– Вот и правильно. Муж на работе все время, да? – при упоминании мужа в животе все сжимается, а грудную клетку сдавливает так, будто кто-то придавил меня к кровати бетонной плитой. – А мама будет ухаживать за тобой.

Для мамы мой побег от Матвея будет настоящим шоком и поводом без конца напоминать мне о том, что она была права и Прокофьев оказался не самым лучшим вариантом.

Но я же влюбилась. Да и как можно было не влюбиться? Я девочка-студентка, которую впервые выпустили в ночной клуб с подружками, а там он – красивый, статный, молодой бизнесмен.

Он попросил номер, но я испугалась и сбежала домой с папиным водителем.

А девчонки растрепали ему, где мы учимся.

Каково же было мое удивление, когда на следующий день красивый незнакомец встречал меня после пар возле университета с цветами.

И завертелось.

Матвей долго и упорно ухаживал за мной. Но я отказывала. Тогда он заявился с официальным визитом к папе и попросил у него разрешения пригласить меня на свидание.

Папа долго с ним разговаривал и дал добро.

А уже спустя год мы поженились. Только мама всегда настороженно относилась к моему выбору. Но я ее не слушала… А зря.

– Ну все. Через двадцать минут забегу проверю, как ты тут, – улыбается женщина и выходит за дверь.

Я смотрю на капли, стекающие в трубку и отправляющиеся мне в вену, и кажется, что вместе с каждой из них я не набираюсь сил, а будто, наоборот, лишаюсь их и из меня вытекает жизнь.

Как жить дальше после подобного предательства?

Перед глазами до сих пор образ этой борзой девицы, что чувствовала себя хозяйкой положения, несмотря на то что ее застали в чужой кровати с чужим мужем.

А Матвей! И это его “Я так больше не могу”.

Эта чертова фраза так и будет крутиться у меня в голове до конца моих дней. Что значит “не могу”?

Это я не смогу простить предательство, даже ради малышки. Хотя меня никто и не просит о прощении.

Как мы будем выстраивать общение Прокофьева с нашей дочкой, даже представить не могу.

Капля за каплей флакон пустеет, но еще все равно лежать около получаса. Должна прийти медсестра, проверить, и тогда я попрошу ее чуть ускорить темп, потому что в таком положении затекает спина.

Не успеваю об этом подумать, как раздается стук в дверь.

– Входите, – говорю, хотя обычно медперсонал не стучится. Но эта мысль приходит слишком поздно ко мне.

Я чувствую его раньше, чем успеваю увидеть. Сердце замирает, и от лица отливает кровь.

– Привет, – прикрывает за собой дверь Матвей, держа в руках огромный букет цветов.

Лицо заросшее и какое-то помятое. Но я смотрю на веник в его руках и пытаюсь мысленно сосчитать, сколько таких было за нашу совместную жизнь. Бессчетное множество. Были ли они просто в качестве знака внимания или попыткой загладить вину?

– Уходи, – отворачиваюсь я от него и смотрю на выключенный экран телевизора.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает мерзавец.

– Тебе хватает совести еще спрашивать о том, как я себя чувствую? – поворачиваю к нему голову и встречаюсь с бесстыжими карими глазами. – Спасибо, плохо. А теперь, когда ты пришел, еще хуже.

– Вит, зачем ты так? Я переживаю…

– О, я видела вчера, как ты переживал, с вином, мятыми простынями и голой потаскухой на них.

– Вита, это недоразумение…

– Пошел вон! – смотрю ему в глаза, показывая, насколько он мне противен. – И веник свой забери. Можешь и дальше продолжать начатое. А я на тебя даже смотреть не могу.

– Прекрати. На меня слишком много всего навалилось.

– Не хочу ничего слышать! – обрываю его. – Не смей ко мне приходить. Я отправлю маму за своими вещами.

– А вот родителей сюда не нужно впутывать, – меняется его интонация.

– Это не тебе решать. С тобой я больше жить не буду и подаю на развод.

Матвей играет желваками и прожигает меня взглядом. Но меня не трогает его гнев.

– Никакого развода не будет, любимая. Или ты забыла новые обстоятельства?

– Да плевать мне, понял? Жить с тобой под одной крышей, после того как ты был с другой, – это гораздо страшнее любого банкротства. И родители поддержат меня.

