Полупрозрачный и светящийся ярко-голубым мужчина смотрел на меня из-под нахмуренных бровей. Между ним и полом было не меньше фута пустого пространства. Он долго глядел на меня, будто не мог поверить своим глазам, после чего развернулся и проплыл прямо сквозь створку.

Секунду я стояла с разинутым ртом, но, опомнившись, со всех ног рванула вверх по лестнице на чердак, вбежала в мамину комнату и, захлопнув дверь, привалилась к створке, задыхаясь от страха.

Потом я подошла к маминой кровати и после секундного колебания потрясла её за плечо.

Она сонно заморгала.

– Мам, там внизу привидение, – прошептала я.

Она сощурилась на меня и, раздражённо проворчав «я сплю», накрыла голову подушкой.

– Мам, – снова позвала я срывающимся голосом. – Мам, мне нужна твоя помощь.

Она вытащила руку из-под одеяла, вяло замахнулась, чтобы я перестала её трясти, и холодно бросила:

– Оставь меня в покое.

А секунду спустя она уже снова сонно засопела. Попятившись, я села прямо на пол, прижалась спиной к двери и какое-то время смотрела на неё, спящую, стараясь выровнять сбившееся дыхание.

Сколько раз мне приходилось справляться с чем-то в одиночку: успокаивать себя после кошмаров, лечиться от простуды и гриппа! Однажды в дом забрёл енот – так я поймала его с помощью полотенца и вынесла наружу. Но почему-то сейчас мне было особенно горько и обидно, даже горло перехватывало. Я чувствовала себя одной-одинёшенькой на целом свете.

Я прислушалась, но в доме снова стало тихо.

Тогда я попыталась себя приободрить: «Привидений не бывает, солнышко. У тебя просто богатое воображение. Именно поэтому ты и решила отказаться от своих фантазий – между прочим, буквально накануне».

Когда это не сработало, в ход пошло отчаянное: «Нужно продержаться до утра, и всё будет нормально. Привидения появляются только ночью. Кажется».

Как бы я хотела, чтобы Джерм была здесь! Вдвоём мы бы что-нибудь придумали. Вместе мы были почти как один полноценный человек. Мне просто нужно дотерпеть до приезда утром автобуса с Джерм, и всё наладится.

Так я и просидела всю ночь, глядя в окно, пока небо на горизонте не начало светлеть. Поднялось солнце, и мама заворочалась. Я смотрела, как она встаёт, надевает халат и идёт к двери, двигаясь словно в трансе. Меня она не замечала, пока чуть о меня не споткнулась. Она недоумённо моргнула, после чего молча подождала, пока я не освобожу проход.

Я вышла следом за ней в коридор и посмотрела с верхней лестничной площадки вниз. На первом этаже всё было тихо и спокойно.

Спустившись, я какое-то время изучала дверь подвала, но и она на первый взгляд выглядела как обычно.

А потом мой взгляд сместился на настенные часы: я опаздываю на автобус!

Глава 3

Плохо соображая, что делаю, я торопливо натянула на себя не по размеру большой свитер, растянутые штаны и носки из разных пар, повесила на шею фонарик, приготовила сэндвич с конфитюром и сбегала наверх проверить, как там мама, которая уже работала за компьютером.

– Спагетти в холодильнике. И выпей молока, это полезно, – сказала я и поставила ей на стол будильник, чтобы она не забыла поесть, после чего помчалась вниз и на улицу, к убежищу в виде только что подъехавшего автобуса.

Заметив Джерм, я выдохнула, наконец расслабившись. При виде её знакомых веснушек и как она нетерпеливо машет, чтобы я скорее села, я почувствовала себя в безопасности, хотя к её глупой подводке сегодня добавился блеск для губ.

Я плюхнулась на сиденье рядом с ней одновременно с тем, как автобус тронулся, и уже собралась рассказать ей обо всём случившемся ночью, но она меня опередила:

– Кажется, у Элиота Фалкора ротовирус. Он ведёт себя как-то не так – думаю, у него жар. Я попыталась сунуть ему под мышку градусник, но его подмышка не совсем подмышка… ну, ты понимаешь.

