Только чур не того, что остался нянчить свой пальчик. Дайте кого-нибудь поадекватней.

Глава третья
Розовая пантера и деловое предложение

POV Крестовский

Вот же чумичка бесстрашная! А силищи, главное, откуда столько? Отвечаю, я хруст собственной кости слышал.

Прокушенный палец нарывает и дергает, ежеминутно напоминая о себе. И о придурковатой пигалице. Слава богу, мне мозгов хватило засунуть ей в рот только палец. А если бы что другое?

И вот теперь она ускакала наматывать круги по закрытой территории коттеджного поселка, слепя розовым задом. Еще и мамашу с собой прихватила в компанию.

Отец уехал на очередное внеплановое совещание, а я от скуки подыхаю, играя с валявшимся на веранде теннисным мячиком и продумывая план мести. Карина же, надеюсь, понимает, что мы лишь разогреваемся?

Карина Скворцова.

Двадцать лет. Учится, вот же неожиданность, в местном художественном вузе. Решила, видимо, пойти по стопам родительницы. Катается на шестой «бэхе». Уже не свежей, но в отличном состоянии. И той же вырвиглаз расцветки, что и ее прическа.

Дерзкая, без комплексов, знает себе цену и может за себя постоять. Принцесса с прибабахом, которую нет нужды спасать от дракона. Это бедолагу дракона стоит спасать, иначе крылатый ящер схлопочет инфаркт.

Что и бесит, и отчасти раззадоривает. Больным ублюдком покажусь, но я прям ловлю кайф от возможности переругиваться с ней вот так. Другого-то адреналина в жизни пока не хватает.

Кстати, об этом…

Раз уж я снова в городе, надо промониторить обстановку. Старые контакты хоть и остались, но актуальны ли они еще?

– Кто звонит и чего надо? – на весь салон раздается недовольный, но легко узнаваемый картавый голос. Судя по всему, сонный. Дрыхнет еще? Спросонья не продуплился или зазнался? Раз своих не узнает.

А, да. У меня ж номер давно другой.

– Борзый, живой? – приветствую старого знакомого, выруливая к заднему двору родного дома. Решил совместить приятное с полезным и заехать к матери: проведать, а заодно шмотки старые прихватить. Приехал-то, считай, налегке. – Надо же. Думал, ты давно ноги двинул.

– Крест, ты, чё ль? Во дела! Уж по кому похоронка плачет, так это по тебе. Как исчез с переломанными костями, так два года ни слуху ни духу.

Исчез. И, будем честны, мое отсутствие мало кто заметил. Включая Борзого. Не тот это кореш, которому вечерком звякнешь и будешь за жизнь перетирать.

Как выяснилось после той аварии, друзей у меня вообще никогда не было, потому что ни одна собака в больницу не пришла проведать без пяти минут инвалида.

– Как исчез, так и вернулся. И снова в строю. Ты еще общаешься с теми, кто организовывает ночные заезды, или вышел из игры?

– Обижаешь. Я всегда в строю. Правда, шмонают нас в последнее время люто.

– Вообще похрен. Маякни, как назреет что-нибудь интересное. Я на какое-то время задержусь в городе.

– Добро.

– Тогда на созвоне. – Сбрасываю вызов, глуша попутно и двигатель. Прибыли.

«Родные пенаты», «отчий дом», «логово разведенки» – хрен знает, как теперь называть это место. И вот вроде бы ничего внешне не изменилось, коттедж как коттедж, но стоит зайти внутрь – и грудную клетку сдавливает пустота. Или ностальгия?

Я ведь помню, как здесь было раньше. Всегда шумно, всегда много гостей. Отцовские званые обеды со спонсорами, мамины бабские посиделки за бриджем.

А сколько вечеринок устраивалось в школьные годы, когда предки сваливали отдыхать? Вечеринок, залитых бухлом и достойных получить премию AVN Awards за достижения в порноиндустрии.

Например, вон в том джакузи две подружки-нимфоманки отлично старались, доставляя удовольствие всем желающим. А в нашей бане я наконец поимел одноклассницу, что не давала мне класса с седьмого.

Ох, как я за ней бегал, высунув язык! Ухаживал всеми доступными способами, будучи уверенным на тот момент, что это и есть та самая настоящая любовь.

