Наконец в квартире становится тихо. Боюсь заглядывать в телефон. Боюсь, что найду доказательства Диминой вины. Он работает там, развлекается, отдыхает, чтобы вернуться к семье отдохнувшим, вот и всё. Да что б тебя! Хватаю телефон и быстро открываю её аккаунт. Ничего, ничего, ничего. Стоп. Рука в руке, на заднем плане река. Подпись: «Когда просто счастлива». И… лайк от Димы.

Это ничего. Если они дружат, он просто мог лайкнуть, правда же?.. Захожу к нему на страничку. Та же река. Группа из десяти человек. Рита стоит перед Димой, его рука на её плече. «Лучшее время ever». Лучшее?.. От боли в груди не могу дышать. Тру её, но не помогает. Лучшее время. Даже если дело не в Рите, лучшее время… Не рождение детей, не наша свадьба, не тысячи приятных моментов. А это – там, где нет семьи.

Следующие несколько дней проходят в аду. Я погрузилась в него и не могу выбраться. Обшарила все аккаунты его друзей из Валдая, ища доказательства и находя их. Снова и снова. У некоторых они вдвоём на фото. В обнимку. Нет, не так, как обнимаются по-дружески. Дима звонит один раз в день, его голос бодрый и весёлый, а я всё сильнее погружаюсь в отчаяние. Не могу поверить, что это происходит со мной на самом деле. Моя семья рушится на глазах, ничего не могу с этим сделать. Только смотрю, как другая женщина уводит моего любимого мужа, и его глаза полыхают от счастья.

На последних фотографиях общих друзей вижу их поцелуй. С языком. В эту ночь я впервые позволяю себе заплакать. Кусаю кулак, чтобы не завыть в голос, сжимаюсь на кровати в клубок и трясусь, горько рыдая. Не верю! Не мой Дима! Что бы у нас ни происходило, никогда, даже в страшном сне не могла представить, что он выберет другую!

Мы так красиво познакомились! Это была сказка: встретились в Турции, где я активно ругалась с арабом, который на ломанном английском пытался объяснить, что за то, чтобы меня сняли с верблюда, тоже надо заплатить. Ругалась я долго, со смаком, перемежая английский с арабским, а когда он сделал вид, что не понимает, с чувством выругалась на русском.

– Это подарок судьбы, – сказал Дима и снял с верблюда. Так и нырнула в его объятия, чтобы больше не выбираться. Этот курортный роман превратился в настоящий, когда оказалось, что мы оба из Нижнего. Через месяц уже жили вместе, через год поженились. Никитка родился ещё через два. Друзья приводили нас в пример, и было почему: мы не ругались совсем. Все проблемы решали разговорами, а потом горячо их завершали. В постели полная гармония, на любые предложения я всегда отвечала с искренним рвением, и Дима любил повторять, как ему повезло. Тогда что пошло не так?! Что эта Рита смогла дать? Почему она? Что он в ней нашёл?!

Я плакала всю ночь. Едва забылась сном, и проснулась Маша. С чугунной головой приходится выбираться из постели. В раковине гора немытой посуды: вчера не помыла, попросила Никиту помочь. Сын выбирается из спальни через час, когда я уже готова убивать, ведь Маша висит, не слезая с рук и не давая ничего сделать. Вообще ничего.

– Пожалуйста, помой посуду, – прошу жалобно. – Или посиди с Машей, я помою.

– Не кайф, – кривится мой ненаглядный сын и падает на стул. – Чё у нас на завтрак?

– На завтрак? – спрашиваю зловеще. Ещё немного, и меня разорвёт на части. Лопну, накаченная злостью, усталостью и отчаянием. Вырастила помощника. – Сам придумаешь.

Никита открывает холодильник и долго смотрит в него, как будто прямо сейчас вместо колбасы и сыра появятся нарезанные бутерброды. Сама виновата: до рождения Маши в жопу дула, не давала лишний раз ничего делать. Но тогда всё так просто было… И совсем не сложно встать раньше и сделать для семьи завтрак перед работой.

– Это ты мне так мстишь, да? За вчера? – спрашивает Никита, оборачиваясь через плечо. Холодильник до сих пор открыт. Раздражённо захлопываю его, снимаю Машу с рук, веду затёкшими плечами.

