Роман отступил на шаг, сердце гулко стучало в ушах. Ему хотелось сорвать повязку с глаз и убежать отсюда подальше, однако он промедлил слишком долго. Шейн вернулся в комнату. Роман поморщился, когда лейтенант развязал ему глаза, и огляделся.

Комната была небольшой, но уютной: написанная маслом картина над камином, мебель из вишневого дерева с зелеными бархатными подушками и мягким покрывалом. На высоких окнах – занавески в цветочек. Окна были открыты, впуская свежий воздух. «Гостиная», – догадался Роман и взглянул на дверь, через которую они пришли.

Деревянная дверь была совершенно непримечательная. Белая краска облупилась, замочная скважина у медной ручки проржавела. Роман предположил, что это был платяной шкаф. Только они почему-то вышли через него из подземелья.

– Ты сейчас встретишься с главнокомандующим Дакром, – сказал Шейн. – Иди за мной.

– Дакром? – прошептал Роман.

Имя огнем поднялось к горлу и обожгло язык. Он увидел себя в кожаных подтяжках, идеально выглаженных брюках и рубашке на пуговицах. Он стоял на углу улицы и читал газету с этим именем в заголовке.

– Идем, – повторил Шейн.

Роман вышел в прихожую и сразу заметил двух вооруженных солдат у двери. Их взгляды были холодны и пронзительны, а лица – словно у статуй. Роман отвернулся и прошел по коридору, Шейн следовал за ним по пятам.

Пол местами казался неровным. На стенах по обоям ползли огромные трещины, будто дом пережил страшную бурю. Войдя в просторную кухню и увидев стол, стропила над головой, увешанные травами и медными кастрюлями, и двойные двери с треснувшим стеклом, Роман ощутил в груди острую боль.

Он уже бывал здесь, совершенно точно.

Его взгляд приковали две пишущие машинки, стоявшие рядом на столе, почти одинаковые. Их клавиши блестели на солнце.

– Кажется, тебе знакома одна из этих печатных машинок?

Роман повернул голову налево. У стола стоял высокий широкоплечий мужчина с длинными светлыми волосами, которые касались ворота безупречно выглаженной формы светло-коричневого цвета. Странно, что Роман совершенно не замечал его, пока тот не заговорил, но теперь не мог отвести от него взгляда.

Похоже, незнакомец был немолод, хотя определить его возраст было трудно. В нем сквозило что-то неподвластное времени – он выглядел представительно, но не было ни морщин в уголках глаз, ни седины в волосах. Лицо было угловатым, резко очерченным, глаза – ярко-голубыми.

Роман никогда не встречал его прежде, и все же в этом мужчине было что-то знакомое. Так и в самом доме, и в пишущих машинках, словно Китт уже видел все это в снах. Возможно, такое впечатление возникало потому, что незнакомец смотрел на него так, словно знал его. Эта мысль была неприятной – будто Роман провел рукой по шерстяному шарфу, а потом дотронулся до выключателя. Как статическое электричество при прикосновении к металлу, вызывающее удар током до самых костей.

Он никогда и помыслить не мог, что однажды будет стоять лицом к лицу с богом. Все божества были побеждены. Погребенные, они спали, и их силы тоже. Они не должны были пробудиться и снова ходить среди смертных. Роман внутренне содрогнулся, когда обрывки воспоминаний начали возвращаться. Вздох, шепот.

Трепет.

Дакр улыбнулся, словно прочитав его мысли.

Бог протянул изящную руку, указывая на пишущие машинки.

Роман поморгал, вспоминая вопрос.

– Да, сэр. Машинки кажутся мне знакомыми.

– И которая из них твоя?

Роман подошел к столу, всмотрелся в печатные машинки, но по одному лишь их виду не мог понять, какая принадлежала ему. Казалось, обе были для него важны, и это сбивало с толку.

– Потрогай их, – мягко произнес Дакр. – Это помогает вернуть воспоминания после исцеления.

Роман вытянул руку, пальцы дрожали. Щеки вспыхнули. Ему было стыдно, что он предстал перед богом таким слабым и хрупким. Он даже имени своего не помнил. Стоило нажать на клавишу «пробел» на стоявшей слева пишущей машинке, бешеный стук сердца вдруг унялся.

