– До чего же сильная! – отдуваясь, покачал головой Виланд. – А с виду – соплей перешибешь.

Бенвор приказал солдатам выйти.

– Я все-таки выбью из вас сведения, – пообещал он Джелайне. Та закрыла глаза, на удивление быстро выравнивая дыхание.

– Будете пытать? – уже спокойно спросила она.

– Ну зачем так сразу? – усмехнулся капитан. – Пусть этим занимается палач, а я занимаюсь своим делом. Вы, леди, не так просты, какой пытаетесь казаться. В одиночку перешли границу, проскользнули мимо трех наших дозоров – без оружия, пешком по лесу, кишащему хищным зверьем, разбойниками и ловушками, – думаю, такое будет под силу очень немногим.

Тут Олквин вспомнил рассказ Уилкаса об обстоятельствах поимки пленницы. Бессмысленный, сумасшедший крик и слезная истерика на скале посреди леса совершенно не вписывались в сложившуюся картину. Что-то было не так, но что?

– Запереть бы вас с крысами на недельку, не кормить и послушать, что еще вы станете сочинять, – прикинул капитан. – Но у меня нет возможности столько ждать.

– Крысы-то в чем провинились? – ухмыльнувшись, буркнул писарь, вызвав у Бенвора невольную улыбку. Поймав при этом тоскливый взгляд Джелайны, капитан опомнился и посерьезнел.

– До сегодняшнего дня я был уверен, что знаю все виды шпионов. Но такого у нас не бывало. И ведь это еще не значит, что вы такая единственная. Может статься, первая, но тогда наверняка не последняя. Надо признать, ваше ремесло не стоит на месте. Да еще этот проклятый патруль…

Олквин прошелся вдоль топчана. Вид у него был такой, словно приходилось делать нелегкий и неприятный выбор.

– Виланд!

Дежурный тенью проскользнул в дом.

– Отправляйся к Танбику. Скажи, что я прошу напиток откровенности.

– Милорд? – На лице Виланда отразилось недоумение.

– Выполняй.

Дежурный вышел. Микас приблизился к Бенвору и забормотал:

– Господин капитан, может, пока не стоит? Она только что оправилась от снотворного.

– Переживет, – отрезал Олквин. Он повернулся к Джелайне и хмуро произнес: – Видите, к каким мерам приходится прибегать? Даю вам последнюю возможность признаться самостоятельно.

– Что еще за напиток? – с тревогой спросила женщина.

Мужчины переглянулись.

– Вы и этого не знаете? – фыркнул писарь. – Значит, сейчас узнаете.

Вернулся Виланд, протянул капитану маленькую шкатулку. Олквин открыл ее и вытащил покрытый ажурной резьбой костяной флакон.

– Танбик предупредил – не больше трех капель, – уходя, напомнил дежурный. – После всего дать ей молока и тепло укрыть.

– Знаю, – кивнул Бенвор. – Скажи Малеане, пусть подождет с обедом.

– Может, я сначала все-таки поем? – торопливо вставила Джелайна.

– Вам это не поможет, – разочаровал ее Олквин.

Он попытался напоить пленницу, но та принялась мотать головой, плотно сжав губы.

– Держи ей голову, – велел капитан писарю, разжал женщине зубы и капнул – раз, другой, третий… Пленница протестующе замычала.

– Да, наверное, невкусно, – ехидно согласился писарь, отступая назад. – А теперь подождем.

– Через минуту, – объявил Бенвор, неторопливо закрывая и пряча флакон, – вы все расскажете. Вы не сможете ничего утаить, поведаете даже то, о чем вас не спросят. Поверьте, за предстоящие пять-шесть часов вы тысячу раз пожалеете о том, что не стали говорить сами. А потом, когда наступит похмелье, вы пожалеете еще сильнее.

– Надо было предупредить до того, как поить, – нервно проворчала пленница.

Олквин удивился.

– Хотите сказать, что если бы я объяснил вам это раньше…

– Конечно! Да я же все равно говорила правду!

– А-а, милорд, – махнул рукой писарь. – Не надо. Подождем.

