– Таково желание мистера Санни.

– Но как…

– Господин в широкополой шляпе с галерки, – перебил мистер Кляйнеман, – что был на каждой репетиции. Он все время приглядывался к труппе. Так что не подведите, девочка моя. Эта премьера последняя. И, да, вазелин портит лицо. Зайдите за молочком для снятия грима… Бо-оже, возьмите платок.

– Испачкаюууу!

– Тогда лигнина. Мадам Чалмер, лигнина нам, и побольше! Кстати, мисс Шерилл, вас какой-то мистер Бокс спрашивал. – Режиссер едва устоял на ногах, пропуская метнувшуюся к двери подопечную. – Бо-оже!!!

В свете фонаря мисс Шерил рыдала, обнимая коробку из-под холодильника, которая к тому времени уже изрядно износилась. Всхлипывая, актриса роняла на картон крупные слезы и ругалась:

– Зачем сбежал? Ненавижу.

– Уверяю, вы ревете чаще, чем того требуют приличия, – привычно ворчал друг, покачиваясь из стороны в сторону, как бы баюкая.

– И все у нас получилось. Я буду играть, буду! – Барышня вскинула голову. – А если провалюсь?

– Ну-ну, с такою внешностью вас примут в любом галантерейном магазине.

– Думаете?

– Кто-то же должен мыть полы.

– Гад, – пролепетала она, обнимая короб еще крепче. – Прибила бы.

– Зато я верил в вас, потому давно припас бутылочку вина. Мы ее сейчас…

– С жареной сосиской. В тесте.

– Как изысканно! Я мигом.

Она улыбалась ему вслед, закусив нижнюю губу. Она продолжала улыбаться и в миг, когда услышала визг тормозов, глухой стук. Она улыбалась, видя, как короб подбросило, словно он был пуст. Улыбалась вязкому пятну, что расползалось по асфальту, и осколкам бутылочного стекла в крови, потому что не верила.

Мисс Шерил ждала, когда он вернется с запретным для нее лакомством, ждала вопреки испуганным крикам, плачу ребенка, вою сирен, суете и ласковым просьбам меланхоличного стража порядка отвернуться.

А по ту сторону дороги высокий мужчина в широкополой шляпе горестно качал головой, поджимая губы.

* * *

У ног актера с Друри-Лейн, восседавшего на ступеньках крыльца дома мисс Шерил, возвышалась гора окурков. Услышав мягкое постукивание с шорохом, мистер Санни бросил, не оборачиваясь:

– Мисс Шерил, позвольте угостить вас хотя бы мороженым?

Коробка из-под холодильника высотой в пять целых и три десятых фута, что появилась в дверях, фыркнула:

– Пфф!

– Кусочек ликерного торта с капучино?

– Настырный.

– Неужели сахарная вата? – пробормотал актер, отряхивая штаны.

– Нет.

Он брел следом за ней, заложив руки в карманы, и поглядывал на мельтешение коричневых сапожек под коробкой.

– Сегодня премьера, – напомнил мистер Санни. – Так на сцену и выйдете?

– Сами виноваты, – парировала мисс Шерил.

– Туше.

И это правда. На удивление труппы лондонская знаменитость отнеслась к помешательству девушки с неслыханным участием. Столичный агент, жуя сигару, лишь разводил руками: "Санни играет либо с ней, либо рвет контракт".

Мистер Кляйнеман сначала умолял, потом перешел к угрозам. После прочтения пунктов, какие подаются букашечным шрифтом, запасся таким количеством виски, что хватило бы взводу солдат на три месяца осады. Всякий раз на репетиции, как только из-за кулис выплывала коробка, режиссер наливал в стакан на два пальца. А когда она прокатывалась на велосипеде со своим «ха-ха-ха», хлебал из горла.

– Знаете, – нарушил молчание мистер Санни, – я достаточно высок, чтобы оценить непродуманность конструкции. Вам нужен люк, чтобы во время ливня выпускать зонт.

– Гм.

– Сосиски в тесте? – От того, как спутница остановилась, его нутро похолодело. Он вслушался. Приник к коробке. – Мисс Шерил, вы плачете!

– Вы не понимаете, что творите.