– Уверена? – смотрит супруг пристально. – Ну, давай, позвони папе и скажи, что разводишься. Посмотрим, что он тебе ответит, – усмехается он.

– Не волнуйся, позвоню! Но когда тебя не будет рядом! – отворачиваюсь от него и жду, когда он наконец-то уйдет.

Матвей сверлит меня взглядом, а потом говорит:

– До встречи, любимая, – выходит из палаты. – Я навещу тебя завтра.

Его визит снова разбередил свежие раны. И я понимаю, что должна как-то себя обезопасить от него, и делаю то, что должна была совершить сразу.

Беру телефон и набираю папин номер.

– Дочь, привет! Как самочувствие?

– Здравствуй, папа. Мне нужна твоя помощь. Матвей изменил мне, и мы разводимся, – проговариваю быстро, желая скорее избавиться от этого груза.

В динамике повисает тишина.

– Ты уверена?

– Да, папа, я застала вчера другую женщину в нашей кровати.

– Дочь, – делает глубокий вдох отец, – Матвей хочет развестись?

– Нет, – уже чувствую неладное.

– Тогда выбрось глупости из головы, Вита. Ты взрослая женщина, скоро станешь матерью. Не стоит сразу подавать на развод из-за ерунды.

– Ерунды? – не верю своим ушам.

– Именно, ерунды, дочь. А теперь прости, мне пора, перезвоню позже.

Глава 6

– Мама, мне нужна твоя помощь, – голос дрожит, а руки трясутся.

Разговор с папой стал для меня настоящим потрясением. Я не верю, что мой родной отец отказался мне помочь и, более того, дал такой совет.

Он меня тоже предал. Ради чего?

Трясущимися руками сразу же набираю мамин номер и чуть не плачу, услышав ее.

– Вита, что случилось? – в ее голосе тревога.

– Мама, все плохо, – не сдержавшись, начинаю плакать. – Матвей… он… – всхлипываю, не в состоянии выдавить из себя ни слова.

– Дочка… что он сделал? – мгновенно превращается в разъяренную львицу мама.

– Мама, он мне измени-и-и-ил, – перехожу на вой, уже не в состоянии себя контролировать.

– Ах он!.. Выезжаю! Скоро буду, солнце! Не наделай глупостей, – сбрасывает она вызов, а я продолжаю рыдать.

Мне так плохо, как никогда раньше.

Кажется, что меня выпотрошили, как рыбу. Я не чувствую себя. Только парализующий холод. Метаюсь по кровати, потому что мне кажется, что я умираю.

На мою истерику прибегает медсестра и ставит мне успокоительное.

Слезы высыхают, и меня утягивает в сон. А просыпаюсь я от ощущения, будто по мне ползает какое-то насекомое. Открываю глаза и встречаюсь взором с мамой.

Родительница сидит в кресле напротив моей кровати и вяжет что-то сиреневое крючком.

– Мама, – глухо зову ее.

– Виточка, – вскидывает она взор ко мне и подскакивает на ноги. – Проснулась, дочка, – подходит к кровати и, наклонившись, целует меня в лоб.

– Давно ты приехала?

– Около двух часов назад. Медсестра сказала, что тебе вкололи успокоительное, и я не стала тебя тревожить.

– Спасибо, мамочка, – в горле снова встает ком. Но глаза сухие, будто в них насыпали песка.

– Ну что ты, солнце, – гладит она меня по голове, а мне кажется, что я снова маленькая девочка, которой приснился страшный сон, и я забралась к маме под одеяло, и она меня обнимает и успокаивает, что то был лишь ночной кошмар. – Как же я могу тебя оставить в такой момент?

Я наслаждаюсь ее теплом и поддержкой, чувствуя облегчение оттого, что хотя бы один близкий человек у меня остался, и она никогда меня не предаст.

Мама ничего не спрашивает, ждет, пока я сама все расскажу.

Когда сон меня окончательно отпускает, я приподнимаюсь на локтях и сажусь на кровати.

– Рассказывай, – подставляет стул ближе к моей постели родительница.

