Тогда молвила Тинувиэль: «Ступайте теперь к моей матери и скажите, что дочь ее просит прялку, чтобы коротать за нею долгие дни», а Дайрона втайне попросила сделать для нее маленький ткацкий станок, и Дайрон сладил его прямо в древесном домике Тинувиэли. «Но из чего станешь прясть ты и из чего ткать?» – спросил он, и Тинувиэль отвечала: «Из колдовских заклятий и волшебных чар», – но Дайрон не знал, что задумала она, и ничего более не сказал ни королю, ни Гвенделинг.

И вот, оставшись одна, Тинувиэль взяла воду и вино и смешала их под волшебную песнь великой силы, и, наполнив золотую чашу, она запела песнь роста, а, перелив зелье в серебряную чашу, она начала новую песнь, и вплела в нее названия всего сущего на Земле, что отличалось непомерной вышиной и длиной; упомянула она бороды индравангов, хвост Каркараса, тулово Глорунда, ствол бука Хирилорн, меч Нана; не забыла она ни цепь Ангайну, что отковали Аулэ и Тулкас, ни шею великана Гилима, в последнюю же очередь назвала она волосы Уинен, владычицы моря, что пронизывают все воды, – ничего нет в целом свете равного им по длине. После того Тинувиэль омыла голову водою и вином, и в это время пела третью песнь, песнь неодолимого сна, – и вот волосы Тинувиэли, темные и более тонкие, нежели нежнейшие нити сумерек, вдруг и впрямь стали стремительно расти и по прошествии двенадцати часов почти заполнили комнатку; тогда весьма порадовалась Тинувиэль и прилегла отдохнуть; когда же пробудилась она, словно бы черный туман затопил спальню, окутав Тинувиэль с головы до ног; и ло! – темные пряди ее свешивались из окон и трепетали меж древесных стволов поутру. Тогда Тинувиэль с трудом отыскала свои маленькие ножницы и обрезала локоны у самой головы; и после этого волосы выросли только до прежней длины.

И вот принялась Тинувиэль за труды, и, хотя работала она с эльфийским искусством и сноровкой, долго пришлось ей прясть, а ткать – еще дольше; если же кто-нибудь приходил и окликал ее снизу, она отсылала всех, говоря: «Я в постели и желаю только спать», – и весьма дивился Дайрон, и не раз звал сестрицу, но она не отвечала.

Из этого-то облака волос Тинувиэль соткала одеяние туманной тьмы, вобравшее дремотные чары куда более могущественные, нежели облачение, в котором танцевала ее мать давным-давно; это одеяние Тинувиэль набросила на свои мерцающие белые одежды, и колдовские сны заструились в воздухе вокруг нее; из оставшихся прядей она свила крепкую веревку и привязала ее к стволу дерева внутри своего домика; на том ее труды закончились, и Тинувиэль поглядела из окна на запад от реки. Солнечный свет уже угасал среди дерев, и, едва в лесу сгустились сумерки, девушка запела негромкую, нежную песнь и, продолжая петь, опустила свои длинные волосы из окна так, чтобы их дремотный туман овевал головы и лица поставленной внизу стражи; и часовые, внимая голосу, тотчас же погрузились в глубокий сон. Тогда Тинувиэль, облаченная в одежды тьмы, легко, как белочка, соскользнула вниз по волосяной веревке, танцуя, побежала к реке, и, прежде, чем всполошилась стража у моста, она уже закружилась перед ними в танце, и, едва край ее черного одеяния коснулся их, они уснули, и Тинувиэль устремилась прочь так быстро, как только несли ее в танце легкие ножки.

Когда же известия о побеге Тинувиэли достигли слуха Тинвелинта, великое горе и гнев обуяли короля, весь двор взволновался, и повсюду в лесах звенели голоса высланных на поиски, но Тинувиэль была уже далеко и приближалась к мрачным подножиям холмов, где начинаются Горы Ночи; и говорится, что Дайрон, последовав за нею, заплутал и не вернулся более в Эльфинесс, но отправился к Палисору, и там в южных лесах и чащах наигрывает нежные волшебные песни и по сей день, одинок и печален.

Недолго шла Тинувиэль, когда вдруг ужас охватил ее при мысли о том, что осмелилась она содеять и что ожидает ее впереди; тогда на время она повернула вспять и разрыдалась, жалея о том, что нет с нею Дайрона; и говорится, будто воистину был он неподалеку и скитался, сбившись с пути, между высоких сосен в Чаще Ночи, где впоследствии Турин по роковой случайности убил Белега.

