Массивная рука, слишком сильная для столь престарелого возраста, обхватила мое худое плечо и чуть надавила, отчего я чуть не вскрикнул.

– Да, Гриша, да. Я всю службу наблюдал за тобой и видел, как некомфортно тебе находиться в священном месте.

– Нет, я… – начал отнекиваться, боясь, что слова священника будут услышаны родителем, который кидал настороженные взгляды в нашу сторону.

Отец Константин, наклонившись, тихо прошептал:

– У меня есть книга, которая поможет разобраться в священных законах и встать на путь истинный. Но ты не должен ее никому показывать, даже матери, понял?

Я активно закивал – огонек надежды зародился в детской душе: наконец-то перестану разочаровывать главу семейства и смогу произносить молитвы, словно был рожден только для этого. Возможно, отец Константин хочет дать Библию с картинками, или того лучше – книгу о жизни всех святых! Воодушевившись, нетерпеливо стал переступать с ноги на ногу, чем вызвал у священника улыбку на устах. Мужчина вынул из-под рясы маленькую тоненькую книгу в черном переплете и протянул мне. Разочарование тут же окутало нутро, но я удержался от досадливого вздоха и взял подарок в ладони.

– Открой, когда будешь один. Никому ее не показывай, оберегай ценой собственной жизни.

Отец Константин вновь сжал мое худое плечо и удалился, не оборачиваясь. Я удивился поведению священника, но ничего не сказал, лишь отвернулся к кандилу, где догорала свеча. Осмотревшись и убедившись, что на меня никто не смотрит, приоткрыл книгу и шумно втянул воздух через нос.

Кодекс Гигас. Библия Сатаны.

Глава 5
Отец Константин

Покайся за грехи свои, святой отец, и попадет твоя душа в ад

Ступая по промозглой земле, я дул на продрогшие руки, пытаясь скрыться от пронизывающего до костей ветра – осень в этом году стояла пасмурная, отчего каждая вылазка из дома до церкви для моих старых костей была подобно смерти. Суставы ломило, кожа начинала покрываться старческими пятнами, седые волосы напоминали заснеженное облако. Натянув тулуп повыше, я зарылся носом в шерсть и закашлялся, втянув аромат овчины.

Спустя пять сажень зашел на крыльцо и постучал в деревянную дверь, где по ту сторону раздался звонкий женский голос и шаркающие шаги. Непроизвольно улыбнулся и поблагодарил Господа, что послал мне Клавдию – супругу, с которой мы были вместе вот уже сорок лет. Бог не дал нам детей, зато даровал крышу над головой и возможность быть ближе к нему. Клавдия стала прислуживать при церкви – то похлебку сделает, то придет к утреннему молебну и поможет убрать сожженные свечи в коробку, чтобы не мешали прихожанам, желающим поговорить с Господом и рассказать о своих проблемах, молясь о том, чтобы их слова были услышаны.

От дум отвлекла сама Клавдия, которая уже распахнула дверь и, судя по недовольному выражению лица, уже десяток секунд наблюдала за моей рассеянностью. Грузная женщина шестидесяти лет, одетая в серое шерстяное платье до пят с длинными рукавами. На голове – косынка, повязанная под подбородком; в руке – полотенце, покрытое пятнами грязи. Она стала слишком стара, чтобы часто ходить к реке и стирать белье, поэтому зачастую всю мелкую утварь Клавдия просто использовала на износ. Пронзительные серые глаза, широкий нос и россыпь веснушек на бледном лице, которые виднелись даже в такую непогоду.

– Опять задумался? – звонкий и одновременно грозный голос супруги разрезал морозный воздух.

– Прости, стар уже стал, – я пожал плечами и вошел в избу, втянув сладкий аромат яблочного пирога и щей, которые томились в печи, – опять с утра наготавливаешь?

– А как же, – буркнула женщина и закрыла дверь, перекинув грязное полотенце на плечо, – у нас как-никак гости.

– Гости?

Я насторожился и, вцепившись старческими руками в рясу, обернулся на супругу, которая кивнула и бодрой, несмотря на возраст, походкой направилась к печи, где потрескивали поленья. Войдя в глубь комнаты, увидел молодого человека, который сидел с правой стороны от Клавдии и внимательно наблюдал за ее действиями, словно все это было ему в новинку. Я шумно втянул воздух через нос и сжал руки в кулаки, стараясь унять страх, зарождающийся в душе. Молодой человек, будто почувствовав мои эмоции, вскинул голову и расплылся в улыбке, от которой сердце готово было остановиться. Он опирался левой ладонью на трость, вытянув правую ногу вперед, будто в согнутом состоянии она вызывала болезненные ощущения. Одет был в темные фрак, жилет и длинные штаны, плотно прилегающие к телу. На ногах – кожаные, начищенные до блеска сапоги. Даже сквозь такое количество одежды заметным было то, что мужчина худощав. Редкие длинные курчавые волосы черного цвета зачесаны назад, оголяя лоб, покрытый многочисленными морщинами, большие задумчивые зеленые глаза с недоверчивым взглядом. Широкое овальное лицо украшал довольно большой нос и толстые губы. Но, несмотря на несуразную внешность, что-то в нем вызывало у меня животный страх. Я непроизвольно потянулся к кресту, чтобы помолиться и оградиться от зла и демона, но мужчина, склонив голову, изогнул рот в улыбке и мотнул головой, цокнув.

– Отец Константин, думаю, мы оба решили, что не стоит меня бояться. Я просто пришел проверить старого знакомого, разузнать, как у него дела, все ли хорошо в церкви.

Клавдия, которая стояла к нам спиной и была занята замесом теста на пирожки, вскинула взгляд и удивленно посмотрела сначала на меня, а затем на гостя.