– А я говорю, не смейте не плакать. Я играю человека в футляре. Но в нем и ваша Варенька. Ее дурацкий смех – тоже футляр. Понимаете? Ее глупые песенки – ваша коробка. Не дурочка, не-ет! Она несчастна, как и вы. Она потеряна и растоптана. Странная любовь и позор… Это будет шедевр, мисс Шерил. Я не прошу верить в то, что вы и так знаете. Я не прошу выходить из футляра. Напротив! Оставайтесь в нем. Так и должно быть. Слышите?!

– Вы жестоки.

– Да, черт побери! Или нет? Совсем запутался. Говорю вот, а сам думаю, как бы чего не вышло. Но я знаю вашу боль, потому предложение мое может показаться непристойным.

Барышня в коробке шумно высморкалась. Было слышно, как задумчиво она скребет ноготком стенку.

– Говорите, мистер Санни.

– Что слова? Прислушайтесь к себе. Сделайте, как надо. Сыграйте без коробки, но оставаясь в ней. Потом гори все синим пламенем. Можете запаковаться обратно, хоть до старости. Только будет иначе. Обещаю, вы снова сможете наслаждаться сосисками в тесте. Клянусь, – прошептал он и незаметно погладил короб.

* * *

Пышная дама смахнула платком слезу, впилась в спинку переднего кресла так, что оно скрипнуло, и завизжала:

– Браво!

Здание театра как бы приосело, охнуло, забухало изнутри, угрожая осыпаться: «Бис! Брависсимо!» Потом потребовали режиссера. Потом на сцену выходили все: гримеры, работники сцены, бутафоры… Люди знали – премьера последняя. Зрители несли тех, кто их радовал все эти годы, на руках к выходу.

Прощай, «Риц»!

Когда огни рампы погасли, а на ступени храма Мельпомены ступила коробка из-под холодильника высотой всего-то в пять целых и три десятых фута, зрители и зеваки почтительно расступились. Когда следом появился короб высотой в целых шесть с половиной футов, стало столь тихо, что мисс Шерил обернулась.

– Мистер Санни, – заметила она с достоинством примы, – я ценю умение и упорство, с каким вы вызнавали мою историю, с каким жестоким мастерством заставили выйти на сцену беззащитной. Но несчастного мистера Бокса больше нет, а вы… не имеете права!!!

Выкрикнула и вырвалась из картонного застенка. Повалила хама из «Друри-Лейн». Над ними взвился бумажный фонтан. Мисс Шерил рычала. Актер отбивался молча, больше оберегая лицо от острых ноготков. А вокруг сновали репортеры. Вспышки камер. Треск рвущейся рубахи и…

Этот снимок любим мною особо. Фурия, оседлавшая столичную знаменитость, повернула голову, распахнув большие глаза. В них отразилась застывшая в воздухе контрамарка, которую она некогда подарила мистеру Боксу.

Затем они долго смотрели друг на друга и шептали:

– Ты будешь держать меня за руку.

– А ты будешь понимать меня.

– Ты гулять со мной.

– И говорить.

– А целовать на ночь?

– И обнимать крепко.

– Не отпущу никогда.

– Чтобы любить меня, есть ты…

* * *

История не была бы полной, если б я не сказала пару слов о загадочной аварии. Пострадавший словно испарился. Думаю, теперь вы понимаете, как. Знаменитый актер, чудак и романтик, как писали газеты, жил в упаковке, вживаясь в роль, месяц! Спасся в последний миг…

А небывалая премьера мистера Санни и миссис Шерил все еще продолжается. Раз в году они облачаются в коробки из-под холодильников. Покупают к столу вина, сосисок в тесте и немного сладостей, потому что теперь за ними семенит коробка из-под телевизора. Это и есть искусство настоящее – жизнь.

Теперь пропою четыре раза, как и обещала:

– У меня есть ты, детка…

Ольга Кузьмина. ПРЯНИЧНЫЙ ДОМИК

Пряничные человечки опять закончились. За три дня до Рождества покупатели сметали все подряд – не то что с витрины, но и прямо с кухонных противней.

– Гензель, тесто еще осталось? – Гретель заглянула на кухню.

Брат устало вытер холщовой прихваткой лоб.

– Последний постав. И все, закрываемся на сегодня. И так без обеда пашем.

– Горите на работе, молодые люди? Похвально.