«Вот эта, – подумал он. – Это моя».

И снова была вспышка на периферии зрения. На этот раз он точно знал, что это происходило в его воображении. Так возвращалась память. Он вспомнил, как сидел за столом в своей спальне и печатал на этой самой пишущей машинке. Работал при свете лампы до поздней ночи, а рядом лежали книги и стояли чашки с остывшим кофе. Иногда отец стучал в дверь и говорил: «Роман, ложись спать! Слова никуда не убегут. Завтра допишешь».

Роман убрал руку с пробела, и его имя отозвалось эхом в памяти. Он с любопытством взглянул на другую пишущую машинку, провел пальцами по клавишам, ожидая, что вспомнится еще что-то.

Но перед глазами не возникло ни света, ни образов, за которые можно было ухватиться. Поначалу казалось, что вообще ничего не было, кроме прохладной и глубокой тишины. По темной глади озера пробежала рябь. Но затем Роман почувствовал, что его потянули. Откуда-то из глубин его души возникла невидимая нить, спрятанная между ребер. Он не видел ее, но чувствовал.

Кровь вскипела в жилах.

Он почувствовал легкий аромат лаванды, чье-то теплое прикосновение. Удовольствие и беспокойство, желание и страх, от которых ломило в костях, были тесно сплетены воедино.

Китт стиснул зубы, изо всех сил сдерживая нахлынувшие чувства. Но когда он убрал руку, сердце колотилось бешено и жадно.

– Какая из них твоя, корреспондент? – спросил Дакр, но голос изменился и звучал уже не так дружелюбно.

Роман уловил нотку раздражения в его тоне. Наверное, это была какая-то проверка. Было лишь два варианта ответа – правильный и нет. Роман колебался, разрываясь между пишущей машинкой, позволившей вспомнить его имя, и той, которая напомнила ему, что он живой.

– Эта, – ответил он и указал на машинку слева. Ту, что всколыхнула воспоминания. – Думаю, это моя.

Дакр кивнул кому-то за его спиной. К столу подошел Шейн, о котором Роман совершенно позабыл.

– Отнеси нужную машинку в комнату нашего корреспондента, – велел Дакр. – Другую уничтожь.

– Слушаюсь, господин, – ответил Шейн, склонив голову.

Роман вздрогнул. Он хотел возразить – он не желал, чтобы другую машинку уничтожали, – но не смог найти в себе ни смелости, ни нужных слов, чтобы переубедить Дакра. В голове как будто стояла глыба льда, готовая разлететься на мириады осколков, и бог, вероятно, об этом знал.

– Иди за мной, корреспондент, – сказал Дакр. – Хочу тебе кое-что показать.

* * *

Роман прошел вслед за Дакром через задние двери в заросший сорняками огород. Земля была сырой, а между овощными грядками блестели лужи после дождя. Но в ясном небе светило солнце, а западный ветер рассеивал облака.

Через железные ворота они вышли на разбитую мощеную дорогу, пересекли ее и оказались посреди поля.

Дакр без труда пробирался сквозь высокую траву; его тень колыхалась на золотистых стеблях. При каждом его шаге раздавался звук – не то легкий звон колокольчика, не то звяканье металла.

Роман шел следом за ним, но сердце его учащенно билось. Это место как-то странно действовало на него. Он дрожал, несмотря на солнечное тепло, а на коже проступил пот.

– Вот здесь я нашел тебя, – сказал Дакр.

Китт неохотно остановился и посмотрел на землю. Кое-где трава была примята и испачкана. Похоже на засохшую кровь цвета темного вина.

– Тебе оставалось несколько секунд до смерти. В твоих легких было полно крови. Ты полз по траве, будто кого-то искал. – Дакр помолчал. Легкий ветерок взъерошил его соломенные волосы. Он посмотрел Роману в глаза. – Помнишь?

– Нет.

Голова у Романа снова начала раскалываться. Он хмуро посмотрел на примятую траву и пятна крови. Попытался представить себя здесь умирающим, но ничего не почувствовал, кроме благодарности богу за спасение.

– Вас нелегко исцелять. Тела смертных хрупки, как и ваш разум, – произнес Дакр с ноткой иронии. – Словно паучий шелк, словно лед по весне. Чтобы исцелить магией твои физические раны, мне пришлось возвести в твоем разуме стены. Они защитили тебя при пробуждении. Лучше, если воспоминания будут возвращаться постепенно.

