Коробова поморщилась, покачала головой и проговорила:

– Запомни, Яровой, щенята – у сук… Ну-у, хотя да… Я такая…

– Это значит, идем в кино? – воспрял было он.

– Это значит, сходи с мамой… Знаешь, был бы ты мужиком, Максик, может, я бы тебе и дала… шанс на свидание, – проговорила со скрытым вздохом майорша.

Пауза. И уже тише, себе под нос Коробова добавила:

– Эх… обмельчал мужик…

А Максим услышал ее последние слова. Он вообще всё слышал. Привык. Привык быть «мебелью». В ОВД его не замечали – и в этом была его сила. В отделе он давно стал чем-то вроде фонового звука: есть – и ладно. После выпуска из Академии (а по факту – всё та же школа милиции, только с вывеской поновее) его определили сюда – в штаб. В помощь к женщинам-статистам. Перебирать бумажки, подбивать планы, верстать отчеты, заполнять карточки учета.

А он с детства мечтал ловить настоящих преступников. Ради этого и поступал. Но когда пришёл на «землю», начальство решило, что лейтенанту Яровому лучше будет во внутренней службе, мол, для уголовного розыска – стержня не хватает, да и декретницу кем-то заменить всё равно надо.

А где ему взяться, этому стержню, если с детства воспитывали послушным? Мать – завуч в школе, вообще была категорически против органов. Отец… Отец промолчал. Он всегда молчал, особенно когда говорила мама.

– Ну ты чего залип, Яровой? – выдернула его из размышлений Кобра. – Иди помоги мне уже с этой китайской хренью. Она бесит меня сильнее, чем ты. А это уже, между прочим, достижение.

– Конечно, Оксана Геннадьевна, – Максим вскочил, поправляя вечно сползающий погон на левом плече. Он почему-то никогда не держался прямо, как будто даже погон отказывался воспринимать его всерьёз.

– Тут надо вот сюда нажать, – начал он с видом знатока, – а потом вот сюда. Вы просто не до конца вставили…

– Ага, вставлять ты, смотрю, умеешь, – устало хмыкнула Кобра. – Господи, откуда вас таких берут в полицию?

– Вообще-то, – надул губы Максим, – я дипломированный специалист. У меня, между прочим…

Договорить он не успел.

Чтобы произвести впечатление, полез демонстрировать манипуляции вслепую, не отводя взгляда от собеседницы. Как учили на лекциях по криминальной психологии: зрительный контакт с объектом, доминирующая подача, контроль внимания. Только вот руки-крюки полезли не туда – пальцы попали в узкий зазор между металлической колбой и пластиковым корпусом.

– Ай! – вскрикнул он, почувствовав ожог, когда машина заворчала.

Инстинктивно дёрнул руку, попал по вилке питания – и тут всё случилось сразу.

Щелчок, разряд, вспышка – и короткая искра пробила корпус устройства. Ток дернул руку, отдал в спину. Казалось, даже звезды на погонах начали плавиться.

– А-а! – заорал лейтенант и отпрянул, но не удержал равновесие и грохнулся на пол, хорошенько, со стуком приложившись головой. Повалялся немного, вцепившись в живот, не дыша и боясь открыть глаза.

Лишь в голове пульсировала мысль: «Мама будет ругаться… Форму-то измарал…»

Над ним завис силуэт Кобры. Она смотрела сверху, как будто выбирала – скорую вызывать или добить, чтоб не мучился.

– Хо-оспади, Яровой! Тебя убила кофеварка?

– Всё… в порядке, Оксана Геннадьевна, – Максим открыл глаза, выдав натужную улыбку и с усилием приподнялся. – Живой, вроде бы…

– Дай лапу, – протянула руку майорша.

– Я сам, – отказался он от женской помощи и с показной бодростью поднялся на ноги.

Но голова шла кругом, а в глазах еще темнело. Поморщился, натянул улыбку: мол, пустяки. Пусть думает, что он из стали.

– Вот, видите? Ничего страшного. Я как тот… Термина… а-а!

Закончить он не успел.

Шагнул – и не заметил, как попал в липкую лужу от поврежденной машины.

– Осторожно! – выкрикнула Кобра.

Вжих!!!

Нога поехала, руки взлетели, и всё пошло как в замедленном кадре. Яровой попытался удержаться, но гравитация была против.

