– Тебе не попасть в мою жизнь, – сказала она, дыша теплом. – Мне не войти в твою. Все, что у нас есть, – сейчас, пока не запели птицы. Хотя бы это время может быть нашим?

Девушка положила голову ему на плечо. От волос пахло рекой. Она задвигалась, но вовсе не отстраняясь.

– Если ты, – начал он и тут же потерял мысль. – Если не прекратишь, то я напрочь перестану соображать.

И почувствовал, что она улыбнулась.

Сначала Гаррет не понял, что его разбудило, кроме одного – оно было громким. Он выплыл из сна – сбитый с толку и потерявшийся. В незабранное ставнями окно лился свет. С улицы влетал стук и скрежет тележных колес по булыжникам.

Девушка сидела рядом, натягивая его простыни, чтобы прикрыться. Лицо у нее было решительным и мрачным. Дядя Роббсон стоял в дверях – он был бледным от ярости. При виде его Гаррет вспомнил про крик. Вот что его разбудило.

– Что, – проговорил дядя Роббсон, – за дерьмо перед моими глазами?

У Гаррета сердце ушло в пятки.

– Наших птиц мы, похоже, проспали, – заметила девушка.

8

Гаррет был на год и семнадцать дней старше брата, что с самого начала предопределило, кто они друг для друга. Когда они соревновались, как делают братья, Вэшш проигрывал. Когда надевали лучшие одежды на встречи и праздники с людьми своего сословья, Вэшшу доставались вещи, ношенные Гарретом год назад. В основном перешитые или с поменянными пуговицами. Когда приходили учителя, в письме и счете Гаррет всегда немного, но обгонял. Гаррет раньше Вэшша начал смотреть за поступлением грузов вместе с отцом. Он первым запевал семейные молитвы, первым занял комнаты попросторней, первым стал присутствовать на заседаниях магистратов. Сколько Вэшш ни старался, как ни трудился, Гаррет вечно оказывался впереди. Не то чтобы Вэшш не выигрывал ничего – просто он куда больше проигрывал. И сверх того, оба знали: неизбежно, как лето уступит зимним холодам, так и Гаррет был и будет чуточку лучше во всем.

Вэшш большей частью научился принимать эту нелестную правду жизни. В мире бывают болезни, увечья, несчастные случаи и его брат. Терпение младшего к своему приниженному статусу обернулось в мрачное остроумие. Гаррет понимал: неправда, будто Вэшшу все нипочем. Просто брат научился не подавать виду, что это его заботит. Такова была установка, и для них она неплохо работала.

Как правило.

Однажды, когда Вэшшу было одиннадцать, а Гаррету двенадцать, кто-то подарил младшему гранат. По причинам, которых Гаррет не знал тогда и не понял впоследствии, Вэшш горячо гордился подарком. Он расхаживал с ним по улице, будто в руках у него был магический шар, сотворенный богами, а сам он вдруг сделался их избранником. Гаррет и еще двое-трое друзей придумали такую игру. Один из них – уже не помнилось кто – выдернул ненаглядный предмет из рук Вэшша, и старшие стали им перебрасываться. Вэшш бежал к тому, у кого был гранат, и визжал от страха, когда его подарок перелетал к другому. Не слишком-то и жестоко, бывает куда похлеще. Гаррет с приятелями потешались над страданием младшего, как все мальчишки со дня сотворения детства.

Гаррет первым услышал в криках Вэшша надрыв и почувствовал, что они зашли чересчур далеко. В следующий раз, когда гранат попал к нему, он протянул его младшему брату. Вэшш выхватил красный кожистый фрукт из ладони Гаррета, рванул его, разломив надвое, швырнул половинки на мостовую и начал топтать. Он вмял зерна в камни с такой силой, что алый сок заструился словно кровь. После Вэшш завопил подобно зверю. Гаррет навсегда запомнил тот крик, но больше ни разу не видел в глазах брата столь дикого, столь животного блеска. До нынешнего момента.

– О чем ты думал?

Вэшш перегнулся через стол с завтраком, опираясь на локти, словно готов был в шальном порыве броситься сквозь тарелки с рыбой и яйцами, как буйный гуляка в пивной.

– Все было не так, – сказал Гаррет.

