Тем не менее от сердца у него отлегло, и он услышал, что Бейкер облегченно вздохнул. Очень глупо. Чем раньше остановится Харкнесс, тем скорее сможет остановиться он сам. Простая правда Прогулки. Логика. Но была здесь и более глубокая, более истинная логика. Харкнесс принадлежит к группе Гаррати, он частица его клана. Часть магического круга, в который входит и Гаррати. Если одна часть круга сломается, это будет означать, что сломаться может любая его часть.

Мальчишки в майках Малой лиги проехали рядом с ходоками мили две, затем потеряли к ним интерес и повернули назад. К лучшему, подумал Гаррати. Неприятно было, когда они таращились на Бейкера, как на зверя в зоопарке. Пусть лучше они не узнают правды о смерти Идущих. Гаррати смотрел на них, пока они не скрылись.

А Харкнесс шел впереди, он был теперь единоличным лидером. Шел он очень быстро, почти бежал. И не смотрел по сторонам. Гаррати захотелось знать, о чем он думает.

Глава 7

Мне нравится думать, что я занятный парень. Знакомые считают меня шизофреником лишь потому, что в обычной жизни я совсем не такой, каким предстаю на экране.

Николас Парсонс «Распродажа века» (британский вариант)

Скрамм, 85-й номер, заинтересовал Гаррати не блестящим интеллектом, так как не был особенно умен. Гаррати привлекало не его луноподобное лицо, не стрижка под ежик, не могучее телосложение – Скрамм напоминал громадного лося. Он заинтересовал Гаррати тем, что был женат.

– Правда? – в третий раз переспросил Гаррати. Он никак не мог поверить, что Скрамм не вешает ему лапшу. – Ты действительно женат?

– Ага. – Скрамм поднял голову и с наслаждением посмотрел на восходящее солнце. – Я ушел из школы в четырнадцать лет. Мне не было смысла учиться дальше. Я особых хлопот не доставлял, просто учеба не шла. А наш учитель истории как-то прочитал нам статью о том, что школы в стране переполнены. И я решил освободить место для кого-нибудь поспособнее и заняться бизнесом. И вообще я хотел жениться на Кэти.

– Ты в каком возрасте женился? – спросил Гаррати. Скрамм интересовал его все больше и больше. Они проходили сейчас по очередному городку, и вдоль дороги стояли зрители с плакатами, но Гаррати едва замечал их. Все эти люди теперь существовали в другом мире, они уже не имели к нему никакого отношения. Как будто толстая стеклянная стена отделяла их от него.

– Мне было пятнадцать, – сказал Скрамм и почесал подбородок, отливающий синевой из-за щетины.

– Тебя не пытались отговорить?

– Был у нас в школе воспитатель, он долго мне долдонил, что надо остаться в школе, если я не хочу всю жизнь быть землекопом, но в конце концов у него нашлись более важные дела, и он от меня отцепился. Наверное, можно сказать, что мне дали свободу выбора. А землекопы тоже нужны, верно? – Он приветливо помахал рукой нескольким девчонкам, которые исступленно приветствовали Идущих. Ветер задирал их плиссированные юбки, открывая исцарапанные коленки. – В общем, землекопом я так и не стал. В жизни ни одной ямы не выкопал. Устроился на работу в Финиксе, на фабрику постельного белья. Три доллара в час. Мы с Кэти – счастливые люди. – Скрамм улыбнулся. – Бывает, сидим мы у телевизора, и вдруг Кэт обнимает меня и говорит: «Счастливые мы с тобой, солнышко». Славная она.

– А дети у вас есть? – спросил Гаррати, чувствуя, что втягивается в совершенно нелепый разговор.

– Ну, Кэти сейчас беременна. Она говорила сначала, что надо подождать, пока мы не накопим достаточно денег, чтобы оплатить акушера. Когда у нас на счету было семьсот, она сказала – давай. Забеременела сразу. – Скрамм посмотрел в глаза Гаррати. – Мой сын пойдет в колледж. Говорят, у таких дураков, как я, умных детей не бывает, но у Кэти ума хватает на двоих. Кэти окончила школу. Это я ее заставил. Занималась на вечернем отделении. И мой ребенок будет учиться столько, сколько захочет.