Гретель обернулась. У входной двери топтались две старухи. Одна повыше, другая пониже, но обе в одинаковых серых пальто с капюшонами. Протиснувшись между ними, в кафе вальяжно прошествовал огромный черный кот. Встряхнулся, осыпав снегом ближайшие стулья и молодую женщину, в одиночестве пившую кофе за крайним столиком.

Странно, почему не зазвонил дверной колокольчик?

– Извините, но с животными нельзя! – Гретель с усилием изобразила вежливую улыбку. «Явились, старые вороны! Теперь займут лучший столик и до ночи просидят! И кукуй тут с ними»

Кафе «Пряничный домик» работало до последнего посетителя.

– Гони их, – пробурчал Гензель. – Скажи, халява закончилась.

– Простите! – опередив Гретель, к старухам торопливо подошла молодая женщина, вся в брызгах от растаявшего снега, но с радостной улыбкой. – Я хотела спросить, это у вас мэйн-кун?

Кот перестал вылизываться и лениво глянул на женщину. Глаза у него были разные – один изумрудно-зеленый, другой – льдисто-голубой.

– Изумительно! – она всплеснула руками. – Надеюсь, не стерилизованный?

Кот оскорбленно фыркнул.

– Да пока что все при нем, – усмехнулась высокая старуха. – Хотя были желающие кастрировать…

– Были да сплыли, – проворчала ее низенькая товарка. – С талой водой по весне.

– Понимаете, у меня кошка. Тоже черная! – женщина торопливо достала из сумочки визитку. – Вот, это мой телефон. Я Берта Марович, художница. Если бы вы согласились… Не бесплатно, разумеется! Только подумайте, какие могут получиться чудесные котята! И я бы хотела нарисовать портрет вашего кота.

Старухи переглянулись. Высокая осторожно взяла визитку. Гретель содрогнулась от омерзения. Пальцы у старухи были корявые, с распухшими артритными суставами. Давно не стриженные желтые ногти загибались на концах.

– Портрет, стало быть? – старуха показала визитку коту. – Что скажешь?

Кот глянул на визитку, потом на Берту. Потянулся, томно прищурившись, и потерся головой о бедро художницы.

– Ох… – она покраснела. – Какой ласковый!

– Надо же! – высокая старуха поцокала языком. – Ладно, считай, договорились. Ты пока иди, милая, иди. Подготовь там… что надо. А он себя ждать не заставит.

Берта кивнула и послушно направилась к двери. Вышла, шало улыбаясь, прижимая ладони к пылающим щекам.

– А теперь, – старуха повернулась к Гретель и ощерилась, показав неожиданно белоснежные острые зубы, – принеси-ка нам пирогов. С мясом. Да не беспокойся, заплатим. – Она порылась в карманах пальто, вздохнула и требовательно протянула руку к своей спутнице: – Бру, верни кошелек.

– Ой, да ты же мне его сама отдала, Ядвига! – Бру заулыбалась, отчего ее морщинистое лицо стало еще больше походить на печеную картофелину. – Запамятовала, видать.

– Ага, и про ожерелье запамятовала, и про кольцо… – Ядвига открыла потрепанное кожаное портмоне и достала пачку евро. – Ну, девка, что ни есть в печи, все на стол мечи.

Гретель взяла деньги, стараясь не касаться пальцев старухи.

– Садитесь, я принесу кофе. Только мясо у нас в этом году соевое, а молоко растительное. – Гретель указала на меню, приколотое к доске у входа. – «Пряничный домик» – этичное кафе. Но с животными все равно нельзя…

Она запнулась. Кот куда-то исчез. Вышел? Но когда успел? И почему опять смолчал колокольчик?

– Этичное, стало быть, эт-ти его… – Бру прищурилась, оглядев ровные ряды пластиковых столиков цвета кофе, свежевыкрашенные бежевые стены, аккуратные гирлянды из искусственных еловых веток под потолком. – Да-а, изменился «Пряничный домик».

– У нас был пожар, – сдержанно сказала Гретель. – К счастью, само здание уцелело, но внутри все выгорело. Пришлось сделать ремонт.

– А что случилось с госпожой Холле?

– Она… – Гретель сглотнула. – Она сгорела. Задохнулась в дыму. Пожарные не успели.

– И теперь ты здесь всем заправляешь, стало быть?

– Мы с братом. По завещанию госпожи Холле.