Ирония заключалась в том, что отец избрал ту же тактику, что и он. Девушку, одетую в костюм служанки с капюшоном, дядя Роббсон повел на конюшню молча, скрежеща зубами от бешенства. План был прежний – отправить ее, будто самую обыденную посланницу, и надеяться, что никто ее не заметит либо не придаст значения. То, что Роббсон ушел час назад и пока не вернулся, означало и другие семейные поручения – он проверяет склады, вручает портовому распорядителю расписание лодок, уплачивает подъездный налог. Любые мелкие хлопоты послужат дяде предлогом побыть подальше от дома, пока он не уверит себя, что неразборчивость Гаррета не навлечет последствий, либо же просто не остынет. Отец уединился у себя в кабинете с дуэньей Ирит, проведя там уже большую часть утра. Где сейчас женщина, на которой предстояло жениться, Гаррет не знал, но к утренней трапезе она не явилась.

– Не так все было, – глумливо передразнил Вэшш. – Что ты хочешь этим сказать? Что вообще не думал? Ночь не располагала к размышлениям? Черт побери, в этом доме живет Ирит, а ты привел сюда шлюху!

– Она не шлюха.

Вэшш откачнулся от стола.

– Ой, значит, не профессионалка? Всего лишь начинающая уличная девка?

Гаррет ткнул ножом. Вареное яйцо истекло недоеденным желтком на тарелку.

– Не надо острить. У тебя плохо получается.

– Мать всеми силами старается заключить наш союз. Ирит здесь, чтобы выйти за тебя замуж. Она уже твоя жена – во всем, кроме свадебной церемонии. Каково тебе будет, коли она затащит в постель незнакомого мужика?

Гаррет перевел дух. От деланого спокойствия заламывало скулы. Он сцепился с Вэшшем взглядом, и лицо брата, самую незаметную, призрачную малость, подернулось. Заговорив, Гаррет раздельно произнес слова:

– Раздобудь ей кого-нибудь. И мы выясним.

Вэшш потемнел лицом. Он сорвал тарелку и швырнул ее в Гаррета. Но скорость и гнев возобладали над меткостью. Тарелка разлетелась об стену. Кусочек рыбы выпал и валялся теперь на столе – маленький, блестящий и донельзя нелепый.

– Ах, ребята, – сказал отец, заходя в зал столовой. На осколки он посмотрел как на нежданно раскрывшиеся и не слишком привлекательные бутоны. Вэшш сидел, засунув сжатые в кулаки руки меж коленей. – М-да. Я надеялся, что Гаррет уделит мне минутку.

– Да, отец, – произнес Гаррет, вставая.

– Прекрасно, прекрасно. И, Вэшш? Это был последний раз, когда ты упоминал об этом происшествии. И в доме, и вне его.

– Да, – шепотом выдавил Вэшш.

– Да?

– Да, сэр. – Голос Вэшша дрожал.

Повернувшись, отец неспешно побрел в коридор. Гаррет, снова как в детстве, тащился следом. Домашние коридоры сделались неестественно длинными, и очень кстати удалилась прислуга. По дороге в отцовский кабинет их сопровождала лишь тишина.

Сам кабинет был помещением скромным, с зеленым столом, бывшим некогда дверью, и простыми деревянными стульями того же цвета. Подвесные полки вдоль стен были полны бумаг и конторских книг. Окно впускало свежий воздух, а присверленная к стене железная решетка держала все крупнее мухи снаружи. Ящик из стали и меди хранил семейные шифры, или усердно это изображал. Гаррет был практически уверен, что тот, кто все-таки украдет их через все препоны, в итоге обнаружит на записях одну чепуху. Настоящие шифры были заперты в головах у родителей. Под Гарретом скрипнул стул.

– Хочешь чего-нибудь? Чашу вина?

– Нет. – Гаррет потупился на свои ботинки. – Спасибо.

– А я определенно хочу. А одному пить еще слишком рано.

Отец достал две простые глиняные чаши, а из-за стопки записей бутылку красного стекла. Он поставил одну чашу перед Гарретом, другую возле себя. С мелодичным цоканьем налил вино. Затем сел, отпил половину и вздохнул.

– Я справлялся насчет обычаев народа Ирит. Формального урона чести ей это не нанесло. Уже хорошо. Тем не менее мы должны уведомить о случившемся мать.

Гаррет приподнял чашу, помедлил и поставил ее обратно. Отец одобрительно буркнул и кивнул, точно соглашаясь с каким-то высказыванием сына.

