Чайная аллея настаивает свои испарения и миазмы под куполами зонтиков. Эти приспособления не имеют никакого отношения к погодным явлениям. Мерфи заявляет, что зонтики защищают его от лунного света, каковой он считает пагубным и зловредным. Мерфи вообще любит делать заявления всякого рода, и первым из них является его имя. По его словам, он ирландец. Ирландец, как садху Патрик.

Чайная аллея разрослась благодаря людям, строившим Ранапур. Она верно служила им. За рядами маленьких кафешек, где подают горячую еду, лавок со специями, палаток торговцев фруктами традиционные чайные открывают деревянные ставни, расставляют на дороге жестяные столики и складные стулья. Заглушая мирное клокотание газовых горелок и вопли радиоприемников, транслирующих индийские хиты, из сотен и сотен настенных телевизоров накатывается нескончаемый прибой телесериалов. Десять тысяч календарей с телебогинями свисают с разноцветных гвоздиков.

Шив высовывается из окна и отсчитывает мелочь в обезьянью лапку Мерфи.

– Дай ему несколько пицца-пакора ^[30].

На взгляд Шива, это все равно как жарить пакору из обезьяньего дерьма, но для Йогендры пицца – воплощение модной западной еды.

– Мерфи-джи, ты говоришь, что можешь сделать пакору из всего чего угодно. Попробуй-ка вот из этого.

Мерфи открывает крышку контейнера, отмахивается от испарений сухого льда и пытается угадать, что там внутри.

– Э, а что там у тебя?

Шив без обиняков объясняет ему. Мерфи морщится, воротит морду и сует сосуд обратно Шиву в руки.

– Нет уж, забирай. Никогда не знаешь, к чему клиенты пристрастятся.

К кулинарным талантам Мерфи претензий нет, но после второго проглоченного куска аппетит у Шива пропадает окончательно. Все присутствующие смотрят в одну сторону. Шиву за спину. Он швыряет газетный кулек с пакорой на землю. На него тут же набрасываются бродячие собаки. Шив выхватывает у Йогендры из рук дерьмо, которое тот ест.

– Брось ты это говно и вези меня куда-нибудь отсюда.

Йогендра изо всех сил давит на акселератор, выворачивает на внезапно опустевшую улицу, и тут что-то грохается на крышу автомобиля с такой силой, что прижимает мерседес к земле. Амортизатор детонирует, как граната, затем следует синяя вспышка и начинает вонять паленой электрикой. Тачка покачивается на трех оставшихся амортизаторах. Наверху что-то ворочается. Йогендра пытается завести мотор – безуспешно.

– Выходим! – командует Шив, увидев клинок, вспоровший крышу машины.

Длинное, загнутое, как у ятагана, зазубренное, сверкающее, словно скальпель хирурга, лезвие пронзает мерседес насквозь, от крыши до передаточного вала.

Едва Шив с Йогендрой успевают выскочить на Чайную аллею, как страшный клинок разрезает, вскрывает и потрошит раздавленную сталь машины, словно жертвенного младенца.

Теперь Шив видит, что́ именно уничтожило его мерседес, превратив шестьдесят миллионов рупий в гору немецкого металлолома. Хотя с этого мгновения Шив полный банкрот, он, как и все вокруг, замирает на месте, буквально парализованный увиденным.

Ветровое стекло автомобиля разлетается вдребезги. Нижние конечности боевого робота хватаются за крышу машины и запросто срывают ее. Тупой фаллос электромагнитной пушки находит Шива среди стоящих на улице и берет его на прицел. Шив во все глаза смотрит на громадный клинок, который, закончив крошить то, что когда-то было мерсом седьмой серии, принимает горизонтальное положение. Боевой робот поднимается на ноги и делает шаг по направлению к Шиву. На боку жуткого механизма видны серийный номер и маленькие звезды и полосы, но Шив понимает, что управляет роботом вовсе не белозубый американский юнец с реакциями мальчишки, выросшего на компьютерных играх и пропитанного метамфетаминами. Здесь не обошлось без какого-нибудь курильщика биди, засевшего в фургоне у круглосуточного кинотеатра с клавиатурой, над которой его пальцы исполняют смертоносный танец Кали. И Шив ему знаком.