Гаррати молчал. Он не мог придумать, что сказать. Макврайс отошел в сторону и оживленно беседовал о чем-то с Олсоном. Бейкер играл с Абрахамом в словесную игру под названием «Привидение». Где Харкнесс – неизвестно. Во всяком случае, он ушел далеко. Да и Скрамм тоже. Скрамм слишком далеко зашел. Эх, Скрамм, по-моему, ты совершил ошибку. Твоя жена, Скрамм, беременна, но это не дает тебе здесь никакого преимущества. Семь сотен в банке? Трехзначной суммы недостаточно, Скрамм. И ни одна компания в мире не станет страховать участника Долгой Прогулки.

У обочины стоял человек в клетчатом пиджаке и отчаянно размахивал соломенной шляпой с гибкими полями; Гаррати смотрел сквозь него.

– Скрамм, что будет, если ты заработаешь билет? – осторожно спросил он.

Скрамм мягко улыбнулся:

– Со мной этого не произойдет. Я чувствую себя так, словно готов идти целую вечность. Знаешь, я захотел участвовать в Долгой Прогулке еще в том возрасте, когда впервые чего-то сознательно захотел. Две недели назад я прошел восемьдесят миль и даже не вспотел.

– Но, допустим, что-нибудь случится…

Скрамм только усмехнулся.

– Сколько лет Кэти?

– Она примерно на год старше меня. Ей почти восемнадцать. Сейчас ее родичи с ней в Финиксе.

Гаррати решил, что родичи Кэти Скрамм знают что-то такое, о чем Скрамм не догадывается.

– Наверное, ты ее очень любишь, – сказал он с легкой грустью.

Скрамм улыбнулся, обнажив те немногие упрямые зубы, которым удалось дожить до этого дня.

– С тех пор как я на ней женился, я вообще не смотрел на других девушек. Кэти славная.

– И все-таки ты пошел.

Скрамм рассмеялся:

– А разве идти не здорово?

– Для Харкнесса – точно нет, – мрачно произнес Гаррати. – Спроси у него, приятно ли ему идти.

– Ты не просчитываешь последствия, – сказал вклинившийся между Гаррати и Скраммом Пирсон. – Ты можешь проиграть. Ты должен признать, что ты можешь проиграть.

– Перед началом Прогулки я считался фаворитом в Лас-Вегасе, – возразил Скрамм. – У меня самые высокие ставки.

– Это точно, – хмуро подтвердил Пирсон. – И ты в хорошей форме, это сразу видно. – Сам Пирсон, отшагав ночь, побледнел и осунулся. Без всякого интереса он смотрел на людей, толпившихся на стоянке возле универмага, мимо которого они проходили. – Все, кто стартовал не в форме, уже умерли или умирают. Но семьдесят два человека еще идут.

– Да, но… – Скрамм задумался; его лоб прорезала глубокая морщина. Гаррати почудилось, что он слышит, как работает мыслительный механизм Скрамма: медленно, туго, но необратимо, как смерть, и неотвратимо, как уплата налогов. В этом Гаррати чувствовал что-то жуткое.

– Я не хочу вас обидеть, – продолжал Скрамм. – Вы хорошие ребята. Но вы пришли сюда не с мыслями о победе и о Призе. Здесь многие сами не знают, почему пошли. Возьмите хоть этого Барковича. Он пошел не затем, чтобы получить Приз. Он пошел для того, чтобы посмотреть, как умирают другие. Он этим живет. Как только кто-то получает билет, у него прибавляется сил. Но этого недостаточно. Он засохнет, как лист на ветке.

– А я? – спросил Гаррати.

Скрамм заметно смутился:

– Ах, черт…

– Нет, продолжай.

– Насколько я тебя вижу, ты тоже не представляешь, зачем идешь. То же самое. Сейчас, конечно, ты идешь, потому что боишься… Но и этого недостаточно. Страх выматывает. – Скрамм взглянул на асфальт и потер ладони. – А когда он окончательно вымотает тебя, ты, Рей, тоже получишь билет, как и все.

Гаррати вспомнились слова Макврайса: Мне кажется… когда я совсем устану… наверное, я просто сяду.

– Тебе придется долго идти, чтобы осилить меня, – сказал Гаррати, хотя столь простая оценка Скрамма здорово напугала его.

– Я, – сказал Скрамм, – готов идти очень долго.

Ноги несли их вперед. Они миновали поворот, затем дорога пошла под уклон, пересекла железнодорожную колею. Они прошли мимо заброшенного домика и покинули городок.