Как же так?.. – читалось в его лице. Я же только что выжил после удара током…

Бам!

Тело глухо шмякнулось об пол. Под линолеумом – беспощадный бетон. Затылок хрустнул, а в глазах только что-то вспыхнуло.

«Мама… Какая глупая смерть…» – мелькнуло напоследок.

Потом – тишина. И темнота.

* * *

Я очнулся и открыл глаза. Резкий свет полоснул по зрачкам.

Первая мысль: «Валет! Сука! Убью!»

Инстинктивно попытался вскочить – но не смог. Слабость накрыла такая, что и пошевелиться трудно. Тело не слушалось, будто меня изрешетили пулями. Да ведь и вправду изрешетили. Но теперь что-то странное – боль на ранение не похожа, только какая-то вата вместо мышц. Я повернул голову. Лежу на…

Кровать? На старом заводе? Откуда?

Проморгался. Рука сама собой потянулась к плечу. Потом к животу. Там, где должны быть дырки от пуль Валета. Где должны зиять раны, боль, кровь…

Пусто. Гладко. Ни бинтов, ни швов, ни пластырей. Нащупал ткань странной одёжки. По виду, вроде, больничная пижама, но не застиранная и не штопаная.

Что за бадяга творится?.. Где это я?

Я медленно выдохнул, потом втянул воздух носом.

Пахнуло йодом, хлоркой, примесью чего-то аптечного – похожего на раствор витаминов. Характерный привкус, как в процедурке перед уколом.

Запах знакомый до тошноты. Больничный.

Но… что-то не то. Слишком стерильно. Слишком правильно. Будто здесь не лечат – а показывают, как должно быть, словно в рекламе зубной пасты.

Лежу, а глаза уперлись в потолок. Ишь, какой белый. Не облезлая известка, а аккуратная плитка, как в офисе у жирного комерса. Светильники встроенные, не мигают, не жужжат.

И если бы меня похитили Валетовы молодчики, то не поперли бы в такое приличное место.

Взгляд пошел ниже. Стены выкрашены в приятный зеленый, а не в мрачный болотный цвет. Штукатурка ровная, без пузырей, без трещин. Ровная, как зеркало, аж смотреть противно.

Я собрался с силами, приподнялся на локте, продолжая осматриваться.

Батареи странные – совсем не чугунные, слишком изящные и даже хлипкие на вид. И окна какие-то, ни щербинки… Да это ж пластик! Куда это я попал?

Больница?..

Не-е… Слишком чисто. Слишком цивильно. Ни тебе хрипов из коридора, ни грохота каталок, ни матерящихся медиков. Возле меня капельница – и та не на проволоке, а на такой же глянцево-рекламной стойке с колесиками.

Даже шторы не похожи на казённые – полоски жалюзи не тряпьё с пятнами.

Где я вообще?..

Последнее, что помню – вспышка. Черное дуло ТТ. Плевок в морду Валета. И тишина.

Ад?..

Нет уж. Слишком светло для ада. И чертей не видно. В рай попал? Не-а, не верю – не по моей биографии. Как говорится, и рад бы в рай, да грехи обожаю.

Я медленно повернул голову. Рядом пустые кровати. Три штуки, одинаковые и тоже все какие-то хитро устроенные, как в американском кино. Не ржавые панцирки или сетки с железными козырьками, а пластиковое многофункциональное ложе. Больше похожее на капсулу для киберсна. Все-таки помещение похоже на больничную палату.

Собравшись с силами, я медленно приподнялся и сел – спинка кровати подалась за мной.

Жёваный протокол! Кровать двигалась! Я даже вздрогнул.

Я пошарил и нажал на кнопку сбоку на кровати, в том месте, что напоминало панель управления или пульт.

Щёлк!

И зажглась лампа на стене возле изголовья.

– Что за… – пробормотал я, а голос, хоть и хрипел, но почему-то показался чужим, чуть выше.

Я не удивился. Показалось, наверное.

– Эй! Есть кто?.. – выдавил я снова хрипло, продолжая тыкать в кнопки.

Из стены – в натуре, из стены! – выскочил голос:

– Да-да, сейчас подойду.

Сушёный прапор! Я снова вздрогнул от неожиданности, а потом сообразил: голос-то женский, из динамика. В палате?

Дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра. Молоденькая, сочная, будто со страниц «СПИД-Инфо». Только не в привычном больничном халате – белом, бесформенном, с пятном зелёнки на кармане. Нет. Эта была в аккуратном медицинском костюме: брючки в обтяжку, блуза с вырезом, всё цвета морской волны. Куколка, как в рекламе платной клинике…

– Приплыли тапочки к дивану… – прошептал я. – Я что, в Израиле?

– Что случилось? – спросила девица с дежурной улыбкой и, что главное, на русском. – Как самочувствие? Не кружится голова?

Нет, все-таки в России-матушке. Медсестричка говорила вежливо, но без искры. Странно… Обычно такие на меня реагировали поживее. Может, из-за пижамы? Вид, как у подстреленного лоха. Или… Я попытался себя осмотреть, как мог без зеркала, но тут же пресек сие глупое занятие.

Да пошло оно всё, дядя Максим! Тебе башку прострелили, а ты, как дурак, о женском внимании печёшься. Есть вопросы и поважнее. Например – каким макаром я выжил? Хорошо, что все хорошо… Вот выпустят – к Натахе заеду, ага. В этот раз точно. И к Катьке… Если ещё не замужем.

– Эй! Яровой! – вывела меня из думок медсестра. – Вам плохо? Врача звать?

Яровой? Это она мне?.. Похоже, да.

– Я не Яровой, я… – начал было возражать, но тут взгляд зацепился за телек на стене.

Плоский, как мозги у дежурного по райотделу. Чёрный экран – глянцевый, пустой, как морг в ночи. И тут я увидел отражение.

Мутное, расплывчатое, но чётко ясно одно – это не я.

Твою дивизию…

Это кто, мать его, такой?! Где моя квадратная башка? Где сажень в плечах? Где… – рука проверила через штаны – Фу-ух! Это хотя бы на месте…

– Что с вами, эй, Яровой!

Удержался, чтобы не выматериться и не пугать сестричку.

Спокойно, дядя Максим. Сначала проверить все нужно, убедиться, факты собрать, а потом выводы делать. Так сам всех учил. Так жил.

Вдох-выдох… Натянул на морду беспечность.

– Всё нормально, – выдавил я чужим голосом. Чужим. Но звучал он… из меня. – Пить… хочу.

– Кулер в коридоре.

– Кто? – не врубился я.

– М-да… Сильно вас, товарищ полицейский, приложило, – фыркнула она и уже от двери бросила: – Лежите, сейчас принесу.

И упорхнула. Как ни в чём не бывало.

А я остался. Один. В чужом теле. В новой непонятной реальности. Будто с похмелья и без капли спиртного.

Полицейский… Слово-то какое…

Так меня еще никто не оскорблял. Был бы мужик, отхватил бы в грызло мигом. А тут девица глупенькая, сама не знает, что мелет.

Встал и подошел к телеку, чтобы получше рассмотреть себя, пробежался пальцами по гладкому экрану. Прибор вдруг щелкнул, моргнул красным глазом внизу панели и включился. Появилась картинка.

Я отпрянул. А на экране дикторша с губами, как у утконоса, вещала новости.

Как она вообще может говорить с такими губищами? Опухли почему-то, а не лечится. В эфир выпустили, работать заставляют. Бедолага. Грудь тоже опухла? Против такой опухоли я ничего не имею, а вот губы… Кушать же неудобно, да и… я передернул плечами, представив эти пельмени на своем тельце.

Чур меня!

– …а теперь к новостям, – щебетала с экрана «утконос» с лицом китайской куклы.

– В центре Москвы прошёл фестиваль уличной моды и бодипозитив-культуры. Участники прошли по Садовому кольцу, скандируя: «Каждое тело – это храм».

Фестиваль… бодипозитива? Это что еще такое?

– В правительстве продолжаются обсуждения инициативы по поэтапному чипированию домашних животных. Предлагается начать с регистра обязательного учёта собак, затем – по желанию, чипировать кошек.

Э-э… Что за на… Чипы? У скота? Ну-ну… ещё котов нам в базе данных не хватало. Тоже будем по отпечаткам пробивать, видимо.

– Также депутаты Госдумы обсудили новые поправки к закону «О персональных данных». Ожидается, что к концу года биометрическая идентификация может использоваться при получении части государственных услуг. Пока – на добровольной основе.

Биометрия… чипы… Да я что, в кино про киборгов попал? Терминатор, блин…