Вскоре Джелайна заерзала и стала глубоко дышать, словно пытаясь унять тошноту.

– А теперь, – произнес Бенвор, – рассказывайте. Кто вы? Откуда? Где и чему обучались и кто именно вас тренировал? Кому служите? Каким образом попали сюда? Что вам поручено разузнать и сделать в наших краях? И подробно, как можно подробнее. Вплоть до разговоров, суждений и ваших собственных вопросов и догадок.

Женщина забилась в веревках, с ужасом уставившись на капитана и кусая губы. Олквин покачал головой.

– Не сопротивляйтесь, это бесполезно. Давайте. С самого-самого начала, сколько помните. Мы не торопимся. – И усмехнулся, положив ногу на ногу. – Этот вечер, леди, я целиком посвящаю вам.

Джелайна обмякла – вся разом. Капитан удовлетворенно кивнул и развязал ее. Обессиленная пленница даже не пыталась шевелиться, только с отчаянием уставилась в потолок. Слова рвались наружу помимо ее воли. Вскоре она устала противиться этому и начала долгий ошеломляющий рассказ.

Часть I

Глава 1
Контора

С начала – так с начала. Джелайна Мэри Анерстрим. Номинальный возраст – тридцать один год. Общий отсчет, вместе с суммарным фактическим, – сорок семь лет. Это не шутка. Я работаю в TSR, у нас это обычное дело. Мы – те, кого именуют time-spatial raiders ^[1], или, на жаргоне Патруля, «червяки».

Что бы там ни утверждали писаки и киношники, это вовсе не фантастика. Технология, которую принято называть «машиной времени», открыта довольно давно, но обывателям о ней ничего не известно, и, надеюсь, она никогда не попадет в нехорошие руки. Патруль Времени не только обстоятельно изучает прошлое, но и следит за тем, чтобы в наши дни технология оставалась тайной за семью печатями.

В Патруль приходят раз и на всю жизнь. У каждого из этих парней в мозгу сидит по восемь микрочипов, зорко следящих, чтобы патрульный при любых обстоятельствах не изменил своему долгу. Огромнейшая ответственность, привычка десятки раз просчитывать наперед каждый, даже малейший, шаг, отсутствие права на ошибку… Сложная работа, которую они сами гордо считают миссией своей жизни. Подозреваю, что восемь девайсов играют в этом убеждении далеко не последнюю роль.

Но у нас, у TS-рейдеров, понятие ответственности чаще формальное, хотя работенка порой попадается намного сложнее и запутаннее. Исследование реакции мира периода двадцатого века на убийство известного завоевателя в веке, скажем, четырнадцатом, – это глобальные проекты, которыми занимаются самые опытные специалисты нашей конторы. Большинство рейдеров проводят программы гораздо проще и конкретнее – например, повлиять на ход президентского голосования в девятнадцатом веке и проследить расхождения по каждому десятилетию вплоть до наших дней. Или вот: первая, так сказать, учебная миссия одной из новеньких – толкнуть руку Освальда, убившего Кеннеди, и посмотреть, что будет. Она рассказывала, что парень перепугался до мокрых штанов. А Кеннеди все равно пристрелили – из окна напротив.

Что, так делать нельзя? Изменится настоящее? «Не раздави бабочку в прошлом», да? Необратимые последствия, судьбы мира и все такое… Разумеется, все это верно. Концепция невмешательства в прошлое священна. Но не для нас, а для Патруля, контролирующего нерушимость нашей с вами родной экзистенциальной спирали. А TSR экспериментирует с мирами, существующими параллельно нашему. Наш мир, единственный в своем роде и неприкосновенный, условно принят как «реальный». Все остальное бесконечное количество сходных или же диаметрально противоположных по развитию цивилизаций у нас, TS-рейдеров, именуется «утопиями».

В отличие от патрульных над нами не довлеют жесткие ограничения. Ошибки не имеют катастрофических последствий для «реального» человечества. Изменения касаются только тех миров, чью экзиспираль мы перфорируем на этот раз. Вот им-то как раз и приходится порой несладко от наших опытов. Впрочем, иногда мы им даже помогаем. Но чаще все-таки вредим.