Шив даже не пытается бежать. Эти штуки способны двигаться со скоростью сто километров в час, и уж если они уловят запах нужного ДНК, их без промаха разящий клинок пройдет любое препятствие, но до вашей мягонькой плоти доберется.

Боевой робот встает на дыбы и нависает над Шивом. Уродливая маленькая головка богомола опускается, сенсорная оснастка вращается на шарнирах. Шив может расслабиться. Теперь начался просто спектакль для уличных ротозеев.

– Господин Фараджи. К вашему сведению, с этого момента все задолженности и налоговые претензии к вам от господина Бачхана ведет Агентство коллекторов ахимсы ^[31].

– Бачхан требует с меня?! – кричит Шив, глядя на размазанные по тротуару и истекающие спиртовым топливом останки последней ценности, которая у него оставалась.

– Верно, господин Фараджи, – говорит робот-убийца. – Финансовые претензии «Тотализатора Бачхана» к вам на данный момент сводятся к восемнадцати миллионам рупий. Вам дается одна неделя, начиная с сегодняшнего дня, чтобы закрыть этот счет. В противном случае будет запущена процедура взыскания.

Чудовищный механизм поворачивается на задних ногах, убирает все лишние части и, перепрыгивая через хозяев чайных, коров, проституток и зевак, направляется к перекрестку.

– Эй! – кричит Шив ему вслед. – А в чем была проблема инвойс прислать?

Он подбирает осколки высокоточных немецких устройств и швыряет их вслед коллектору.

11. Лиза, Лалл

– Так это, мисс Дурнау, ваша лучшая идея, – сказал Томас Лалл, сидя за широким столом, на котором лежала папка с ее резюме и презентацией. Из панорамного окна за его спиной открывался вид на широкие просторы Канзаса в самый жаркий июнь столетия. – Где же вы были, когда она пришла вам в голову?

(Это флэшбек, который всплывает перед глазами Лизы на расстоянии двадцати двух часов полета от МКС и двадцати шести – от Дарнли-285. Лиза накачана медикаментами и упакована в мешок, прикрепленный к внутренней стене отделяемого отсека. Она не должна мешать капитану Бет, у которой слегка заложило правую ноздрю – воздух у нее из носа вырывается с ритмическим посвистыванием. Во вселенной Лизы этот назойливый звук дыхания пилота постепенно становится самым существенным раздражителем.)

Такого июня раньше не бывало. Об этом с уверенностью говорят сотрудники аэропорта, девушка в автопрокате, мужчина из университетской охраны, у которого она спросила дорогу. Тут вам не просто горячие воды у берегов Перу или угасающая энергия Гольфстрима. Здесь климатологи вошли в ту зону неизвестности, в которой любые предсказания теряют смысл. Томас Лалл пролистал ее резюме, взглянул на первый лист презентации и, когда она показала ему первый слайд, остановил ее резаным мячом вопроса.

Лиза Дурнау до сих пор прекрасно помнит всплеск собственного возмущения. Пришлось положить ладони на бедра и крепко сдавить их, чтобы хоть как-то успокоиться. Когда она отняла руки, на брюках остались два потных отпечатка – словно талисманы от сглаза.

– Профессор Лалл, я стараюсь вести себя профессионально и, думаю, это обязывает вас как профессионала уделить мне внимание.

Лиза могла остаться в Оксфорде. Там она была счастлива. Карл Уокер все на свете отдал бы ради того, чтобы удержать ее в Кибле ^[32]. Из захолустья, где все еще преподавалось интеллектуальное проектирование, совершенно раздавленными возвращались и более блестящие докторанты, нежели она. Но если бы главный центр по исследованию кибержизни располагался на холме в Библейском поясе ^[33], Лиза Дурнау обязательно поехала бы и туда. Еще до развода родителей она отвергла христианскую вселенную, которой жил ее отец, но пресвитерианское упрямство и привычка полагаться на собственные силы прочно впечатались в генетический код Лизы. И она ни при каких обстоятельствах не позволит этому мужчине поколебать ее уверенность в себе.