Увы. Интерес оказался надуман и быстро сошел на нет, когда оказалось, что, кроме функции недотроги, в той красотке не было ничего особенного.

Тупая как пробка и такая же пресная. Зато приставучая. Потом еле отделался от нее. И ее когтей, желавших вцепиться мне в глаза, когда она застукала меня с другой.

Короче, да, было весело. Теперь же ни души. Где вся обслуга? Где садовник, где домработница? И чей черный «мерс» стоит возле гаража? У нас такого не было. У водителя матери другая тачка…

– Мам, блудный сын явился! – звеня ключами, громко оповещаю о своем прибытии, проходя вглубь дома, но получаю в ответ тишину.

Заглядываю в гостиную – тоже пусто. Почти. Если не считать распитую бутылку шампанского и два бокала в окружении десертов. У-у, клубника в шоколаде – попахивает чем-то интимным.

Первый этаж безмолвней кладбища. Зато на втором слышится шебуршание. А, нет. Простите. Скрип кровати и мужские стоны. Громкие мужские стоны. Перемешанные с женскими вскриками и символичными шлепками.

– Боря… О, да… Еще…

Оу. Кажется, я не вовремя.

Разворачиваюсь, собираясь уйти, чтобы не быть свиньей и не обламывать людям лафу, однако задеваю гребаную трехногую стойку с цветком, о которой и раньше вечно забывал.

Горшок летит на землю, с треском разбивается, и из дальней спальни после секундной заминки вылетает запахивающаяся в халат мать.

Взъерошенная, разрумянившаяся и со стыдливым лицом подростка, застуканного за передергиванием. О последнем знаю не понаслышке. Чудесные годы самопознания своего тела никого не обходят стороной.

– Кирилл? Что ты здесь делаешь?

– Ну как бы это… Навестить приехал.

– Я ведь просила позвонить заранее!

Просила. И теперь понятно зачем.

– Да оно как-то спонтанно получилось. М-м-м…

Из когда-то родительской спальни к нам вытекает солидного вида мужик с залысинами, лениво застегивающий золотые запонки на белоснежной рубашке. Уже одетый и потрясающе невозмутимый.

– Это… – начинает было мать, перехватывая мой вопросительный взгляд, но заминается.

– Боря. Да, уже понял.

– Борис Аркадьевич, – поправляет она, подтирая уехавшую помаду. – Ты должен его помнить.

Ага. Кажется, помню. Частенько в гости захаживал. Вроде как бывший партнер отца по бизнесу. Который прямо сейчас протягивает мне ладонь для рукопожатия.

– Вас не узнать, молодой человек. Вырос, возмужал. А я ведь тебя еще шпаненком помню.

Подвисаю в нерешительности. Кто знает, как принято общаться с чуваком, которой пару минут назад натягивал на себя твою мать?

– Без обид, но я понятия не имею, где только что была ваша рука и что конкретно она трогала, – брезгливо качаю головой, для надежности пряча кисть за спину. – А вот колечко на безымянном отличное. Жена знает, как вы проводите выходные?

Колкое замечание заставляет смутиться мать. Но не Бориса.

– Меньше знать – крепче спать. – Он хоть и улыбается, но с отчетливо уловимым холодком. – Слышал про такое?

– Слышал.

– Вот и молодец. Ольга, я тебе потом позвоню, – бросают матери и с уже куда более сухим: «До встречи, Кирилл», уходят.

– Сорян, – провожаю его спину, пока та не скрывается из виду. – Не хотел мешать. Мне уже стоит называть его «папа»?

– Глупости не говори.

– Нет? Тогда это вдвойне мерзко.

– Не вижу проблем. Я женщина свободная и одинокая. А Боря…

– Сильно не против. Это мы тоже установили. Однако тема жены не раскрыта.

– Там… все сложно.

– Отмазка на все случаи жизни.

– Не надо так смотреть, сын. – Мать начинает сердиться. – Ты что, приехал мне нотации читать?

Да нет, конечно. Уж перед кем ноги раздвигать, она сама как-нибудь разберется.

– Вообще-то просто увидеться хотел. Пожаловаться на новую мачеху там, на Эльку.

– Тогда спускайся вниз. Подожди, пока приведу себя в порядок. И чайник вскипяти, я отпустила всю прислугу.