– Ты сейчас серьёзно? – начинаю низко. – Ты не видишь, как я устала? Совсем не замечаешь? Папы нет неделю, от тебя никакой помощи, попросила посуду помыть, тебе не кайф! Ну, а мне не кайф тебе готовить! Не безрукий, сам всё сможешь сделать! Что тебе?! – рявкаю на начавшую ныть Машу. От громкого голоса она пугается и плачет громче. Слёзы градинами текут по лицу. – Да что б вас всех!

Восклицаю в сердцах, хватаю дочь на руки и выхожу из кухни, сама начиная плакать. Нет сил. Как я пройду через это, если Дима уйдёт? День за днём как смогу справляться с этим?! И наш дом… Наша ипотека… Прижимаю к себе дочку, расхаживаю по спальне, не могу перестать плакать. Никита робко мнётся в дверях, не сразу его замечаю.

– Ма, я там посуду помыл, – говорит тихо. – Хочешь, я с Машей схожу погуляю, а ты отдохнёшь?..

Господи! Всхлипываю с рыданием, улыбаюсь сквозь слёзы.

– Спасибо, родной. Ты мне очень сильно этим поможешь.

Оставшись одна, я долго сижу в тишине за столом и смотрю в одну точку. Кожа на руках сухая. Забыла, когда в последний раз кремом мазала. На обломанные ногти – не до маникюра. Надо хоть к первому сентября себя в порядок привести. Поведём Никитку в школу вместе. С Димой. Чем больше сижу, тем больше понимаю, что готова его просить. Это просто роман, который ни к чему не приведёт. Дима поехал один, впервые со свадьбы. Голова пошла круглом, соблазнился на то, что предложили. Сделаю вид, что ничего не знаю. Мы сможем это пережить.

Глава 3

Аня

Дима возвращается сегодня. Надо найти в себе силы, чтобы улыбаться. Ради нашей семьи, которую не разрушит какая-то прошмандовка, решившая отнять у меня мужа! Все гуляют, мой не исключение. Да, надеялась, верила – больше веры нет. Но и без доверия как-то живут. У нас дети, быт, кредиты… Это связывает сильнее любви и страсти, теперь я это точно знаю. А вечные чувства пусть останутся для романов, там им самое место. Я раньше не была циничной, теперь надо учиться. Ставить семью превыше всего, уж тем более выше себя и своих интересов. Есть они у меня вообще? Раньше были, а теперь как-то кончились. Только дети и муж, муж и дети. Может, поэтому Дима решил налево пойти? Так же ради нас стараюсь, всё ради нас, от того так обидно и больно. Ради чего я всё это делаю? Кто оценит?

– Ма, я гулять, – крикнул сын из детской.

– До семи! Сядем ужинать, когда папа приедет.

Ужинать. Горько хмыкаю. Меню продумала, продукты в доставке заказала, весь вечер изображать радушную хозяюшку буду. Пусть видит, какая у него жена: умница, красавица, не то, что турагентша с подкаченными губами. Красивая. Ну, так и я ещё ого-го!

Глушу в себе обиду, душу её обеими руками, чтобы не вырвалась наружу. Дима заходит в квартиру с улыбкой на всё лицо. Лёгкий загар, запах свободы и луговых трав, и до боли родной и знакомый прищур синих глаз… Слёзы щиплют в носу, глотаю огромный комок и натягиваю улыбку. Отдохнул, нагулялся. Натрахался от души, да?

Волосы вверх уложила, платье надела, так Маша уже и причёску мне вытрепала, и подол кашей заляпала. Переодеться не успела, встречаю мужа растрёпанной и грязной. Как он вообще может мне в глаза смотреть, совести хватает?!

– А вот и мои самые любимые девочки, – говорит и обнимает одной рукой. Первый поцелуй – Маше, потом тянется ко мне. Отшатываюсь инстинктивно, вяло улыбаюсь и позволяю поцеловать в щёку.

– Устала без меня, да? – Дима – само сочувствие. Представляю, как впиваюсь в его волосы и с размаху ударяю смазливым личиком о стену. Желательно, об угол, чтобы потом шрам над бровью на всю жизнь остался. Становится немного легче. Дима забирает Машу, подбрасывает на руках, а из меня как будто дух выбивает – замечаю крохотные царапинки на его шее. От ногтей оставлены.

– Что это? – спрашиваю небрежно. Касаюсь кожи.

– А, это, – Дима пожимает плечами, улыбается. – По лесу ж гулял, поцарапался. Я столько фоток сделал! Ты должна заценить!

