– Это не поможет, отец Константин. Где же были твои молитвы и Бог, когда я предложил отдать книгу мальчишке за мешок золота? Почему Господь не откликается на зов, когда так велико отчаяние? Я неспроста выбрал тебя, нет… – Мужчина сделал шаг вперед, прижав меня к стене, я слышал его слова словно сквозь толщу воды, всматриваясь в безжизненные глаза черта, где сквозила ненависть ко всему живому. – Сребролюбие – жадная любовь к деньгам – видно за версту, как маяк в спокойном море. Стоило лишь предложить побольше – и ты передашь все, что только скажут: запретную книгу, рожденного вне брака ребенка на кладбище; оставишь младенца на каменной холодной плите умирать. Твоя жена на протяжении сорока лет задается вопросом: почему же Бог не дал вам детей? А ты хоть раз пытался рассказать ей правду? Объяснить, что это плата за грехи?

Смех бесов волной прокатился по комнате, заставив меня зажмуриться и вжаться сильнее спиной в стену. Но мужчина продолжал, понижая голос и подходя ближе. Шаг – и я почувствовал, как его волосы скользнули по моему лицу.

– Твоя первая любовь… Анна… Лучезарная девушка с кожей словно парное молоко, а волосами цвета солнца. Один ее взгляд заставлял сердце биться чаще. Похоть, что цвела внутри, не могла бороться со здравым смыслом. Ты изнасиловал Анну, опоив ее. А когда она забеременела, отказался от ребенка. Опороченной девушке больше ничего не оставалось, как сброситься со скалы, обрывая две жизни. Ты взываешь к молитвам, поклоняешься Богу, но сам погряз в грехах, которые станут лакомым куском для чертей, готовых разорвать тело на части, лишь бы добраться до прогнившего сердца. Узнай Клавдия правду тогда, перед алтарем и крестом Господним, согласилась ли бы она связать свою жизнь с убийцей?

– Я не убийца… я не заставлял ее сбрасываться… я лишь хотел…

– Ты хотел удовлетворить собственную похоть, – холодно произнес мужчина. – Каждая жизнь подходит к концу. Умирая, душа должна предстать перед судом Божьим, чтобы определить свою дальнейшую судьбу – обрести либо вечную жизнь, либо вечное наказание.

– Нет… нет!

Но в это же мгновение, будто вышибли весь воздух из легких, тело стало невесомым, словно воспарило над землей. Покой, умиротворение окутывали со всех сторон, но как только я открыл глаза, то закричал что было сил – передо мной было множество котлов, которые стояли на демоническом огне, они были сплошь усеяны рытвинами и царапинами, не принадлежавшими человеку. Души стонали от боли и вскидывали костлявые руки ввысь, пытались выбраться из клетки, что было заведомо невозможно – около каждого котла стоял черт, в лапах которого была плеть, объятая огнем: удар – и грешник кричал, рухнув на железное дно, второй – и стоны, доносившиеся со всех сторон, притихли, лишь слабые отголоски слышались где-то вдали.

Кто-то схватил меня за рясу и потащил по узкому коридору, наполненному котлами, где горели и варились грешники. Удар – и спина отозвалась болью. Железное дно накалялось, сжигая одежду. Когда я остался нагой, кожа начала покрываться волдырями и лопаться.

Нет, этого не может быть… Я же служил Богу… я заслужил место в раю!

В следующее мгновение удар огненной плети рассек кожу на спине, заставляя рухнуть на колени и закричать. За первым последовал второй, третий… После тридцатого я сбился со счета, и мой голос, полный боли, страданий и агонии, присоединился к мукам грешников, что сливались воедино, подобно церковному хору.

Глава 6
Клавдия

Сплетни порождаются

злыми языками

Выйдя из избы, я оставила небольшой зазор, чтобы слышать разговор Константина и мужчины, с которым супруг, оказывается, был знаком. Поначалу слышались обрывки фраз, а затем дверь захлопнулась, вероятно, от порыва ветра. Я пыталась отворить ее, но не удавалось, будто кто-то держал ручку с обратной стороны. Раздался смех, отчего пришлось прижаться ухом к двери, чтобы хоть что-то расслышать. Не прошло и минуты, как она распахнулась и на пороге появился тот самый незнакомец – пришлось отшатнуться и выпрямиться, чтобы не выдать себя.

