– То есть дело они прекращать не собираются.

Мора Пьоцци выглядела ошеломленной.

– Разумеется, нет! – произнесла она, наконец.

Затем, словно боясь, что Табита ее не поймет, продолжила:

– По моему мнению, у нас есть три варианта: вы можете заявить о своей невиновности, можете признать себя виновной в неумышленном убийстве или же…

– Подождите! – перебила ее Табита.

– Да?

– Я хочу вас спросить об одной вещи.

– Хорошо.

Табита глубоко вздохнула.

– Вы считаете, что это сделала я?

– Я ваш защитник. И моя задача – выполнить свою работу наилучшим образом.

– Это не ответ.

– Моя работа заключается не в том, чтобы искать истину.

– То есть вы мне не ответите?

– Нет.

– Это означает, что вы думаете, будто убийца – я?

– Это означает, что я выступаю в роли вашего защитника.

– Но мне нужно, чтобы мой адвокат верил в меня.

К своему ужасу, Табита почувствовала, как ее глаза наполняются крупными слезами. Она отвернулась и яростно заморгала, ощущая на себе пристальный взгляд Моры Пьоцци.

– Нет, Табита. Вам нужно, чтобы ваш поверенный сделал все возможное, чтобы защитить вас. Это все, что я хочу, но вы должны мне помогать.

– Плохи мои дела, да?

– Мы только в самом начале долгого процесса.

Табита не могла говорить. Слезы застилали ей глаза, все было как в тумане. Она отсчитывала дни до седьмого февраля, но сейчас ей стало ясно, что это только начало. Ей представилась ее камера, где небо было лишь маленьким квадратиком в бетонной стене, где ей по ночам казалось, что она вот-вот задохнется. Она услышала эхо удаляющихся шагов в коридоре, лязг металлических дверей, скрежет поворачивающихся в замках ключей, ночной вой и увидела глядящие на нее глаза…

– Табита! Вы слышали, что я сказала?

– Нет. Извините.

– Я говорю, что вы должны двигаться поступательно, шаг за шагом.

Табита кивнула.

– Ваш следующий шаг – суд. Вам следует хорошенько обдумать ваши варианты.

– Да… Вы сказали, что у меня есть три варианта: не признавать себя виновной, сознаться в непредумышленном убийстве… а что третий?

– Частичная ответственность.

– Я не понимаю, что это?

– Нужно указать на то, что Стюарт Риз надругался над вами, когда вы были несовершеннолетней. С тех пор вы находитесь в состоянии клинической депрессии и отчаянно пытаетесь справиться с ее проявлениями.

– Что вы такое говорите?!

– Я говорю, что вам, Табита, нужно выбрать наиболее подходящий вариант.

– Вы думаете, что это я убила его.

Мора Пьоцци поднялась со стула:

– Осталась всего неделя, – сказала она. – Подумайте об этом.

Глава 14

В средней школе Табита хорошо успевала по математике, химии и неплохо рисовала (ей больше нравилась графика, чем живопись). Небольшого роста, жилистая и сильная, она часто выходила победительницей в кроссе. Однако ей трудно было сходиться с ребятами, присоединяться к их компаниям, хотя тихоней она не была.

Табита не слыла «очаровашкой», не заигрывала с мальчиками, не хихикала с девчонками, не умела выбирать модные кроссовки, не знала новых танцевальных коленец, не отмечала вечер пятницы, не кичилась сексуальным опытом, которого не было; она не похвалялась умением пить или курить травку и не разбалтывала чужих секретов. В общем, она не походила на обычного тинейджера, а после смерти отца – и подавно. В лучшем случае Табиту воспринимали как одиночку, а в худшем – не стоит и говорить. Но она держалась молодцом, притворяясь, что ей все равно, и мало-помалу ей действительно стало все равно. А быть может, и не всё. Во всяком случае, она переносила свои невзгоды гораздо легче, чем в детстве.