Чтобы та потом не судачила о похождениях женатого ухажера? Предусмотрительно.

– Ага. Только душ не забудь принять. Воняешь мужским одеколоном. Причем не самым лучшим.

* * *

Наверное, не так должна проходить встреча близких родственников после полугодичного расставания. Или больше? Когда мы в последний раз виделись? Прошлой осенью?

Не суть. Суть в том, что особого тепла за душевным чаепитием не наблюдается. Впрочем, его и раньше нечасто можно было встретить.

Мать по натуре своей не шибко эмоциональная: пищать, визжать и соплями радости давиться никогда не станет. Да и я не из тех, кто любит пустые обнимашки и сюсюканья.

Плюс неловкость так или иначе присутствует. У нее – за то, что оказалась застуканной. У меня – от понимания, что мне в этом мире уже вообще не осталось места. Куда ни плюнь, везде лишний.

Здесь – разведенка ищет утешения, там – строят новую семью, тоже не приткнешься. В Амстердаме вообще лишь часть съемной квартиры в пользовании имеется. А большего, если честно, и не хочется.

Да, в Северной Венеции, как называют город сами местные из-за обилия каналов, круто затусить так, чтоб потом еще несколько дней ловить отходняк. Да, там все легализировано и можно оторваться на полную катушку. Да, никто тебя не контролирует и не капает на мозг, напоминая о репутации, но…

Не то это. Чужое. Чужой город, чужой менталитет. О чем, собственно, и рассказываю вкратце матери, пока мы давимся чаем.

Как бы криво наша встреча ни началась, процесс пустого трепа все равно затягивается. Ей же тоже надо пожаловаться. Не говоря о том, что пообсасывать косточки новой отцовской пассии – ее святая обязанность. Так что поездка, в которую я планировал уложиться за пару часов, занимает едва ли не полдня.

Пока еще тряпки в старой комнате перебрал. Приличная гора сразу улетела в утиль, но все равно целую спортивную сумку на переодевку умудрился собрать.

Будучи взбешенным на отца за самоуправство, я в свое время уезжал со скандалом и из вредности пустой. Все здесь оставил. Теперь же с ношей наперевес возвращаюсь в новую отцовскую вотчину.

Правда, едва успеваю перешагнуть порог, когда меня окатывает с ног до головы химической вонью.

– Бабы, вы совсем ошалели?!

– Обоснуй претензию, – не оборачиваясь, бросает мне покачивающаяся на шаткой стремянке Карина, деловито орудующая баллончиком с краской.

Ниже, уже на уровне роста, ее мамаша проделывает то же самое. А я стою и охреневая смотрю на когда-то девственно белоснежную стену. Когда-то, потому что теперь на ней красуется розовая пантера в процессе разработки.

РОЗОВАЯ ПАНТЕРА, МАТЬ ВАШУ!

Мрамор, колонны и… граффити с розовой пантерой до потолка в эффекте неона! Выглядывает из-за углового стыка, маша рукой.

– Это вам что, гараж или ночной клуб? Отец увидит – руки оторвет обеим и в жопу засунет, райтерши вшивые.

– Цыц! – огрызается Скворцова. – Ты о своей заднице беспокойся. Будешь много вякать – баллончик туда запихну и скажу, что так и было.

– Не ругайтесь, детки, – миролюбиво замечает ее мать. – Все нормально, Кирюш. Твой папа разрешил.

«Кирюш?! Детки?!» Это говорит мне кто, сорокалетний переросток?

– Разрешил превратить дом в раскраску?

– Это ты не видел нашу прежнюю квартиру. Там живого места не было. А тут уныло, как в музее. Красок добавить нелишне.

– Мозгов вам добавить нелишне.

Карина грозно оборачивается, рискуя свалиться со стремянки, скользящей по расстеленной на полу защитной пленке.

– Лапу дай, – требовательно протягивает она свою, с моей помощью спрыгивая со ступеней и вскидывая баллончик… Опешив, опускаю взгляд, разглядывая намалеванный ярко-розовый крест на своем свитере. – Как там говорится? Во имя отца, сына и святого духа. Все, – стягивая медицинскую маску, усмехается Карина. – Ты благословлен. Можешь ступать с миром, пока я тебе еще и рожу не украсила для полного комплекта.