– Мам, – делаю глубокий вдох. – Я, когда домой приехала, застала другую девушку в нашей постели, голую, – зажмуриваюсь, больше не позволяя себе поддаваться эмоциям.

– Как это другую девушку? Матвей же в командировку уехал! – хмурится она.

– Это он для нас всех уехал, а сам развлекался дома с другой. Пришел через несколько минут после моего возвращения и сказал, что устал от меня и моих капризов, – под ложечкой сосет, а ком в горле лишь сильнее разрастается.

Мама поджимает губы, а глаза мечут молнии.

– Ну каков подонок! – говорит она, поднимаясь.

Вижу, что эта новость становится для нее таким же потрясением, но мама чуточку лучше меня прячет свои эмоции.

– А чужим бизнесом руководить он не устал? Ну змееныш, паразит! Жалкий червь! Я ему этот его уставший отросток оторву и собакам скормлю! – ходит из угла в угол мама, проклиная моего мужа самыми сочными эпитетами.

– Я же говорила! Говорила, что он скользкий, мерзкий типок, решивший сделать себе карьеру через удачную женитьбу!

Мне кажется, еще немного – и она взорвется.

Наблюдаю за ее мельтешением и жду, когда родительница перекипит и мы сможем продолжить разговор.

– Ты смотри! А притворялся таким внимательным! Козел! Козел безрогий!

– Мам, – зову ее, напоминая, что эта гневная тирада мне сейчас никак не поможет.

– Прости, солнце! – делает она несколько глубоких вдохов и снова поворачивается ко мне. – Я… спокойна. И что ты думаешь делать?

– Разводиться, – мое решение не изменилось.

– Правильно!

– Но он не хочет давать развод. Мам, он что-то плел про то, что теперь он занял папино место…

Вижу, как мама напрягается.

– Та-а-ак! И что это значит?

– Пообещал оставить нас всех банкротами, если я подам на развод. Я позвонила папе, а он сказал мне не дурить и не разводиться из-за такой “глупости”.

– Это отец тебе такое сказал? – взор мамы становится острым и кровожадным, будто родительница задумала убийство.

– Да, – снова чувствую, как глаза начинают чесаться.

– Что за чушь? Как он вообще мог тебе предложить подобное? Единственной дочери ляпнуть такую ерунду! – всплескивает она руками.

– Вот и я не поверила услышанному.

– Подожди, дочь, мне нужно поговорить с этим старым дураком.

Родительница выскальзывает из палаты.

Я слышу громкий цокот ее каблуков, когда она уходит все дальше по коридору. Верю, что маме удастся вразумить отца и он все же поддержит меня.

Её нет слишком долго.

Устав лежать, я поднимаюсь на ноги, чтобы размяться. Стою у окна и смотрю на припорошенный первым снежком двор и редких людей, оставляющих на нем следы.

Дверь в палату открывается, и мама проскальзывает внутрь.

По поджатым губами и тому, как она старается отвести взгляд в сторону, я угадываю неладное.

– Мам, что случилось? – пульс ускоряется.

– Вит, все же развод не самая удачная затея, солнце, – пытается улыбнуться она, но у нее не выходит. – Может, поговорим с Матвеем? Уверена, он раскаивается…

А я не верю, что моя собственная мать заявляет подобное. Кажется, у меня больше нет семьи.

Глава 7

– Милая, это тебе, – медсестра заносит в палату корзину цветов.

– Уберите это, – отворачиваюсь от роз, не желая видеть эти жалкие попытки Матвея загладить вину.

– Такие красивые. Точно не хочешь оставить?

– Нет. Меня тошнит от их запаха, – а если быть точнее, то от их отправителя.

– Ты нашу больницу уже в оранжерею превратила, – тихо смеется женщина.

– Заберите их домой, раздайте девочкам, главное, чтобы я их не видела.

– Жестко ты с мужем, – наконец-то она говорит ту самую фразу, что повторяет уже на протяжении недели.

Семь дней я лежу в полном одиночестве. Врач запретил визиты ко мне родственников, потому что стоило хоть кому-то одному явиться, и мне сразу становилось хуже.

Пока меня вообще опасаются выписывать.

А я больше не стремлюсь домой.

Нет у меня дома. Как нет родителей.

Все меня предали, и я никого из них не хочу больше видеть.

Хватит!