Кто-то другой на месте Таисы уже подался бы вперед, чтобы обнять несчастную маленькую девочку. Но если бы Таиса была настолько сердобольной, она бы и с Денисом не развелась… Она заставила себя смотреть на эту ситуацию как профайлер, а профайлер подсказывал: Оля сейчас знатно привирает.

Девочка скорее изображала расстройство, а не чувствовала истинный страх. Она играла неплохо, но в пределах способностей ребенка. Таиса уже выставила бы ее вон, если бы не одно большое «но»: не все ее слова были ложью. Похоже, что-то действительно давило на Олю, но вовсе не то, что она произносила вслух.

Впрочем, с детьми всегда сложно… Поэтому Таиса решила действовать напрямую:

– А не пытаешься ли ты прямо сейчас меня подставить, потому что я тебе никогда не нравилась?

– Нет! – почти крикнула Оля. – Конечно, нет, как ты могла подумать такое!

Вот и решилось. Если раньше девочка нервничала, замешивая ложь с правдой, то сейчас выдала чистое, ничем не замутненное вранье.

Таиса тяжело вздохнула, нашла в интернете телефон доверия для людей, пострадавших от религиозных и прочих деструктивных сообществ, и передала Оле.

– Держи. Сюда звони, если проблема реально есть, тут работают незнакомые тетки, подставлять которых нет смысла.

Это было последнее испытание. Если бы Оля действительно считала, что ее отец попал в беду, она бы испугалась, принялась извиняться, сделала бы что угодно, чтобы получить помощь. А вместо этого девочка разозлилась:

– Как ты можешь быть такой стервой?!

– Я, по крайней мере, остаюсь стервой в своем маленьком мирке и никого не пытаюсь подставить.

– У меня отца там, может, в жертву сейчас приносят!

– Не может, кому такой душнила нужен?

– Да пошла ты! Поверить не могу, что он на тебе женился!

Оля раздраженно смяла листок с телефоном доверия, отшвырнула в сторону и направилась к выходу. Как и следовало ожидать, она не преминула изо всех сил хлопнуть дверью и теперь явно бежала вниз по лестнице, чтобы удрать от наказания, которое Таиса не планировала.

Нет там никакой секты, но оно и к лучшему.

Таиса хотела просто забыть о случившемся, у нее были другие дела, а забыть почему-то не получалось. Воспоминания об Оле отказывались отпускать. Вроде как все с ней ясно – придумала непонятно что, устроила подставу… Но что же тогда в ее словах было правдой? Или насчет этого Таиса ошиблась? Или бросила маленького ребенка в чудовищной ситуации?

Она надеялась, что сомнения отступят сами собой, но они лишь нарастали. На следующий день она даже не выдержала и позвонила Матвею… Она и сама не понимала, почему именно ему, почему не Форсову. Просто нажала на его номер, не раздумывая…

Только разговор не сложился. Матвей уже успел получить задание и куда-то уехать, да и она не была уверена, что стоит касаться этой темы. Таиса нашла страничку Оли в соцсетях, убедилась, что девочка живет обычной жизнью, сегодня уже разместила какой-то там смешной ролик – и судьбой отца явно не тяготится!

Все именно так, как и следовало ожидать. Да и вообще, откуда бы в Москве вдруг появилась секта? Еще и специализирующаяся не на жизнью обиженных, а на богатых банкирах? Им-то чего искать в мистических мирах?

Совесть все-таки успокоилась, позволяя Таисе вернуться к расследованию. Как оказалось, вовремя: Даша Ростова, девочка-подросток, случайно убившая горячо любимого парня и очень тяготящаяся этим, в выходные устраивала грандиозную вечеринку.

Глава 3

Дневник не мог стать доказательством на суде, даже если бы суд состоялся. Настя ведь не сделала ни одной фотографии, она не знала имен людей, издевавшихся над ней, она только и могла, что записать рваные воспоминания о том жутком времени и дополнить их угнетающе подробными рисунками, доказывающими, как много сохранилось в ее памяти. Но правосудие не может позволить себе жалость, закону нужны улики. Адвокат насильников легко бы убедил всех, что несчастная девушка могла и придумать такое – особенно при том, что Настина психика серьезно пострадала, да и накануне преступления она перенесла стресс расставания.