Когда мужчина впервые появился на крыльце нашего дома, он прихрамывал на одну ногу – теперь же не было никаких следов недуга. Я сощурилась, но незнакомец лучезарно улыбнулся и жестом пригласил войти внутрь. Поправив прическу сквозь платок, я вошла в избу и замерла. На полу лежало безжизненное тело Константина: глаза устремлены ввысь, руки сложены, словно в молебне, а ряса была вся в крови. Кожа словно покусана, покрыта мелкими рытвинами, а крест, который священник всегда носил с собой, валялся в углу комнаты, поблескивая в солнечных лучах.

– Хотите о чем-то спросить меня, Клавдия, не так ли?

Вкрадчивый шепот послышался совсем рядом, отчего я отпрянула и взвизгнула. Развернувшись и схватив с плеча полотенце, которое так и не удосужилась снять, замахнулась и ударила им мужчину по плечу. Он не сдвинулся с места, лишь принялся расстегивать фрак и закатывать рукава, как врач перед операцией.

– Что вы делаете? – истерично спросила я, сделав шаг назад.

– Очищаю землю от злых языков.

– Простите?

– Бог простит. – Мужчина улыбнулся и резко подался телом вперед, схватив меня за плечи. Повалив на пол, он коленями прижал мои руки к полу и потянулся ладонями к печи, где на выступе лежал разделочный нож. – Больно не будет. Наверное.

Он с невероятной силой распахнул мой рот и схватился за язык. Замахнувшись, мужчина отрезал часть плоти и кинул ее в горящую печь – та зашипела, взметнув языки пламени ввысь. От боли тело парализовало, и мужчина, воспользовавшись случаем, встал и отряхнулся, будто ничего не произошло. Глотку обжигала кровь, которая смешивалась с моими слезами.

– Вы с ним действительно сто́ящая пара. Только ты пока не заслужила смерти. Живи и молись, чтобы Сатана не пришел по твою душу, Клавдия.

Мужчина вышел из избы. Всматриваясь в деревянный, местами прогнивший потолок, я плакала и спрашивала у Бога, чем заслужила подобное. Но он молчал. Перед тем как провалиться в блаженную темноту, я была готова поклясться, что слышала смех и видела темные силуэты, которые прыгали по стенам и потолку.

Глава 7
Андрей Азаров

Желание владеть всем приводит к катастрофе

После церкви мы пошли домой. Из-за непогоды не удалось дойти до ближайшего полуразвалившегося рынка за сахаром и маслом – любимым лакомством нашей семьи. Вспомнив вкус свежеиспеченного хлеба, который мать только что достала из печи, я почувствовал, как рот наполнился слюной. Мы клали на выпечку кусочек масла, он медленно таял и впитывался в приготовленное тесто, наделяя его сливочным вкусом, а затем посыпали хлеб сверху чайной ложкой сахара.

Зайдя за порог обветшалого дома, отец, как глава семейства, первым снял рваные сапоги, поставил их в угол и пошел в столовую, посреди которой стояло железное ведро с чистой водой для мытья рук. Рядом – покосившаяся табуретка, где лежал брусок хозяйственного мыла, от запаха которого едва удавалось подавить рвотные позывы. Мать зашла следом, ей нужно было раздеть сестер, чтобы те, играясь, не растащили грязь по всему дому.

Последним в дом зашел Гриша. Его цепкий взгляд хватался за движение каждого, будь то отец, который уже уселся во главе стола в ожидании горячей похлебки после морозной стужи, или сестры, смеявшиеся и гонявшиеся друг за другом. Мать, смиренно опустив голову, прошлась до угла столовой, отворила заслонку в печи, пошевелила кочергой угли и подкинула пару дров, чтобы разжечь огонь. Поленья радостно зашипели, одаривая стены, которые местами продувались, теплом, в то время как женщина взяла со стола глиняный чугунок и поставила его в жерло пламени. Пока похлебка подогревалась, мать нарезала большие ломти хлеба, который успела испечь с утра. Открыла бочку с соленьями, выложила помидоры и огурцы на тарелку, на которой виднелись сколы, и отнесла за обеденный стол.

Отец, не дожидаясь, когда другие члены семьи соберутся вместе, взял кусок хлеба, огурец и, откусив, громко зачавкал. Мать и сестры, привыкшие к подобному, не обращали внимания на его грубость и своеволие, а вот Гриша, стоявший в углу комнаты, не сводил с отца презрительного взгляда – голубовато-зеленые глаза следили за каждым движением родителя, будто пытались остановить жест руки.

