите! – С диким остервенением дергаюсь в его руках, пинаюсь, кричу. В моем крике дрожат слезы.

Макс отпускает меня так внезапно, что еле удерживаюсь на ногах. С ужасом смотрю на него, не зная, чего ожидать дальше. До двери пять шагов, но он загораживает проход. Быстро поправив одежду, готовлюсь драться за свою честь.

Внезапно Макс заходится хохотом. Леденящий, жуткий смех вызывает во мне волну паники.

– Вот, смотри, Элли Коваль! Ты хорошо получилась на этом снимке, – показывает мне экран телефона и скалится.

Он успел сделать снимок, пока вытаскивал меня из кабинки.

На фотографии я растрепанная, в мятом платье, с трусиками и колготками у колен. Смотрю с экрана широко распахнутыми умоляющими глазами.

Умоляющими, потому что я умоляла Макса меня отпустить.

Смех Макса звенит, эхом отражается от стен. Кажется, этот страшный звук разносится по всему этажу, громче музыки и моего крика. Меня простреливает ужасом, парализует от происходящего и возможных последствий.

– Я отправлю твое фото всей школе и выложу в сеть. За мной многие бегают, но чтобы так… полуголая в женском туалете умолять… такого еще не было! – В голосе Макса звучит холодная жестокость. Дикая, гадкая, ненормальная… незаслуженная!

– Ты не имеешь права! Я пожалуюсь, и фотографии сотрут. Что ты пытаешься доказать? Что ты сильнее? Ты ничтожество! – Набрасываюсь на него, но он удерживает меня и смеется. Громко, с вызовом, и от этого ярость во мне кипит все сильнее. – Думаешь, ты нужен твоим друзьям? Никакие они не друзья тебе, а лживые подхалимы! Им наплевать на тебя! Ты никому не нужен! Ни-ко-му! – Кричу и рыдаю одновременно, в голосе ярость, ненависть и острая паника.

Внезапно Макс меняется в лице, в глазах вспыхивает что-то жуткое.

4

А дальше все происходит так быстро, что кажется нереальным. Диким ночным кошмаром. Жаль, воспоминания о случившемся до сих пор кажутся очень реальными. Каждая фраза, каждая сцена запечатлена в памяти в мельчайших деталях. Навсегда.

Макс хватает меня поперек талии и тащит в коридор. Распахнув окно, забрасывает меня на широкий подоконник и запрыгивает следом.

Порыв ледяного ветра с дождем выбивает воздух из легких.

Стоя на краю подоконника у самого отлива, Макс обхватывает ладонью мою шею. Его лицо так близко, что я вижу свое отражение в его глазах. Ощущаю бешеный пульс на запястье, которым Макс прижимает мои руки к стене над головой.

– Ты свихнулся?! Мы сейчас упадем… здесь высоко, это верная смерть… Макс! Ты слышишь меня?! Мы разобьемся! Макс, ты совсем идиот? Если тебе приспичило сдохнуть, делай это без меня. Отпусти меня! Ма-а-кс!

Кричу ему в лицо, но он не реагирует. Его взгляд то и дело теряет фокус, неровное дыхание оседает на моем лице паром с запахом алкоголя.

– Помогите! – кричу на улицу, в промозглый декабрь, но внизу нет никого, только опрокинутая бурей рождественская елка подмигивает мокрыми огнями. Задыхаюсь от ветра. Слезы и ледяной дождь стекают по лицу. Не могу вырваться, боюсь пошевелиться.

На подоконнике расплывается лужа. Одно неловкое движение – и мы сорвемся вниз.

– Я никому не нужен, говоришь? Никому? А ты, думаешь, нужна?! На фиг мне такая сучка, как ты? Что ты из себя возомнила?! – воет Макс.

Паника сковывает мышцы, зубы выбивают ритм страха, слезы застилают видимость. От праведной ярости не осталось и следа. Только безумный слепой страх, больше ничего.

– М-м-ма-акс, к-к-конечно, я тебе на фиг не н-нужна! И-и-извини, если я тебя обидела. П-пожалуйста, отпусти меня! Я б-боюсь… – Заикаясь, с ужасом смотрю вниз на отмытый дождем асфальт. Ветви дуба совсем рядом, но они слишком тонкие, за них не ухватиться, не спастись. – Я ник-к-кому не скажу. Все будет хорошо, вот увидишь! – клянусь бездыханно.

Макс хватает меня за плечи и трясет изо всех сил. Его правая нога соскальзывает с отлива и зависает над землей.

– Ничего не будет хорошо! Никогда! – Скалясь, смотрит, как дрожит ужас в моих глазах, как тучами сгущаются слезы. Мокрые ветви дуба хлещут по его голым рукам, но он не замечает холода. – Теперь веришь, что я сделаю с тобой все, что хочу? Я же говорил, что бесполезно звать на помощь, никто не придет. Никто никогда не приходит на помощь, – добавляет тихо, но я слышу его сквозь бурю.

– Макс, умоляю тебя…

– Я могу сбросить тебя вниз, сделать тебе больно, опозорить тебя, и никто не вмешается. Никто не поможет.

Он говорит с ненавистью, жгучей и больной, уходящей корнями глубоко в его жизнь. Эта ненависть не связана со мной, но сейчас она вынужденно стала моей, эта ненависть, и хлещет меня по рукам мокрыми ветвями. Грозится отнять у меня жизнь.

Балансируя на краю, Макс отстраняется и кладет мои ладони себе на грудь. Пронизанный бурей, замороженный дождем, он чего-то ждет, и я не сразу понимаю, чего.

А когда догадываюсь…

Ужас взрывается во мне ледяными осколками, прошивая насквозь.

Макс ждет, когда я столкну его вниз. К его смерти.

– Давай же, сучка! Чего ты ждешь?! Сама же сказала, что я никому не нужен. Столкни меня вниз, и тебе нечего будет бояться! – кричит.

– Нет! Боже мой, нет! Макс, давай спустимся, прошу тебя! Все будет хорошо, клянусь! – Заледеневшие губы еле двигаются. Тяну Макса внутрь, чтобы спуститься с подоконника, но он грубо толкает меня к самому краю.

– Нет! Никогда не было хорошо и не будет! Давай, выбирай! Либо ты меня столкнешь, либо я сделаю с тобой что хочу. Тебе и в страшных снах не привидится, что я сделаю. Решай!

Хватаюсь за скользкую раму, ломая ногти. Лихорадочно ищу выход из кошмара, мысли взрываются петардами. Страшно представить, что Макс может со мной сделать. Безумно страшно. Он слишком большой и сильный, мне с ним не справиться. Я не могу ему сдаться. Не могу. Если Макс упадет вниз, меня не обвинят. Он напал на меня, принудил. Все знают, какой он… В нем всего слишком. В избытке.

Макс шатается, еле держась на самом краю.

Либо он надругается надо мной, разрушит мою жизнь, либо… я его столкну. Страшный выбор, насилие или убийство. Я или он.

– Решай! – ревет Макс, захлебываясь дождем. – Раз! Два!..

Мои руки на его груди, а в голове звон-звон-звон… На лице дождь, и слезы, и ужас…

– Три! – орет.

Я не вижу ничего вокруг, только бешеный взгляд Макса и мои ладони на его груди.

5. Три года спустя

Чтобы достать салфетку и промокнуть влажные от волнения ладони, требуется несколько секунд. За это время я понимаю, что моя жизнь никогда уже не будет прежней. Этот вывод легко оспорить, потому что основывается он на том, что я вижу в щель приоткрытой двери.

Мужские руки.