– По-моему, я знаю, что значит умирать, – уверенно сказал Пирсон. – Во всяком случае, теперь знаю. Конечно, знаю не смерть как таковую, смерть моему пониманию недоступна. Я понимаю, как это – умирать. Если я остановлюсь, мне конец. – Он сглотнул слюну, и в его горле что-то булькнуло. – Что-то вроде точки в конце фразы. – Он серьезно взглянул на Скрамма. – Может, я скажу сейчас то, что сказал бы и ты. Может быть, это не выражает всех моих чувств. Но… я не хочу умирать.

Во взгляде Скрамма чувствовался, пожалуй, упрек.

– Неужели ты думаешь, что знание того, что такое умирание, поможет тебе выжить?

Пирсон вымученно улыбнулся, как улыбался бы страдающий морской болезнью солидный бизнесмен, старающийся удержать в желудке только что съеденный завтрак.

– Во всяком случае, сейчас это – одна из причин, почему я продолжаю идти.

Гаррати почувствовал громадную благодарность к нему, ибо сам он шел не только по этой причине. По крайней мере пока не только по этой.

Совершенно неожиданно, как будто для того, чтобы дать наглядную иллюстрацию к возникшему спору, с одним из шедших впереди парней случился припадок. Он рухнул на дорогу и стал отчаянно корчиться и извиваться на асфальте. Его руки и ноги дергались в конвульсиях. Он явно потерял сознание и издавал какие-то непонятные хриплые звуки, похожие на блеяние овцы. Когда Гаррати проходил мимо него, рука лежащего шлепнулась на его туфлю, и на него накатила волна истерического страха. Глаза парня закатились, и видны были одни белки. На губах и на подбородке пузырилась слюна. Ему вынесли второе предупреждение, но он, конечно же, не воспринимал уже ничего, и по истечении двух минут его пристрелили как собаку.

Вскоре после этого события они дошли до вершины пологого холма и пошли под уклон вдоль зеленых полей. Никакого жилья не было видно. Гаррати благодарил природу за прохладный утренний ветерок, овевающий его потное тело.

– Интересный вид, – сказал Скрамм.

Идущие видели перед собой дорогу миль на двенадцать вперед. Долгий спуск, несколько крутых поворотов посреди лесного массива – извилистая полоска черного шелка на зеленой ткани. Далеко впереди начинался очередной подъем, и дорога терялась из виду в розоватой дымке утреннего солнца.

– Наверное, это и есть Хейнсвиллские леса, – неуверенно сказал Гаррати. – Кладбище автомобилей. Зимой это гиблое место.

– Никогда ничего подобного не видел, – серьезно сказал Скрамм. – Во всем штате Аризона нет такого количества зелени.

– Вот и любуйся, пока в силах, – сказал присоединившийся к группе Бейкер. – Пока солнышко тебя не поджарило. Уже довольно жарко, а сейчас ведь только половина седьмого утра.

– Я думал, ты-то у себя дома к жаре привык, – почти обиженно проговорил Пирсон.

– Привыкнуть к ней невозможно, – возразил Бейкер, перебрасывая пиджак через левую руку. – Приходится просто учиться жить в таких условиях.

– Мне хотелось бы выстроить здесь дом, – сказал Скрамм. Он дважды чихнул – громко, по-бычьи, от души. – Выстроить дом своими руками и каждое утро смотреть на этот пейзаж. Вместе с Кэти. Может, так я и поступлю, когда все это закончится.

Никто не произнес ни слова.

К шести сорока пяти холм был позади, ветер почти не чувствовался, и дневная жара уже давала о себе знать. Гаррати снял куртку, сложил ее и аккуратно намотал на руку. Дорога шла среди лесов, но ее уже нельзя было назвать безлюдной. У обочин стояли машины, и их владельцы, проснувшиеся в этот день пораньше, приветствовали Идущих возгласами, размахивали руками и транспарантами.

В очередной низине Идущие заметили помятый автомобиль, около которого стояли две девушки в обтягивающих летних шортах и не менее обтягивающих блузках и сандалиях. Они кричали и свистели. Лица девушек раскраснелись, они были разгорячены и возбуждены; Гаррати видел в них что-то древнее, порочное и до умопомрачения эротичное. Он почувствовал, как в нем разгорается животная похоть, настолько острая и мощная, что по всему телу прошла парализующая судорога.