Классификация утопий на первый взгляд выглядит почти линейной: от ближних к дальним. Но это не система расстояний, а разница между результатом развития на «сегодня» в реальном мире и тем же «сегодня» в параллельном. Чем больше отличий, тем дальше утопия.

Утопии – это райские уголки, где можно попытаться осуществить извечную мечту: делать все что угодно, и за это ничего не будет. Как в компьютерной игре. Всегда можно переиграть в другом месте. Главное, чтобы не нарушалось благополучие реального мира, а остальные не имеют значения.

Цинично, да. Это первое, к чему приучают приходящих в TSR. Иначе никак. Мы ведь не одни такие, и к нам тоже забредают рейдеры из чужих миров, изучая динамику событий, чтобы применить ее впоследствии для процветания своей родной реальности. И Патруль Времени зорко следит, чтобы чужие червяки не посмели изменить наше реальное прошлое.

В мозг каждого рейдера (и мой в том числе) тоже имплантированы три микрочипа. Но нам нет нужды связывать себя императивами, поэтому каждый из девайсов предельно функционален. Первый – менталингвор. С его помощью можно легко и быстро освоить незнакомую речь. В подавляющем большинстве миров набор языков сходный с реальным, и расхождения зависят только от выбранного пути развития. Будь мир хоть техногенный, хоть гуманитарно-религиозный, хоть саморазрушающийся от бесконечных войн и геноцида – людская суть одна и та же, и формирование языка как средства общения имеет свои закономерности. Менталингвор действует адаптивно – мы не учим незнакомые слова, мы воспринимаем их на известный лад. Проработав в конторе в реальном времени всего лишь полгода, я могу свободно подхватить разговор на четырнадцати реальных языках и почти трех сотнях утопических диалектов. Конечно, попав в утопию, мы не начинаем сразу же тараторить на всех местных наречиях. Чтобы сформировать примерную базу, менталингвору требуется около трех часов прослушивания незнакомой речи. Так что рейдеры в командировках поначалу держатся людных мест и молча мотают на ус, а не врываются сразу к правителям, открывая дверь ногой, как грезится некоторым впечатлительным новичкам.

Как я попала в TSR? Как и многие другие – меня завербовали. Работа преподавателя особо не радовала, постепенно превратившись в скучное движение по инерции. На рутинную службу в офисе меня бы хватило ненадолго. Склонности к бизнесу не наблюдалось вообще. В детстве, помню, грезилось что-то далекое, необычное, типа черной археологии или полетов в космос, но жизнь расставила все на свой лад, и я постепенно утратила мечты и далекие цели.

Профессор Паркер на последнем курсе универа вел у всех желающих факультатив по социометрическому тренингу. Просчеты множества вариантов развития событий при одинаковых заданных условиях были невероятно увлекательны. Мы подолгу обсуждали конечные результаты, возникающие при, казалось бы, незначительных отклонениях. Не скажу, что у меня получалось лучше других, но впоследствии в TSR мне так и не встретилось никого из университетских знакомых.

Однажды мы обсуждали Кубинский ракетный кризис, и я возьми да ляпни, что Хрущеву стоило бы проучить всех, устроив ядерную войну. Все уставились на меня так, словно я внезапно отрастила чешую на лице.

– Да как ты можешь так говорить! – возмутилась одна из студенток.

– Простите. – Я уже жалела о том, что открыла рот. – Я всего лишь предположила один из вариантов. Ведь оттого, что я произнесла это вслух, русские не начнут бомбить нас прямо сейчас, верно?

До конца занятия со мной больше никто не заговаривал. Но когда все расходились, Паркер попросил меня задержаться.

– Мисс Анерстрим, вы действительно думаете, что ядерная бомбардировка могла бы очистить планету от крупных политических игроков и людям пошло бы на пользу вернуться в развитии на пару столетий?

Говорил он не очень серьезно, но в глубине его глаз таилось любопытство.

– Профессор, – я все еще была смущена, – если бы так и случилось, вряд ли бы я что-то думала – я бы попросту не родилась. Разумеется, нет.