– Вы можете привлечь мое внимание прежде всего ответом на заданный вам вопрос, – ответил Томас. – Я хочу знать источник вашего вдохновения. Хочу представлять, как у вас протекает творческий процесс. Ощутить вместе с вами те мгновения, когда инсайт освещает вашу личную вселенную, подобно яркой вспышке молнии. Мгновения, когда вы можете проработать семьдесят часов подряд на кофе и декседрине, потому что стоит лишь на секунду отвлечься – и все будет потеряно. Мгновения, когда идея вдруг материализуется из абсолютной доселе пустоты. Я хочу знать, как, когда и где она, эта идея, посетила вас. Наука – это творчество. Все остальное меня не интересует.

– Окей, – сказала Лиза Дурнау. – Это случилось в женском туалете на вокзале Паддингтон в Лондоне, в Англии.

Профессор Томас Лалл расцветает улыбкой и откидывается на спинку кресла.

Группа когнитивной космологии встречалась два раза в месяц в кабинете Стивена Зангера в Империал-колледже в Лондоне. Одна из тех вещей, до которых у Лизы Дурнау когда-нибудь должны были дойти руки – вроде того, чтобы научиться жить по средствам или завести детей, – но, вероятно, не дойдут никогда. Карл Уокер передавал ей отчеты о работе группы и резюме заседаний. Это щекотало интеллект, и у Лизы не имелось ни малейшего сомнения в том, что участие в деятельности группы будет способствовать ее карьерному и научному росту, но они подходили к делу с квантово-информационной позиции, а мысли Лизы двигались в направлении топологических кривых.

Затем в протоколах встреч наметился сдвиг в сторону рассуждений о возможности существования искусственного интеллекта в виде параллельной вселенной, выраженной компьютерным кодом. Это уже была ее епархия.

Целый месяц Лиза сопротивлялась, пока Карл Уокер не пригласил ее как-то в пятницу на обед, который завершился в ямайском ресторане в полночь распитием «Гиннесса» и покачиванием под даб. Два дня спустя она сидела в конференц-зале на пятом этаже, завтракая круассанами с шоколадом, и очень широко улыбалась высказываниям ведущих ученых страны относительно места интеллекта в структуре Вселенной.

Но вот кофейные чашки были наполнены заново, и обсуждение началось. Лиза с трудом поспевала за дискуссией, развивавшейся с невероятной скоростью. Протоколы не давали даже отдаленного представления о ее широте и разнообразии. Лиза чувствовала себя неповоротливым толстяком в баскетбольной команде, который постоянно теряет мяч. К тому моменту, когда ей удалось бы получить слово, ее мнение отвечало бы тезису, высказанному три идеи назад, а темп разговора все нарастал.

Солнце поднималось над Гайд-парком, и Лиза Дурнау почувствовала, как постепенно ее охватывает отчаяние. Коллеги мыслили ярко, блестяще, быстро, но почти все в их рассуждениях было ложно, ложно, ложно, а ей не удавалось и слова вставить, чтобы поправить их. Дискутирующим уже начинала надоедать тема беседы. Они выжали из нее всё и теперь собирались двигаться в другом направлении. А это значило, что Лиза может потерять самое важное для себя. Ей просто необходимо было высказаться – и прямо сейчас.

Правая рука Лизы лежала на широком дубовом столе. Она медленно подняла ее. Взгляды присутствующих невольно устремились на девушку. Внезапно воцарилось странное напряженное молчание.

– Извините, – произнесла Лиза Дурнау. – Могу я вставить словечко? По-моему, вы все ошибаетесь.

Вслед за этим она высказала идею о том, что жизнь, разум и сознание стали следствием неких фундаментальных принципов Вселенной – столь же механически, как силы физики и материя. Что КиберЗемля представляет собой модель иной вселенной, которая может существовать в пространстве поливерсума, – вселенной, где разум является не эпифеноменом, а фундаментальной составляющей, как константа тонкой структуры, как омега, как размерность пространства. Вселенная, которая мыслит. Как Бог, добавила Лиза.