В ту пору Тинувиэль находилась совсем близко от тех мест, но не вступила в темные земли, а, собравшись с духом, поспешила дальше; и благодаря ее волшебной силе и дивным чарам сна, окутавшим ее, опасности, что прежде выпали на долю Берена, беглянку не коснулись; однако же для девы то был долгий, и нелегкий, и утомительный путь.

Надо ли говорить тебе, Эриол, что в те времена только одно досаждало Тевильдо в подлунном мире – а именно род Псов. Многие из них, правда, не были Котам ни друзьями, ни врагами, ибо, подпав под власть Мелько, они отличались той же необузданной жестокостью, как и все его зверье; а из наиболее жестоких и диких Мелько вывел племя волков, коими весьма дорожил. Разве не огромный серый волк Каркарас Ножевой Клык, прародитель волков, охранял в те дни врата Ангаманди, будучи уже давно к ним приставлен? Однако нашлось немало и таких, что не пожелали ни покориться Мелько, ни жить в страхе перед ним; эти псы либо поселились в жилищах людей, охраняя хозяев от немалого зла, что иначе неминуемо постигло бы их, либо скитались в лесах Хисиломэ, либо, миновав нагорья, забредали порою в земли Артанора или в те края, что лежали дальше, к югу.

Стоило такому псу заприметить Тевильдо или кого-либо из его танов и подданных, тотчас же раздавался оглушительный лай и начиналась знатная охота. Травля редко стоила котам жизни, слишком ловко взбирались они на деревья и слишком искусно прятались, и потому еще, что котов хранила мощь Мелько, однако между собаками и котами жила непримиримая вражда, и некоторые псы внушали котам великий ужас. Однако никого не страшился Тевильдо, который силой мог помериться с любым псом и всех их превосходил ловкостью и проворством, кроме одного только Хуана, Предводителя Псов. Столь проворен был Хуан, что как-то раз в старину удалось ему запустить зубы в шерсть Тевильдо, и, хотя Тевильдо в отместку нанес ему глубокую рану своими острыми когтями, однако гордость Повелителя Котов еще не была удовлетворена, и он жаждал отомстить Хуану из рода Псов.

Потому весьма повезло Тинувиэли, что повстречала она в лесах Хуана, хотя поначалу она испугалась до смерти и обратилась в бегство. Но Хуан догнал ее в два прыжка и, заговорив низким, негромким голосом на языке Утраченных эльфов, велел ей забыть о страхе. «Как это довелось увидеть мне, – молвил пес, – что столь прекрасная эльфийская дева скитается одна так близко от обители Айну Зла? Или не знаешь ты, маленькая, что здешние края опасны, даже если прийти сюда со спутником, а для одинокого странника это – верная смерть?»

«Мне ведомо об этом, – отвечала она, – и сюда привела меня не любовь к странствиям; я ищу только Берена».

«Что знаешь ты о Берене? – спросил Хуан. – Воистину ли имеешь ты в виду Берена, сына эльфийского охотника, Эгнора бо-Римиона, моего друга с незапамятных времен?»

«Нет же, я и не знаю, в самом ли деле мой Берен – друг тебе; я ищу Берена из-за холмов Горечи; я повстречала его в лесах близ отцовского дома. Теперь он ушел, и матушке моей Гвенделинг мудрость подсказывает, что он – раб в жутких чертогах Тевильдо, Князя Котов; правда ли это, или что худшее случилось с ним с тех пор, я не ведаю; я иду искать его – хотя никакого плана у меня нет».

«Тогда я подскажу тебе план, – отвечал Хуан, – но доверься мне, ибо я – Хуан из рода Псов, заклятый враг Тевильдо. Теперь же отдохни со мною под сенью леса, а я меж тем поразмыслю хорошенько».

Тинувиэль поступила по его слову и долго проспала под охраной Хуана, ибо очень устала. Пробудившись же наконец, она молвила: «Ло, слишком долго я задержалась. Ну же, что надумал ты, о Хуан?»

