Мерседес Рон: 10000 миль, чтобы найти тебя

© 2023, Mercedes Ron

© 2023, Penguin Random House Grupo Editorial, S.A.U.

© С. Прокопец, перевод на русский язык

В оформлении макета использованы материалы по лицензии © shutterstock.com

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Моей сестре Белен, которая боролась за то,

чтобы эта история вышла в свет.

Пролог

Пока он лежал на кровати, его отсутствующий взгляд ясно давал понять, что его что-то беспокоило. Его не волновало и то, что он буквально только что закончил развлекаться с красивой длинноногой девушкой с невероятными формами. Беспокойство, которое овладело им два месяца назад, усиливалось по мере того, как сын Леноксов опасно приближался к истине. Он взял телефон с прикроватной тумбочки и напечатал свое имя в поисковой строке в интернете. Недавно стало известно, что Ленокс будет назначен на должность нового генерального директора Lenox Executive Aviation, и насколько ему удалось выяснить… сын не имел ничего общего со своим отцом Ричардом Леноксом.

Сразу стало понятно, что их знакомство было всего лишь вопросом времени. Однако он бы солгал, если бы сказал, что с нетерпением ждал этого… Что-то внутри подсказывало ему, что на этот раз вопрос не решится вызовом хорошего киллера.

Александр Ленокс не был похож на своего брата… И угроза, которая нависла над ним, привела к немыслимому: ей удалось лишить его сна.

1
Никки

В моих глазах отражался огонь, что горел передо мной.

Я молча наблюдала за тем, как огонь охватил тело моего дяди Кадека, и чувствовала, как рядом со мной дрожит моя бабушка, содрогаясь от рыданий. В индуизме тела умерших кремируют, чтобы помочь душам перевоплотиться в новую жизнь, огонь считается символом очищения и освобождения… И на мгновение мне изо всех сил захотелось в это поверить.

Мои друзья, которые стояли рядом со мной, затаили дыхание, наблюдая за ритуалом, к которому они наверняка не привыкли. Смерть не должна быть чем-то печальным… по крайней мере, не в этом уголке мира. На Бали мы верим в реинкарнацию, празднуем смерть и вспоминаем усопших на грандиозных банкетах с едой…

Никогда еще за всю свою жизнь я так сильно не ненавидела религию, как в этот момент.

Я была разбита… Мое сердце наполнено бесконечной печалью и ненавистью по отношению к тому, кто решил забрать у меня человека, который был мне как отец.

Врачи, которые нашли его, сказали, что это был сердечный приступ… «Сердечный приступ»… Была ли я его причиной? Мог ли мой бунт из-за того, что я уехала с Алексом, спровоцировать сердечный приступ, который привел к смерти моего дяди?

Нельзя так думать. Я не могла взвалить эту ношу на себя, если хотела пережить свою потерю, и чтобы при этом чувство вины полностью не поглотило меня. Но что-то во мне не могло избавить меня от мысли, что было бы, останься я тогда рядом с ним…

Это состояние коснулось не только меня: весь остров был погружен в печаль. Их лидер умер, и достаточно было взглянуть по сторонам, чтобы убедиться в том, насколько любимым и уважаемым был мой дядя на протяжении всех этих лет. Практически все жители острова собрались, чтобы попрощаться с ним.

Согласно традициям индуизма, следующие десять дней после похорон мы должны были соблюдать траур. Мужчинам запрещалось стричься и бриться, а женщинам мыть голову и посещать храмы и святые места.

Я решила запереться дома.

Позволила страху и печали поглотить меня и отогнала от себя всех, кто пытался мне помешать. Единственная причина, по которой я вставала с постели, заключалась в том, чтобы навещать мою бабушку, которая в возрасте восьмидесяти лет потеряла обоих своих детей.

Мы вместе стояли на коленях и молились… Точнее, она молилась, а я пыталась осознать то, что моя жизнь так радикально изменилась за считаные часы.