О да. Элиот Фалкор – это игуана Джерм, и его подмышки действительно не совсем подмышки в привычном понимании.

Джерм затараторила дальше, не давая мне даже слово вставить и как обычно, совершенно не заботясь о том, чтобы сбавить тон:

– Может, он что-то подхватил вчера в парке. Я всё ждала, что его вот-вот вырвет. В смысле я не думаю, что игуан в принципе может тошнить, но он был весь зелёный. И не обычно зелёный, а рвотно зелёный. И я читала в «Любителе рептилий»…

Я покосилась на других входящих в автобус ребят. Может, её прервать? Вдруг её услышат?

– Ты смотрела вчера новости – ту часть про белых медведей? – Джерм была повёрнута на последних сводках и часто не спала ночами, переживая из-за увиденного, или возмущалась на следующий день. Даже я, редко смотрящая новости, не могла не заметить, что они становились всё мрачнее и ужаснее.

Она проговорила про белых медведей всю дорогу – от кладбища Сипорта времён Гражданской войны до Площади основателей в центре нашего городка.

– Иногда мне кажется, что миру скоро конец, – заявила Джерм и продолжила подробным пояснением почему.

Так она и проболтала, не замолкая ни на секунду, и я оглянуться не успела, как уже шла рядом с ней к школе, сгорая от нетерпения поделиться своим секретом. Но при свете дня мои страхи перестали казаться такими уж серьёзными. Чем дольше я смотрела на ребят вокруг, ведущих себя как обычно, на скучающее лицо водителя автобуса, на привычный поток машин, въезжающих на школьную парковку и выезжающих с неё, тем больше уверялась, что мне всё приснилось. Трудно верить в существование привидений в мире, где какой-то мальчик швыряется через весь автобус рыбной котлетой.

А когда мы подходили к двойным входным дверям, Джерм, немного смущаясь, сказала, что собирается выступить на воскресном смотре талантов вместе с Биби Уэст, и я едва не упала.

Если что-то в нашем классе и было незыблемо, так это тот факт, что во втором классе я укусила Биби Уэст, потому что она звала Джерм «Джермой Фартли ^[3]», а не её настоящим именем – Джеммой Бартли. Джерм, к всеобщему восторгу, сделала это своим официальным прозвищем, и с тех пор только так всем и представлялась. Но та обидная колкость была не единственным случаем.

В Биби удивительным образом сочетались жестокость и умение очаровывать. Она обожала придумывать смешные танцы и исполнять их за спиной учителей (классно!). Она постоянно что-то кому-то дарила – ароматные стёрки, мягкие пеналы, особые конфеты из Португалии, куда ездила навестить бабушку (какая милая!). Однажды в третьем классе она угостила лимонами троих избранных одноклассников, и это запустило цепную реакцию дарения лимонов, растянувшуюся на семь месяцев и увлёкшую всех учеников вплоть до самых мелких. Она была из тех людей, кто способен внушить тебе, что ты хочешь лимонов без всякой на то причины.

В то же время она любила говорить за спиной гадости (это уже жестокость). И ещё она обладала особым талантом вынюхивать чужие секреты и пользоваться добытой информацией, как другие пользуются деньгами на счёте.

Но с недавних пор Биби – а с ней почти весь наш шестой класс – вдруг решила, что ей хочется подружиться с Джерм.

Джерм каждый день устраивала похороны своего обеда. На переменах она часто оббегала игровую площадку в надежде превзойти свой предыдущий рекорд. У неё были светлые волосы, веснушки, она минуту не могла посидеть спокойно и гордилась своими округлыми формами и крепким телосложением – вопреки противоположному мнению многих окружающих.

Но после летних каникул в ней что-то изменилась – или это все остальные изменились, потому что её непоколебимая самоуверенность, которая раньше отпугивала, отныне стала всех восхищать. Те, кто раньше её дразнил, теперь набивались ей в друзья. И даже «Джерм» в устах других зазвучало по-новому – как нечто классное и крутое.