– Так вы знакомы? А что ж вы утаили этот факт? Я-то думала, вы какой богатый прихожанин, готовый пожертвовать содержанием на обустрой церкви.

Я шикнул на супругу, но она лишь отмахнулась, как от назойливой мухи. Порой Клавдия не умела держать язык за зубами, говоря то, что ей вздумается, зачастую ставя в неловкое положение. Мужчина медленно перевел взгляд с меня на супругу, которая моментально стушевалась и опустила глаза на тесто, начав месить с такой силой, что, казалось, от него не останется и крошки, – лишь звуки ударов отражались от стен.

Дом представлял собой простую черную избу с холодной горенкой. Печь была глинобитной, без дымовых труб, с одним только кожухом сверху над устьем. Единственная комната и пристрой освещались лучиной, стены со временем покрылись сажей, которую Клавдия раз в месяц смахивала веником. Из мебели – полати, стол, скамья и пара стульев. Кровати не было, лишь лежбище, устроенное из соломы. В изголовье подкладывалось полено, а на него – подушка, набитая также соломой. Накрывались мы всей имеющейся домашней одеждой, покуда нам не выделили овечьи одеяла, согревающие холодными ночами старческие кости.

– Мы можем с вами поговорить наедине? – спросил я едва слышно, чтобы супруга не грела уши и не унесла за пределы дома новую сплетню.

– Разумеется. Только если ваша супруга оставит нас, – произнес мужчина, обращаясь ко мне, но не сводя пристального взгляда с Клавдии, которая вся сжалась и всячески старалась не смотреть на незваного гостя.

Той не пришлось повторять дважды. Клавдия, яростно откинув замешанное тесто в миску, накрыла его полотенцем, пододвинула ближе к печи и вышла из комнаты на улицу, тихо прикрыв за собой дверь. Но наверняка оставила заслонку, чтобы подслушать.

– Зачем вы пришли?

– Вы передали Грише то, что я просил?

– Да, – тихо произнес я, боясь, что Клавдия подслушает наш разговор и разнесет это по всему селению.

– Он принял ее?

– Мальчик не успел понять, что я ему отдал. Вручил и сразу ушел.

– Прекрасно.

Мужчина облокотился о стену и вытянул вторую ногу, кинув трость рядом с собой на пол – та с гулом упала и отскочила в сторону. Я сморщил лицо.

– Боитесь меня, отец Константин?

– Пытаюсь понять, что вы сделали, что я согласился помочь? Как вас зовут?

Мужчина улыбнулся, обнажая белоснежные зубы, среди которых выделялись два клыка:

– У меня нет имени.

Я нахмурился и пару раз моргнул:

– Невозможно. У каждого оно есть. Вы…

Я замолчал и отступил назад, когда мужчина встал. Ему не нужна была трость для передвижения – плавными, хищными движениями он подошел ко мне и склонился. Он был на пол-аршина выше, отчего я запрокинул голову и уставился в бездонные гипнотизирующие глаза.

– У меня множество имен, но ни одно не выражает суть. Множество лиц, но я безлик. Каждому вижусь так, как захочу: женщиной, мужчиной, ребенком – неважно. Главное лишь то, что мое присутствие обнажает пороки, таящиеся в душе грешников.

– Я безгрешен, – затараторил я, схватившись за крест в надежде, что это спасет меня от лукавого, – прислужник Бога, его проводник к людским молитвам и душам.

– О нет, отец Константин. Как раз таки вы – грешник, скрывающийся за маской добродетели и покаяния Господнего. Ваша душа прекрасно подойдет в качестве трофея, который будет алмазом в моей коллекции.

– Не знаю, кто вы, но призываю остановиться и перестать запугивать человека, приближенного к Богу! Всевышний все видит и покарает вас за подобные деяния! – я повысил голос, который дрожал от страха. Мужчина всем своим видом показывал, что не пугают подобные речи, – руки были сложены на груди, взгляд зеленых глаз пронизывал насквозь, будто он пытался дотянуться до самых потаенных секретов души.

– Меня? Покарает? Ох, ради Сатаны, этот немощный старик и пальцем меня не тронет.

Я закричал, когда заслонка печи отъехала в сторону, показывая взору языки пламени, которые извивались, набрасываясь на поленья. Боль в груди заставила согнуться и захрипеть. Я пытался сделать хоть один вдох, но при каждой попытке резало по сердцу, отчего слезы хлынули из глаз. Мужчина одним движением руки заставил входную дверь, где стояла Клавдия, захлопнуться, обернулся через спину и улыбнулся.

Темные силуэты, очертания которых я не смог увидеть до конца, рябью пошли по стене, напоминая танцующих девушек. Но чем больше удавалось смахивать слезы и открывать взор, тем сильнее страх цеплялся за душу своими когтистыми лапами: по дереву, перескакивая со стен на потолок, ползали бесы – их рваные, будто надкусанные чьей-то массивной пастью, тела изогнулись, конечности вывернулись под углом, обнажая прогнившие кости, из широко распахнутых пастей вываливались раздвоенные языки, с которых стекала вязкая темная жидкость. Острые когти оставляли глубокие борозды на стенах и потолке.

Боль в груди отступила так же быстро, как и появилась. Выпрямившись и сделав полноценный вздох, я почувствовал себя куда лучше, пока передо мной не возник бес, который выставил изогнутые рога. Мужчина схватил существо за один из них и резко дернул в сторону, отчего тварь взвизгнула и начала размахивать изуродованными конечностями в воздухе.

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь. – Пробормотав молитву, я откинул полы рясы в стороны и вцепился ладонями в крест, где был распят Иисус. Яростное бормотание отражалось эхом от стен, но его перекрывали крики и насмешки чертей, тела которых свешивались с потолка и стен, будто они были прибиты туда.