Табита лежала на койке, вспоминая себя пятнадцать лет назад (срок в полжизни!) – колючей, угловатой, единственным ребенком в семье; невысокого роста, плоскогрудой, выглядевшей младше своих лет, скрывавшей застенчивость под маской раздражительности и неразговорчивости. Постепенно на нее перестали обращать внимание и отстали, но тут вдруг ее приметил учитель математики мистер Риз. Он был самым обычным преподавателем – не настолько харизматичным, чтобы о нем перешептывались девушки, но и не похожим на всеми презираемого мистера Уидона, который зачесывал волосы на макушку, чтобы скрыть лысину. Мистеру Ризу без особого труда удавалось поддерживать порядок в классе. Иногда и он мог выйти из себя, но не так, как остальные, которые просто орали и размахивали руками. Его гнев был целенаправленным, саркастическим и действенным.

Мистер Риз тоже не обращал на Табиту особого внимания, пока не наступила пора выпускных экзаменов. Тут она ощутила на себе взгляды учителя. Поначалу тот говорил с ней только об учебе, ведь Табита была лучшей его ученицей, которую он ставил в пример всем, кто плохо успевал по предмету (что, впрочем, никак не способствовало росту ее популярности в классе). Потом стал задерживать ее после уроков, давал более сложные задачи, чем для остальных учеников. Мистер Риз говорил, что Табита должна продолжить изучение математики в университете. Ей казалось, что учитель – единственный, кто смог понять ее.

Риз был немолод и некрасив. Табита не испытывала к нему нежных чувств. Она вообще не думала о любви. Мистер Риз просто был добр к ней, а она тогда так нуждалась в поддержке. У него было дружелюбное лицо.

Когда учитель раз приобнял ее за плечи, она не стала сопротивляться. Когда положил руку ей на колено, не оттолкнула его. Когда сказал, что именно из-за нее ждет начала каждого рабочего дня, она поверила. А когда в один слякотный зимний день он предложил подвезти ее до дома, а сам повез в лес, задрал ей юбку, сорвал трусики, надел презерватив и в душной темноте салона лишил ее девственности, запятнав кровью сиденье, – она не протестовала, а, отвернувшись, смотрела в окно на дождь. Она словно окаменела и просто ждала, когда все закончится.

Ей никогда не приходило в голову рассказать кому-нибудь о произошедшем. Ни в тот раз, ни в последующие.

«Одиннадцать сред, – думала Табита, слушая, как наверху бормочет во сне Микаэла. – Или двенадцать?»

Была очередная среда. Она ждала после урока, а мистер Риз прошел мимо, даже не взглянув на нее. Табита подошла к окну и увидела, как от здания школы отъезжает его машина. Вот так все и закончилось, словно ничего не было, словно он просто стер ее из своей памяти. Неделю за неделей она высиживала на его уроках, а его взгляд проходил сквозь нее, словно на месте Табиты Харди было пустое место. Она не чувствовала ни горечи, ни облегчения. Она вообще ничего не чувствовала. Это было похоже на сон, сон в темноте, и Табита никак не могла собрать воедино его фрагменты, чтобы получилась осмысленная история.

Почему же она, маленькая злюка, сирота Табита Харди, которая не боялась хулиганов и читала книжки о правах женщин, допустила такое?

Почему она не думала об этом все пятнадцать лет и молчала на сеансах психотерапии? Отчего ей не было стыдно, она не злилась, оставаясь равнодушной? Она всегда была бойцом, но ей и в голову не приходило, что можно сражаться за себя.

Табита смотрела в ночной мрак. Возможно, думала она, из-за того, что она жалка или у нее не все в порядке с головой. Или неприятие случившегося было так сильно, что она загнала его очень глубоко внутрь. Мора Пьоцци, наверное, права – это самое настоящее насилие, которое причинило сильнейшую травму. Конечно, права. Ей было пятнадцать, а ему около сорока пяти.

И вот теперь этот человек, который надругался над ней, мертв. Мистер Риз, учитель математики. Стюарт Риз, сосед. Опора деревенской общины. Его тело в ее сарае, машина припаркована снаружи, а его кровь на ней, на Табите.

Она так сильно прикусила губу, что ощутила какой-то железистый привкус. Чтобы темнота стала еще темнее, Табита закрыла глаза руками. Она никак не могла вспомнить тот день, даже несколько его обрывков. День лютой непогоды и затаившегося страха. День, когда нужно было ползти вслепую, чтобы дожить до его конца.