Заценю, ага. Так заценю, что мало не покажется… Стоп. Держи себя в руках, Ань, ты сама семью выбрала.

– А Китёныш где? – Дима останавливается посреди гостиной. Стол на кухне уже накрыт, в духовке томится утка, пюре укутано в плед, салатики – обязательно три, чтобы было разнообразие. Домашняя буженина, отварной язык: мужчинам нужно много мяса! Компот из последних летних фруктов и ягод, запотевшая бутылка вина. Всегда так из командировки встречала, сейчас на автомате готовила, потому что иначе, кроме склизкой холодной манки, ничего на столе Диму бы не ждало. Даже её он не заслужил.

– Гуляет Китёныш твой. Кашалотом давно стал, а ты всё ребёнком считаешь, – ворчу и смотрю на часы. Ну, конечно, уже половина восьмого, кто бы вспомнил о времени. Тянусь к телефону, но одёргиваю себя: ну, уж нет, не стану опять в плохого полицейского играть. Пусть любимый папа домой загоняет.

– Позвони, пусть домой идёт, – командует Дима, отправляясь в спальню: переодеться, принять душ после дороги.

– Сам звони, опять быть посланной за то, что не дала доиграть и сохраниться, не желаю.

– Даже так? – Дима высовывается из спальни. В одних трусах, от фигуры глаз не отвести. И его чужие руки касались. Гладили, целовали… Тошнота подкатывает к горлу. Отворачиваюсь.

– Хамить учится сыночек твой ненаглядный. На маме отрабатывает будущий мужской мудизм.

– Ладно тебе, не все мужики такие. Я у тебя другой.

– Конечно, милый. Ты – исключение из всех правил, – отвечаю с максимальным сарказмом. – Иди купайся, я уже есть хочу.

– Ань, что-то случилось? – Дима подходит и обнимает со спины. Руки горячие-горячие, а у меня внутри всё леденеет. Вся в камень превращаюсь, ни вздохнуть, ни пошевелиться. Предатель-предатель стучит в висках. Медленно выдыхаю, прикрываю глаза. Его дыхание тёплое, мятное, и губы прямо над ухом шепчут:

– Я тебя сегодня расслаблю, обещаю. Так соскучился…

Маша даёт понять, что о ней забыли. Так вовремя! Потому что после этих слов я реально могла бы воткнуть вилку в его руку, даже пальцы закололо. Соскучился. Через себя придётся переступить, переварить, простить, чтобы доступ к моему телу опять получил! Ведёт себя как ни в чём не бывало, вообще совести нет, даже на грамм? Насколько хорошо я знаю этого мужчину? Это он сейчас спалился, или раньше тоже налево ходил, а я хавала рассказы о загулявших друзьях, рыбалках и корпоративах?..

Подозрения жгут, желчью оседают на языке вместе с множеством вопросов и обвинений, от которых начинается изжога – слишком много их там, внутри. Протягиваю Маше резинового динозавра, руки дрожат.

– Не надо меня расслаблять, – говорю холодно. Знаю, надо играть, да только актриса из меня хреновая. После другой целовать, после того, как он член в неё засовывал, к себе пускать? Тошнит, как представлю. Всё равно что чужой зубной щёткой пользоваться.

– Ань? – Он разворачивает, держит за плечи, всматривается в глаза, а я в ответ посмотреть не могу. Мерзко так, будто я виновата. Я одна. Словно в дерьмо макнули, и теперь стыдно перед людьми за то, что от меня несёт.

– Я правда очень устала, – говорю, убирая его руки. – Школа ещё на носу… Уже мозг трахать начали, а до первого ещё полторы недели. Так что, прости, но я сейчас способна только чему-то одному отдаваться. Иди уже мойся, да давай ужинать.

Уходит наконец. Без сил опускаюсь на стул, беру дочку на руки, утыкаюсь подбородком в её макушку. Ради тебя справлюсь, солнышко. Буду сильной, переживу. У тебя столько всего впереди! Нам надо дом доделать, где у тебя своя просторная светлая детская будет. И огородик маленький заведём, будем сажать овощи, смотреть, как растут… И Никите сделаем небольшую игровую площадку, чтобы дурь выпускал.

Столько планов впереди! И что, ради одной прошмандовки всё в трубу спускать? Ну, нет. Самое грустное в этом то, что знаю – прощу. По-любому прощу, потому что люблю до сих пор. От того сердце натурально болит.