Я нарочито громко прокашлялся, чтобы привлечь внимание отца, но вместо этого встретился взглядом с братом, на лице которого расцвела детская, наивная улыбка, совершенно не вязавшаяся с действиями – он сжал детские ручонки в кулаки, чуть вздернул голову, будто вот-вот ринется в драку.

– Отец, мы можем поговорить? – хрипло произнес я, прекрасно понимая, что скорее получу по шее, нежели отец согласится перекинуться парой слов.

– Ты не видишь, чем я занят, Андрей? – отец произнес имя с таким холодом, что волосы на загривке встали дыбом. Нужно было что-то срочно придумать, поэтому первое, что пришло на ум, было…

– Это касается отца Константина.

Даже мать замерла, перестав стряхивать крошки от хлеба со стола в ладонь. Кинув беглый взгляд через плечо, она мотнула головой, расстроенная моим поведением: никто из домочадцев никогда не отвлекал отца от трапезы разговорами, учитывая, что отец уважал только две вещи в своей жизни – еду и церковь, в которую заставил ходить детей и супругу. Родитель шумно проглотил кусок хлеба, почти не прожевывая, и посмотрел на меня зло, разочарованно.

– Ну?

– Не при всех, – сказал я тихим голосом, сожалея, что во все это ввязался.

«Не мог подождать полчаса, дурак». – Мысленно проклиная себя, я удивленно выгнул бровь, когда отец встал из-за стола и последовал в другую комнату, схватив попутно меня за шкирку, как нашкодившего котенка. Почти что насильно впихнув внутрь, мужчина скрестил руки на груди и вскинул голову вверх, призывая начать разговор.

– Дело в том…

– Не мямли, как девчонка.

Я на мгновение закрыл глаза, чтобы произнести речь, которую подготовил в голове, и быстро, стараясь не запинаться, выпалил:

– Гришу следует отправить в пансионат. Видел, как он неравнодушен к иконам? Отец Константин дал ему какую-то книгу, должно быть, Библию – наверняка увидел в нем потенциал. Возможно, по истечении времени брата взяли бы прислуживать в какой-нибудь монастырь, и его жалованье смогло бы вытащить нашу семью из нищеты.

Я продолжительно выдохнул через нос, чувствуя, как глотку жжет от потока слов. Переведя дыхание, внимательно стал всматриваться в суровые черты отца, которые медленно начали разглаживаться на изнеможенном лице.

– О какой книге ты говоришь?

– Темная, маленькая такая. Мне показалось, что она была похожа на Библию, вероятнее всего, детскую. Можем завтра сходить вместе с тобой к отцу Константину и все разузнать – вдруг чем поможет, посоветует пансионат, где нужны мальчики для обучения.

Отец молчал, а узел, разрастающийся внутри меня, становился все туже. В ушах зазвенело, ладони покрылись потом, а сердце того и гляди грозило выпрыгнуть из груди от молчания родителя.

– Что ж, можно попробовать. Схожу к отцу Константину и все уточню.

Отец обогнул меня и сделал пару шагов, но прежде, чем выйти из комнаты, внезапно положил свою ладонь на мое плечо и сжал его:

– Ты хороший брат, Андрей. И сын тоже.

Отец убрал руку так же резко. Выйдя из комнаты, он оставил меня ликовать в душе: Гриша скоро уедет в пансионат, а с младшими я разберусь сам. Никто и ничто не остановит меня перед тем, чтобы стать единственным ребенком в семье Азаровых и завоевать уважение отца, который найдет во мне опору в старости.

Глава 8
Григорий Азаров

Увидь сущность, которая решит

исход божественной битвы

Я даже не силился скрыть свою неприязнь, росшую к Андрею, словно ком снега, скатывающийся с высокой горы. Когда он и отец вышли из комнаты, я скользнул взглядом по брату и сощурил глаза, отчего тот поспешно отвел взгляд и сел по правую руку от главы семейства, чем вызвал удивление на лицах всех домочадцев. Мать сидела, плотно поджав губы и почти что не касаясь еды, сестры понурили головы и лениво водили местами заржавевшие ложки по тарелкам, ударяя железом по стеклу, что вызывало волну раздражения.