Однако Николай Форсов и не собирался идти с этим в суд, ему нужно было самому понять, с чем он имеет дело. То, что Настя указала все подробности, в том числе и интимные, не доказывало, что она легко преодолела случившееся. Скорее, наоборот: она заставляла себя максимально подробно воссоздавать детали, чтобы выкинуть их из своей головы на бумагу, освободить память. Судя по тому, чем все закончилось, это не помогло.

Николай за свою жизнь видел слишком много, его нельзя было смутить человеческой жестокостью. Это не означало, что он не сочувствовал погибшей девушке – иначе он не взялся бы за ее дело. Но прямо сейчас он привычно отстранился от личности жертвы, значение имело только то, что произошло. Он строил схему преступления.

Первое и главное – такое проделали не первый раз. Настя запомнила, что опоил ее Борис Боя́ров, продюсер, работавший над съемками. Но сам бы он такое не провернул, он находился не на своей территории. Ему должен был помогать владелец закрытого коттеджного поселка, который подопечные Боярова не раз использовали для работы и отдыха. Причем, судя по постигшей Настю судьбе, отдых этот был специфическим.

Это вовсе не означало, что все гости коттеджа были в сговоре. Николай склонялся к мысли, что многие даже не догадывались о произошедшем с Настей. Там были другие актрисы, гримеры, техники, обслуживающий персонал… Да много кто! Заставить их всех молчать о преступлении невозможно, но можно сделать так, чтобы они ничего не увидели. Для этого Настю нужно было опоить и увести очень быстро, да еще обеспечить помещение, до которого не доберутся посторонние.

Все это не сделали бы ради одной девушки, и Настя запомнила, что зал, где над ней издевались, был оформлен специфически. Это была комната для изнасилований, которую никак больше не используешь. Николай сделал пометку на полях: «Как скрывают, как часто используют?» Если они создали целую комнату, она должна окупаться…

Вторым важным пунктом стал вопрос, за который Екатерина Токарева наверняка попыталась бы выцарапать ему глаза. Но обсуждать дело с ней Николай не собирался, а с собой должен был оставаться честным, и он записал: «Все ли были насильниками?»

С точки зрения жертвы любой, кто вступает с ней в связь без ее согласия, – насильник. Кем еще он может быть? Но по записям Николай уже видел, что откровенно издевались над Настей лишь некоторые из воспользовавшихся ею мужчин. Другие же, как она сама признавала, вели себя куда осторожней. Один даже заподозрил неладное и спросил, не нужна ли ей помощь. Но Настя была под воздействием наркотиков, она не сумела бы объяснить, что происходит. Возможно, она даже улыбалась – вряд ли она контролировала собственную реакцию. Она не была связана, на ней не было синяков. Некоторых мужчин могли жестоко обмануть, и они сделали то, что не сделали бы при иных обстоятельствах. А для организатора преступления это риск… Зачем на такое идти? Или ради денег, или ради инструментов шантажа. Банковские счета Боярова в любом случае следовало проверить, тут еще пригодятся те хакеры, с которыми тесно общается Гарик.

Настя была удивлена тем, что ее не убили, ей велели молчать – и отпустили. Николай же с горечью признавал, что это не было наивностью со стороны преступников. Они прекрасно знали, что никто ей не поверит. Они ничем не рисковали.

Как и следовало ожидать, правы оказались они: в полиции сперва отговаривали Настю писать заявление. Потом, когда она под давлением семьи настояла на расследовании, начали по-своему мстить. Девушку заставляли снова и снова повторять подробности произошедшего с ней кошмара, задавали каверзные вопросы. Они даже не скрывали, что Настя виновата сама: не нужно было туда идти и не нужно было пить! Согласилась? Вот и нечего теперь ныть!