– В моем понимании, мужчины переносят такие вещи легче, чем женщины, а вожак каравана, с которым мы вели переговоры, родственник мужского пола. Но лучше нам быть откровенными, как бы ни было стыдно.

Он выпил еще и продолжил:

– А как иначе! То, что мы скажем ей, обязано быть чистой правдой. Итак. Повторится ли это снова?

– Нет, – сказал Гаррет.

– Так утверждаешь ты или стыд? Стыд скажет то, что, по его мнению, мне понравится, и тогда я закончу разговор и тебя отпущу.

– Я… я считаю, что этого больше не произойдет, – сказал Гаррет. – Но я вовсе не ждал ничего подобного. Поэтому уверенным, пожалуй, быть не могу.

– Кто тебе эта девушка?

– Я не знаю ее. Не знаю даже имени.

– Она будет вести себя осмотрительно?

– Да.

– Потому что ты в это веришь или потому что действительно будет?

Гаррет поднес ко рту свою чашу. Вино было густым, терпким. После ночи короткого сна и чересчур обильных эмоций оно неохотно укладывалось в желудке.

– Она подчеркнула, что в ее жизни мне нет места, так же как в моей для нее. Так и сказала. Сама, без нажима. Она точно не станет…

Он махнул чашей, пытаясь выразить словами, что именно она не станет делать.

Отец не сразу прервал его старания:

– Ну что же, лучшего при данных обстоятельствах желать не приходится. Убираем ее за рамки нашего внимания и понадеемся, что там она и пребудет. Следовательно, осталось решить с тобой.

– Со мной?

– Ты ведь не споткнулся и не вывалился случайно из одежды, – мягко пожурил отец. – Ты плохо себя повел, и сам это знаешь. Но, опять же, отставим в сторону стыд и давай поговорим о самом поступке. О том, что ты от него приобрел.

– Я не знаю, как на это ответить.

– Я начну. Ты совершил его, поскольку злился на меня и на мать и сознавал, что нас это ранит. Или ты совершил его, поскольку не перевариваешь Ирит и нацелился сорвать этим брак. Или потому, что ты перед нею трусишь. Или это способ выделиться перед друзьями, чтобы они лучше к тебе относились и тебе не было бы так одиноко. Или у тебя зазудело и подвернулась подходящая девушка. В самом деле, причиной может быть все что угодно.

– Тогда какая разница?

– Вопрос в том, как с этим справиться, – сказал отец. – Мне не помочь тебе наладить контроль, пока ты не поймешь, к чему этот контроль приложить.

– Мне нужно только… – произнес Гаррет, сбился и помотал головой. Отец наполнил чаши заново. – Не люблю быть там, где мне не рады.

– Интересно подмечено. Ты подразумеваешь Ирит?

– Я не знаю ее. Не знаю, что она думает или чувствует. Сородичи прислали ее в Китамар в обмен на торговые привилегии, по той же причине ее берем мы. А я лицо сделки.

– И разве твоя доля ответственности в деле не велит получше ее узнать? Сэррия и Вэшш обучают ее. Вполне способен и ты.

– Не им предстоит оказаться на ее брачном ложе. А мне.

Отец вскинул голову:

– Вина? Ты пошел на это из-за чувства вины?

– Я на это пошел, чтобы побыть кем-то другим, не собой. Пожить другой жизнью, не той, что имею. Хоть немножко.

Отец вздохнул, откидываясь на стуле. Губ коснулась улыбка.

– Я помню, как поженились мы с матерью. У меня было схожее положение. Мои и ее родители усмотрели выгоду от нашего объединения. Имея на руках нашей пары оба договора с Карамом и общий склад, мы перестроили семейное предприятие в нечто куда более основательное.

– И ныне опять к тому же пришли.

– Против нас сработали некоторые другие обстоятельства, и за последние годы произошел спад. Но были два добрых десятка лет относительной стабильности. Это достойно восхищения.

– Значит, свадьба того стоила, – сказал Гаррет. – Ты и мама научились друг друга любить и построили семью – сумеем и мы с Ирит.

– Я так и не полюбил твою мать.

Гаррет далеко не сразу понял то, что сейчас услышал. Отец наблюдал, как медленно впитываются его слова, и под конец кивнул.