И отвечал Хуан: «Дело это непростое и темное, и вот какой план могу предложить я; другого нет. Проберись, если отважишься, к обители этого Князя, пока солнце стоит высоко, а Тевильдо и большинство его приближенных дремлют на террасах перед воротами. Там узнай как-нибудь, если сумеешь, вправду ли Берен находится внутри, как сказала тебе мать. Я же буду в лесу неподалеку, и ты доставишь удовольствие мне и добьешься исполнения своего желания, если предстанешь перед Тевильдо, – уж там ли Берен или нет, – и расскажешь ему, как набрела ты на Пса Хуана, что лежит больной в чаще. Но не указывай ему путь сюда; ты сама должна привести его, если сумеешь. Тогда увидишь, что сделаю я для тебя и для Тевильдо. Сдается мне, если принесешь ты такие вести, Тевильдо не причинит тебе зла в своих чертогах и не попытается задержать тебя там».

Таким образом надеялся Хуан и повредить Тевильдо, и даже покончить с ним, если удастся, – и помочь Берену, которого справедливо счел он тем самым Береном сыном Эгнора, с которым водили дружбу псы Хисиломэ. Услышав же имя Гвенделинг и узнав, что встреченная им дева – принцесса лесных фэйри, Хуан с охотою готов был оказать ей помощь, а сердце Предводителя Псов тронула нежная красота девушки.

И вот Тинувиэль, набравшись храбрости, прокралась к самым чертогам Тевильдо, и Хуан, дивясь ее отваге, следовал за нею сколько мог – так, чтобы не поставить под угрозу успех своего замысла. В конце концов, однако, Тинувиэль исчезла из виду и из-под прикрытия дерев вышла на луг с высокой травою, поросший кустарником там и тут, что полого поднимался вверх, к склону холма. На этом скалистом отроге сияло солнце, но над горами и холмами позади клубилось черное облако, ибо там находилась крепость Ангаманди; и Тинувиэль шла вперед, не осмеливаясь поглядеть в ту сторону, ибо страх терзал ее; девушка поднималась все выше, трава редела, и местность становилась все более каменистой; и вот, наконец, Тинувиэль оказалась на утесе, отвесном с одной стороны; там на каменном уступе и стоял замок Тевильдо. Ни одной тропы не вело туда, и от того места, где возвышался замок, к лесу ярусами спускались террасы – так, чтобы никто не мог добраться до ворот иначе, как огромными прыжками; а чем ближе к замку, тем круче становились уступы. Немного окон насчитывалось в той обители, а у земли – и вовсе ни одного: даже сами ворота находились над землею, там, где в жилищах людей расположены окна верхнего этажа; а на крыше раскинулось немало широких, ровных, открытых солнцу площадок.

И вот скитается безутешная Тинувиэль по нижней террасе, в ужасе посматривая в сторону темного замка на холме; как вдруг, глядь! – завернув за скалу, набрела она на кота, что в одиночку грелся на солнце и, казалось, дремал. Едва приблизилась Тинувиэль, кот открыл желтый глаз и сощурился на нее; и поднялся и, потягиваясь, шагнул к ней, и молвил: «Куда это направляешься ты, крошка, – или не знаешь ты, что преступаешь границу той земли, где греются на солнце его высочество Тевильдо и его таны?»

Весьма испугалась Тинувиэль, но отвечала смело, как смогла, говоря: «Мне о том неведомо, владыка, – и тем немало польстила старому коту, ибо на самом-то деле он был всего лишь привратником Тевильдо, – но прошу тебя о милости, проводи меня немедленно к Тевильдо, даже если спит он», – так сказала она, ибо изумленный привратник хлестнул хвостом в знак отказа.

«Срочные вести великой важности несу я, и сообщить их могу лишь одному Тевильдо. Отведи меня к нему, владыка», – взмолилась Тинувиэль, и кот при этом замурлыкал столь громко, что девушка осмелилась погладить его безобразную голову, которая была гораздо огромнее, нежели ее собственная; больше, чем у любой собаки, что водятся ныне на Земле. На эти просьбы Умуийан, ибо так его звали, ответствовал: «Тогда идем со мною», – и, подхватив вдруг Тинувиэль за одежды у плеча, он перебросил девушку на спину, к великому ее ужасу, и прыгнул на вторую террасу. Там кот остановился и, пока Тинувиэль кое-как слезала с его спины, сказал: «Повезло тебе, что нынче повелитель мой Тевильдо отдыхает на этой нижней террасе, далеко от замка, ибо великая усталость и сонливость овладели мною, потому опасаюсь я, не было бы у меня большой охоты нести тебя дальше», – Тинувиэль же облачена была в одежды темного тумана.