Это не доказывало, что преступники подкупили полицию. Жестоко, чудовищно, но еще один факт, от которого нельзя отворачиваться. Те, к кому Настя обратилась за помощью, не знали эту девушку. Для них она была никем – очередной безымянной представительницей древнейшей профессии, решившей стрясти побольше денег с богатых и знаменитых. Такое случалось куда чаще, чем следовало бы – потому что не следовало вообще никогда.

Но в истории Насти был и еще один эпизод, самый страшный, демонстрировавший куда большую жестокость, чем бывает в таких ситуациях обычно. Жертве устроили очную ставку с преступниками, не со всеми, однако Бояров там был. Насте даже хватило мужества опознать их, стоя лицом к лицу, и это многое говорило о силе ее характера. Но вот после этого произошло то, что не случилось бы в нормальных обстоятельствах. Опознанные преступники не ушли, им просто велели спрятаться за ширмой, оставаясь в том же кабинете. Ну а Настю заставили в который раз пересказать подробности изнасилования, слушая, как хохочут и отвешивают издевательские комментарии за тонкой тканью ее мучители.

После этого она по-настоящему сломалась, Николай и по тексту видел. Она не хотела умирать, но считала, что другого пути просто нет: иначе ее страдания не прекратятся. Понимал он и то, почему эти записи повлияли на Лизу, давно уже мучавшуюся от чувства вины.

Не важно, заплатили полиции за это или нет. Кто-то должен был ответить. Поэтому личные беседы Николай начал не с продюсера и прочих гламурных персон, он направился в то самое отделение.

Встречу с начальником ему организовали быстро, да этого и следовало ожидать, учитывая, кто нанял профайлера. Илья Аза́рский, капитан полиции, ни разу не общался с Настей лично, он, скорее всего, даже не видел ее. Но в ту пору он уже руководил участком и должен был знать, что происходит на его территории.

Николай допускал, что теперь, когда началась проверка, Азарский заинтересуется этим делом всерьез и все-таки сольет паршивых овец в своих рядах – зачем ему такие? Но нет, профайлеру пары секунд хватило, чтобы понять: простым этот разговор не будет. Колючий взгляд прищуренных глаз, упрямо сжатая челюсть… Азарский настроился защищать «своих» любой ценой, и ему самому это наверняка кажется благородным.

Заискивать перед ним и изображать вежливость Николай не собирался. Он знал, что некоторые полицейские способны принести проблемы тем, кто им не нравится. Но знал он и то, что на него не посмеют лаять даже они, слишком уж давно он работает с правоохранительными органами, слишком много сделал.

– Анастасия Токарева, – бросил Николай, опускаясь в гостевое кресло. – Почему нет?

Даже если Азарский ожидал иного поведения, сориентировался он быстро:

– Потому что ничего там не было. Она пришла без медицинского освидетельствования, без каких-либо доказательств, десять раз душ перед этим приняла – якобы в стрессе. У нее не было ничего, кроме слов. С чем тут работать? Да если бы мы расследовали каждое преступление, которое шизики придумают, только этим бы и занимались!

– Она не была психически больна, это легко проверяется. Почему же ее слово значило так мало?

– Слушайте, мы говорим не о шестнадцатилетней девочке, которую какой-то извращенец зажал в парке, – поморщился Азарский. – Ко мне пришла откормленная, совершенно здоровая тридцатилетняя тетка, которая мямлила, что ею воспользовались. И не какой-то сантехник Вася, а очень богатые люди! Разве не очевидно, что ей нужно?

– Она просила денег?

– Да не успела просто! Но заявление мы у нее все-таки приняли, какие вообще вопросы?

– Такие: вы просто приняли заявление или провели проверку?

– А вот провели! – с вызовом заявил капитан. – Так что не нужно нас какими-то уродами выставлять! Хорошо еще, что люди, которых она обвиняла, адекватными оказались и согласились сотрудничать.

– Что именно вы сделали?

– Отправились на место преступления – на случай, если хотя бы там сохранилось подтверждение.

– Надо полагать, с доступом проблем не было, раз вы упомянули активное сотрудничество? Вы ведь понимаете, что это же означало зачистку места преступления?