Так что же произошло? Зачем он пришел к ней домой, почему он умер и что она тогда делала?

Ее адвокат считает, что она убила его. Верила ли в это сама Табита? Она не знала. Она не знала, и страх от этого незнания пропитывал ее, словно яд. Она понятия не имела, что ей делать, как поступить. Ей не к кому было обратиться, а ночь все тянулась и тянулась, но даже когда наступил рассвет, она все еще не нашла решения.

Глава 15

– Вы в порядке?

Табита оглянулась и встретила беспокойный взгляд Ингрид. Табита стояла в углу прогулочного двора. Заключенные имели право на ежедневную часовую прогулку на свежем воздухе. Прогулка значилась в распорядке дня; в сущности, там много чего значилось и было доступно, но администрация тюрьмы могла в любой момент внести в него изменения без предварительного уведомления. Даже за то короткое время, что Табита провела в «Кроу Грейндж», прогулки несколько раз отменялись – то из соображений безопасности, то из-за нехватки персонала, а один раз так вообще без объяснения причин.

Сегодня, после ужасной ночи, Табита испытывала радость, что ей удалось выбраться на воздух. Двор с трех сторон был обнесен постройками, а с четвертой отгорожен забором, за которым был еще один двор. Зато здесь можно было смотреть на небо, и это являлось настоящим облегчением, несмотря на холодный и серый день.

Некоторые из заключенных использовали этот час для физических упражнений. Какая-то женщина готовилась к Лондонскому марафону. Бежать по улицам столицы она, естественно, не могла, так как отбывала тридцатилетний срок за убийство трех гангстеров. Ее личный марафон должен был состояться на местном футбольном поле – ровно двести кругов.

Тюремный двор напоминал Табите школьную площадку, где дети сбивались в группы: «крутые» и их прихлебатели, «отверженные», хулиганы, «затюканные» и одинокие. Табита вела себя так же, как и в школе: уходила в самый дальний угол в надежде, что никто не обратит на нее особого внимания.

Когда Ингрид заговорила с ней, Табита стояла, прислонившись к проволочному забору, запрокинув голову и прикрыв глаза.

– Не стоило церемониться, – сказала она Ингрид.

– Да не то чтобы я церемонилась, – ответила та, – но мне показалось, что вы чем-то обеспокоены.

– Что, хочешь поведать мне еще какое-нибудь местное правило?

Ингрид огляделась:

– Вы ведете себя уж больно отчужденно. Я, конечно, не предлагаю напрашиваться на знакомство со всеми подряд, но если человек постоянно один, то его начинают подозревать черт знает в чем.

– Я не собираюсь здесь надолго задерживаться, – ответила Табита, но как-то вяло и неуверенно. – Так что их подозрения меня мало волнуют.

– Послушайте, я в том же положении, что и вы, – улыбнулась Ингрид. – У меня скоро состоится заседание по условно-досрочному освобождению. Всегда есть на что надеяться. Сразу начинаешь мечтать о жизни на воле. Знаете ли, еда, хорошая компания… Но мне обычно представляется, что я просто гуляю.

– Не надо, – сказала Табита, попытавшись улыбнуться, словно они вели самый обычный разговор.

Лицо Ингрид несколько посерьезнело:

– А если откровенно, как дела?

– Когда я была маленькой, меня учили, что если тебя спрашивают: «Как дела?» – всегда нужно отвечать: «Прекрасно!»

Ингрид коснулась плеча Табиты:

– Одной тебе здесь не справиться. Нужно с кем-нибудь разговаривать. Пусть даже не со мной. Но надо найти себе собеседника. Те, кто молчат, кончают тем, что либо вскрывают себе вены, либо начинают тянуть травку, а то и еще что похуже.

– Ну ладно, – уступила Табита. – Ответ: сейчас у меня не все прекрасно.

Она глубоко вздохнула и рассказала о своем разговоре с Морой. Закончив, Табита с любопытством заглянула в лицо Ингрид.

– Еще есть совет?