Несмотря на все, что произошло с моим дядей, мне никак не удавалось выкинуть из головы последние часы, проведенные с этим потрясающим мужчиной, который забрал с собой частичку моего сердца. Я изо всех сил старалась спрятать Алекса и его правду в закрытом ящике – в том уголке своей головы, который открою только тогда, когда буду к этому готова. Однако, несмотря на то что я хранила все это глубоко внутри себя, воспоминания, его слова, прикосновения и поцелуи изо дня в день всплывали в моем подсознании, утешая меня так же, как, я знала и верила, он сделал бы, если бы был рядом со мной.

Но это было только мое воображение. Мы больше не общались.

Зачем?

Он уехал, и мне пришлось столкнуться со вторым по величине несчастьем, которое только что обрушилось на мою семью. Здесь не о чем было больше говорить.

Вначале он написал мне, но, учитывая все произошедшее, стоило мне вернуться домой, когда я прочитала его сообщение, было уже поздно пытаться поддерживать то, что уже явно закончилось. Я не чувствовала себя достаточно сильной ни физически, ни морально, чтобы преодолевать расстояние, которое нас разделяло. Он был из другого мира и не собирался бросать все ради этого острова, ради меня. И наши чувства по этому поводу были взаимны. Связь, которая возродилась между нами, была дикой, но я знала, что будет лучше держать ее под замком, в конце концов, нужно уметь отказываться от невозможного. Лондон был не для меня, и мне было трудно представить себе место более далекое от меня, чем этот город. Тем не менее его последние слова, сказанные перед отъездом, напрочь засели у меня в голове, звуча подобно мантре, которой, казалось, не было конца.

«Двадцать лет назад частный самолет Gulfstream V разбился во время полета над Северным морем, когда направлялся в Лондон из Амстердама». «На борту самолета находился Джейкоб Лейтон, его семилетний сын Адам и предполагаемая няня мальчика». «Николь, я думаю, это не просто авиакатастрофа. Уверен, есть еще очень много всего, о чем никто не знал».

Как бы сильно мне ни хотелось продолжать жить, игнорируя то, что он мне тогда сказал… это было невозможно. Стоило мне расслабиться и ослабить свою защиту, особенно часто это случалось перед сном, слова Алекса возвращались, чтобы мучить меня и не давать мне покоя.

«Полагаю, твой дядя опасается за твою жизнь. Может, он почувствовал или понял, что авиакатастрофа была спровоцирована. Как и многие британцы, он, скорее всего, осознает, что кто-то хотел избавиться от твоего отца и его наследника. Возможно, этим кем-то является человек, который сейчас руководит фармацевтической компанией».

«Если то, что я выяснил, – правда, и я готов поспорить на что угодно, что так и есть… Николь, ты была бы законной наследницей империи Лейтон, ты это понимаешь? Все было бы твоим».

Я с силой закрыла глаза, пытаясь выбросить его слова из головы.

«Все было бы твоим».

Все… Что «все»? Мне ничего не хотелось, только вернуться к своему дяде и родителям, мне хотелось жить спокойно, я не хотела ничего требовать, я не хотела ничего…

В последнем сообщении, которое мне отправил Алекс, говорилось следующее:

Мне бы очень хотелось снова услышать твой голос, даже если только по телефону, Николь. Понимаю, те открытия сильно ранили тебя, и отчасти это привело к тому, что ты больше ничего не желаешь слышать обо мне. Я больше не буду беспокоить тебя, поскольку уважаю твое решение жить так, как ты жила до сих пор… Не всем из нас дано смотреть правде в глаза, к тому же твое место там, на Бали.

Я буду скучать по твоей компании, улыбке и по ощущению твоих губ.

Желаю тебе всего наилучшего.

Я ничего ему не ответила.

Не смогла.

Даже не рассказала ему о своем дяде, мне не хотелось подкармливать монстра, который начал расти внутри меня и так и норовил уничтожить все на своем пути.