Роман некоторое время молчал. Не сводя взгляда с орошенной кровью земли, он спросил:

– Почему вы спасли меня?

– Тебе отведена крайне важная роль в этой войне, – ответил Дакр. – Я бы хотел, чтобы ты излагал мою сторону истории.

* * *

В тот вечер Роман стоял в своей комнате на верхнем этаже дома, который почти вспомнил.

На окне висели темно-зеленые занавески. У стены лежал импровизированный тюфяк со сложенными одеялами. Оконные стекла покрывала паутина трещин, и сколы переливались всеми цветами радуги в свете закатного солнца. Дверь закрывалась с трудом, словно фундамент здания сместился. Хотя Роману отвели собственную комнату, приватность была иллюзией. Замок на двери отсутствовал, а в коридоре стоял на страже Шейн.

Однако все внимание Роман сосредоточил на столе у окна. И на пишущей машинке, которая поблескивала в угасающем свете дня, ожидая его.

От усталости тело отяжелело, но он всегда ставил долг прежде всего и поэтому подошел к столу, сел на стул и уставился на печатную машинку. Китт еще не знал, о чем писать. Не знал даже, найдутся ли у него какие-то слова.

На столе лежали стопка чистой бумаги, блокнот и карандаши, стояли свечи и лампа, дающая желтый электрический свет. Можно писать хоть всю ночь. Похоже, Дакр все продумал. Роман аккуратно заправил бумагу в машинку. Вздохнув, провел рукой по темным волосам.

Нужно было принять душ. Хотелось завалиться спать и какое-то время ни о чем не думать. Но положив пальцы на клавиатуру, Китт удивился.

Это была не та пишущая машинка, на которую он указал. Не та, которая промелькнула в его воспоминании и на которой он печатал с детства.

Роман закрыл глаза; дыхание перехватило.

Он снова почувствовал, как его тянут, и снова его охватила буря эмоций. Он попытался представить, кто касался этих клавиш, снова и снова. Кто печатал на этой машинке?

«Кто же ты?»

Ответа не последовало. Он ничего не увидел, но снова кое-что почувствовал – легкое, но несомненное притяжение. Невидимую нить, завязанную узлом в груди.

Он воспротивился этой тяге к неизвестному.

5
«Первая Алуэтта»

– Не думаю, что Роман нас предал, – сказала Айрис. – Он просто пытается выжить.

Хелена выгнула бровь.

– Вполне вероятно. Но он все равно ненадежен, и он скомпрометировал себя. Я больше не могу ему доверять, а теперь он еще и пошел против нас, потому что пишет для конкурента.

Айрис снова посмотрела на «Вестник Оута», который не выпускала из рук. Мысли путались, но она постаралась сосредоточиться на статье Романа. Она будто слышала, как он читает ей эту статью, а его голос стал холодным и резким, почти незнакомым. Внезапно ее взгляд зацепился за одно слово в шестом предложении, которое она чуть не упустила: «Историю, не сведенную к музейным экспонатам и историческим фолиантам, к которым многие из нас даже не прикоснутся, но историю, которая еще пишется».

– Музей, – прошептала она.

– Что? – спросила Хелена.

Айрис поморгала. Сердце у нее бешено заколотилось.

– Ничего. Просто мысли вслух.

Хелена вздохнула, уперев руки в бока.

– Это не помешает тебе работать, малыш?

– Нет. Наоборот. – Айрис подошла к телефону. – Я докопаюсь до истины.

Она тряхнула «Вестником Оута», чтобы успокоить Хелену и коллег, смотревших на нее. Потом сняла трубку и набрала номер оператора.

Раздался мужской голос.

– С кем вас соединить?

– С «Вестником Оута», пожалуйста, – попросила Айрис.

– Минуточку.

Постукивая ногой, она ждала. На линии слышались помехи и щелчки, а затем – непрерывный звон. В редакции «Вестника» стояло несколько телефонов, и было трудно сказать, кто ответит, поэтому Айрис ждала, считая секунды, надеясь и молясь…

– Здравствуйте. Говорит Приндл из «Вестника Оута».