Эти изменения не коснулись меня. Я была такой маленькой и тихой, что порой о моём существовании вообще забывали (хотя за мной и закрепилась репутация кусаки-пинаки). Я была безумно неуклюжа, совершенно не дружила со спортом, и на физ-ре меня всегда последней отбирали в команду. Я сама себя стригла, поэтому на голове у меня был полный бардак – и это ещё не говоря о моём гардеробе, состоящем из старых маминых вещей, которые были мне велики, и остатков от ежегодного похода по магазинам, когда мне удавалось уломать маму, которая всегда смотрела в пространство, пока я безуспешно пыталась подобрать себе приличную одежду. С незнакомыми я почти не разговаривала, а если и пыталась (что было редкостью) – у меня вечно отнимался язык. Короче говоря, на фоне Джерм я была невидимкой. Хотя Джерм и утверждала, что мне достаточно просто поделиться с остальными содержимым своей головы – и все убедятся, что она полна чистой магии, как рубиновые туфельки из «Волшебника страны Оз».

Но я предпочитала держаться обособленно. Вот только Джерм теперь без конца тянули в разные стороны – поговорить, посмеяться или просто постоять за компанию. Я то и дело, войдя в класс, заставала подругу сидящей рядом и болтающей с теми, кого я не знала, и сердце у меня заходилось от ревности, потому что раньше я никогда не видела Джерм такой счастливой и довольной (и взволнованной, судя по тому, как она каждые несколько секунд убирала за ухо прядь волос). И хотя я вчера страшно перепугалась (я точно видела привидение?), история с Биби так меня потрясла, что затмила всё остальное.

Мы направились к шкафчикам. Я пока так и не смогла прервать бесконечный поток излияний Джерм, восторженно расписывающей во всех деталях предстоящий конкурс «Осеннее увлечение»: как Биби предложила ей вместе выступить и как их номер был настолько секретным, что она даже со мной не могла поделиться.

Когда Джерм умолкла, чтобы перевести дыхание, у меня наконец-то появился шанс заговорить, но вместо того чтобы рассказать ей о привидении, я выпалила нечто совсем иное:

– Но это же Биби! – Я слегка смутилась под её косым, неодобрительным взглядом, но продолжила: – Ты забыла, как она гоняла дворового кота Пушка по всей парковке, только чтобы наступить ему на хвост?! Забыла, как она доводила Мэтта Шниббла до слёз, обзывая его малявкой веснушчатой?!

Джерм притихла, а затем ответила с ноткой неуверенности и раздражения:

– Она изменилась. – На её порозовевших щеках проявились веснушки. – У неё тогда был трудный период, она боролась с неуверенностью в себе. Она не такая уж плохая.

Я промолчала. Мысль, что Джерм защищает Биби, словно незаметно для меня успела близко её узнать, лишила меня дара речи. Все мои вчерашние страхи отошли на второй план. Я понимала, почему Биби хотела дружить с Джерм: Джерм была как сгусток энергии, её невозможно не любить. Но внутри меня будто кипели противоречивые чувства, и…

– За Биби я не волнуюсь, а вот я наверняка выступлю ужасно, – сказала Джерм, – и меня все освистают.

Про себя я с ней согласилась, но как подруга должна была её поддержать.

– Просто глаза не подводи, – вырвалось у меня, прежде чем я сумела прикусить язык.

Джерм изумлённо уставилась на меня:

– Я люблю подводку.

– Я знаю, просто с ней ты… ну, сама на себя не похожа, – неловко выдавила я.

– Нет ничего плохого в том, чтобы пробовать новое, – тихо сказала Джерм.

Я молча кивнула.

Мы как раз подошли к нашим шкафчикам, и, достав сумку с обедом, я торопливо черкнула себе записку и убрала её внутрь. (Я сочиняла для себя четверостишия и каждый день записывала их, подделывая мамин почерк, чтобы все думали, что мама меня любит и заботится обо мне. Если прикинуть – где-то восемьдесят девять процентов всей энергии, что я тратила в школе, уходило на то, чтобы уверить окружающих, будто у нас дома всё в порядке и нет никаких причин привлекать соцслужбы.)