Чтение о том, что он скучал по моим губам, пробудило во мне желание, которое долго дремало с тех пор, как умер мой дядя. Я даже не могла фантазировать о своих последних воспоминаниях об Алексе, о том, как мы вдвоем гуляли, держась за руки, среди рисовых полей, о его поцелуях украдкой каждый раз, когда выпадала такая возможность, не теряя времени даром, потому что времени у нас как раз-таки и не было.

Несколько раз мне доводилось просыпаться с колотящимся сердцем, с похороненными воспоминаниями о его руках, что ласкали мою кожу, о его языке, заставляющем меня вздрагивать, и о наших телах, слившихся в единое целое и заставляющих нас достигать необъяснимого и невероятно захватывающего удовольствия.

В такие ночи я ворочалась, вся в поту, терлась о простыни, мое тело искало в складках моей одежды возможность найти хоть какое-то воспоминание, прося мои руки, все так же во сне, повторить то, что его руки делали со мной так много раз наяву. Но это было не то же самое. Его прикосновения словно все еще присутствовали на моей коже, недаром говорят, что у тела есть память, потому что мое помнило каждую складочку, каждый уголок и сантиметр, к которому он прикасался. Я могла бы нарисовать карту маршрута его губ по моему телу. В конце концов все заканчивалось тем, что я была возбуждена и расстроена, испытав глубокую ностальгию по той связи, что привела в столь неожиданные для меня места.

Но все это заканчивалось… стоило мне включить свет. И мне приходилось напоминать себе, что это был сон. Даже когда он на самом деле был здесь, на острове, это все равно был сон. Вот как мне следовало думать об этом, если мне хотелось двигаться дальше. Я не могла думать о нем. Это случалось только в моем подсознании и в те периоды, когда моя голова абстрагировалась от трагедии и выбирала пути, по которым я запрещала ей ступать.

И вот наконец я вернулась к своей жизни, работе, к своим животным, к занятиям йогой, но мне так и не удалось забыть о том, что произошло. Мой разум и тело готовились, даже когда я сама того не подозревала, к тому моменту, когда мне удастся набраться смелости и взглянуть правде в глаза.

Через месяц после смерти дяди моя бабушка попросила меня помочь упаковать его вещи в коробки, навести порядок в доме и выбрать, что мы раздадим, а что оставим себе на память. Она совсем не выглядела так, будто была в состоянии оставить все позади, и именно поэтому я пришла, чтобы помочь ей принять трудные решения.

Было нелегко войти в комнату дяди, вторгнуться в его личную жизнь и выбрать, что оставить, а что выбросить или пожертвовать, учитывая то, каким он всегда был скрытным. Будто делаю что-то не то, я чувствовала себя маленькой девочкой, которая решила нашкодить, осознавая, что, если меня поймают, меня будут ожидать последствия.

В его ящиках было множество конвертов, счетов, писем от друзей… Я даже наткнулась на письма от его девушки, с которой мне так и не довелось познакомиться. Было трудно обнаружить в моем дяде Кадеке черты, о которых мне не было известно и которые уже никогда не увижу в нем. Например, он хранил сигары у себя под кроватью, несмотря на то что клялся нам с бабушкой, что бросил курить больше года назад. Я с тоской улыбнулась и потянулась за сигарой, чтобы вдохнуть ее аромат. Он тоже так пах… очень характерный аромат. Мне показалось забавным, что то, что я всегда критиковала и ненавидела, в тот момент заставило меня почувствовать себя ближе к нему.

Я спрятала несколько штук в карман, ничего не сказав бабушке, зная, что, увидь меня дядя в этот момент, он бы наверняка закатил глаза. На третий день разбора вещей я нашла кое-что, что заставило мое сердце забиться сильнее. Ко мне пришло осознание того, что это нечто особенное, стоило мне увидеть почерк, и еще задолго до того, как убедилась, что письмо написано на английском.

В письме было написано:

Дорогой Кадек,

Отрадно слышать, что нам удалось так быстро прийти к соглашению, которое устроит обе стороны. Я понимаю, почему ты не хочешь, чтобы твоя племянница подвергалась воздействию жизни, которая, несомненно, сделала ее такой, какой мы не хотим ее видеть.