Боец проводил его взглядом, отмечая, что ему довольно крупно повезло в жизни, да еще в такой трудный момент, называемый войной, встретить столь внимательного и заботливого, словно родной отец, человека. Тем более что родителя своего он похоронил несколько лет назад, когда тот в суровую и холодную зиму сильно простудился и заболел во время одной из дальних поездок на санях. Политработник заботился о молодом солдате, будто о сыне, потому как считал своим родным едва ли не каждого молодого солдата в роте. Пару дней назад опекал и нянчился, как говорили бойцы, с одним из пулеметных расчетов, обучая его бойцов воинским премудростям. До того возился словно с детьми с ротными писарями, внушая им элементарные правила общения с командирами всех уровней и столь необходимую в их деле внимательность при составлении документов. Вчера вечером добрался и до единственного в подразделении снайпера.

– Ну-ка, Валентин, – обратился политработник к опекаемому им со вчерашнего дня солдату, – а ну, приподнимись.

Боец невольно дернулся, не понимая, что от него хочет воинский наставник.

– Я тебе зипун принес. Под себя подстели. А то застудишься, – он присел перед бойцом на колени и начал подсовывать тому под тело принадлежавший кому-то когда-то предмет теплой одежды, приговаривая: – У снайпера первая болезнь – это простуда. Застудиться, когда на земле подолгу лежишь, раз плюнуть.

Солдат почувствовал неловкость перед своими товарищами, которые в это время сами не то с завистью, не то с непониманием наблюдали за проявлением излишней заботы по отношению к одному из них.

– Морозы внезапно в этом году нагрянули. Осень еще не закончилась, а похолодало сильно, – ворчал политработник, старательно подсовывая под снайпера зипун и распрямляя его потертые от времени края. – Обмундирование теплое зимнее когда еще дадут? А воевать уже вот-вот придется, – он сосредоточил взгляд на предложенной теплой подстилке: – Артиллеристы где-то прикарманили, – начал комментировать он причину появления в своих руках старенького крестьянского зипуна. – Сказали, что возле дороги нашли. Видать, беженцы потеряли.

Политработник нахмурился, отвернулся и добавил к сказанному:

– Ну, другого они мне не преподнесут. Воинскому комиссару в воровстве народного имущества признаваться не станут. Знают, что за это я им устрою.

Политработник нахмурился, а потом снова с особой, поистине отцовской внимательностью, посмотрел на солдата, удобно лежащего на подстеленном под тело зипуне. Тот уловил краем глаза его взгляд, но не посмел, по своему строгому воспитанию, ответить тому тем же. Он отвернулся, неожиданно для себя отметив добрые глаза пожилого наставника. Когда-то так смотрел на него отец, оставшийся в памяти молодого человека заботливым, внимательным, душевным человеком.

Боец плотно сжал губы. Он любил своего отца, а после смерти того долгое время никак не находил себе места. Очень часто вспоминал его самого, его сильные крестьянские руки, широкие и всегда теплые ладони, задорный взгляд, неповторимую улыбку. Старался все в своей жизни делать так, как мог бы делать отец, с его творческим подходом, тщательностью выполнения всех и даже самых мелких деталей. Он жалел, что сам не был похож на отца внешне, взяв от него только рост выше среднего, широкие плечи и грудь, а еще физическую силу. Сетовал из-за того, что природа наделила его сходством с матерью, которую он так же, по-сыновьи, горячо любил. Но отец был для него всегда более значимым, чем мать. Все свободное время они проводили с ним вместе. Именно он и привил ему любовь к охоте на зверя и птицу, навыки выслеживания добычи, интерес к оружию, умение метко стрелять.

– Немцы! Товарищ старший политрук, немцы на шоссе! – прокричал кто-то слева, от чего все солдаты в залегшей на кромке леса цепи невольно приподняли головы над травой, чтобы увидеть появление противника.

– А ну не высовываться! – громко сказал политработник, первым делом дисциплинируя подчиненных, и только потом приподнялся на локтях, чтобы выглянуть из-за укрытия и лично засвидетельствовать движение гитлеровцев по дороге.

Он вскинул перед собой бинокль и начал им медленно водить вдоль видимого участка шоссе, фиксируя для себя происходящее на нем.

– Ну-ка, Валентин, – обратился он к бойцу со снайперской винтовкой, – посчитай мне их. Только внимательно, ничего не упусти. Сколько и какой техники там есть.

Солдат тут же повернул ствол оружия в нужном направлении, прильнул глазом к прицелу, медленно, кончиками пальцев покрутил маховики настройки оптики и застыл, шевеля губами, считая про себя количество техники.

Политработник в это время поднялся и, кряхтя, хрипя и прижимая руку к больной пояснице, пригибаясь к земле, направился в сторону размещения взвода артиллеристов с сорокапятками.

– Танки идут! Ты глянь, танки! – проворчал кто-то из солдат.

– Ой! Один, два, три и еще едут! – вторил ему еще один.

– Да сколько же их там? Едут и едут! – с испугом бормотал третий.

– Разговорчики, товарищи красноармейцы! – прикрикнул на них внезапно появившийся откуда-то старший лейтенант, командир их роты, спешно следовавший позади залегшей цепи бойцов.

Валентин держал себя в руках. Подвести политработника, не выполнить его приказ он сейчас не мог. Не обращая внимания ни на кого, он старательно считал немецкую боевую технику, что видел идущей по протяженному, километра в два, видимому участку шоссе на Москву.

Первой следовала тяжелая бронемашина, с торчащим над крышей ободом антенны и установленным впереди пулеметом за щитком, ствол которого был направлен куда-то в сторону.

– Спереди колеса, а сзади гусеницы. Во, какая техника! – прокомментировал кто-то из солдат, наблюдая за врагом.

Следом за ней двигался небольшой бронеавтомобиль с крохотной пулеметной башенкой на крыше. За ним катился танк темно-серого цвета с огромным флагом на корпусе, размещенным горизонтально поверх кормы, как бы застилая ее собой.

– Это чтобы с неба свои летчики его видели! – снова прокомментировал кто-то из солдат.

За первым танком на шоссе появились еще четыре, но немного покрупнее первого, с четко заметными короткими и тонкими стволами пушек в лобовой части башен. Один из них был окутан сверху поручнем антенны. На занятиях в запасном полку Валентину и его сослуживцам командиры-наставники говорили, что подобные машины командирские и их требуется уничтожать в первую очередь – для потери управления подразделением и деморализации противника. За вереницей танков шли один за другим несколько полугусеничных, таких же, как и первый, больших бронетранспортеров, увешанных по бортам не то солдатскими ранцами, не то мешками с трофеями или запасами продовольствия. Поверх открытого сверху корпуса у них торчали солдатские каски, стволы оружия, на одном восседал по виду кто-то из офицеров, который постоянно вертел по сторонам головой и держал перед собой бинокль.

Валентин оторвался от наблюдения в прицел. Он повернул голову и начал искать глазами убежавшего в сторону позиции артиллеристов старшего политрука, чтобы поскорее доложить ему об увиденном на шоссе. Но того нигде видно не было.

– Огня без приказа не открывать! Всем лежать молча, не курить и не двигаться! Проверить оружие! Полная боевая готовность! – говорил бегущий вдоль кромки леса, пригибаясь к земле, командир роты. – Повторяю: огня без приказа не открывать! Быть предельно внимательными! Кто ослушается – тому не поздоровится.

Он проследовал дальше, вдоль всей занятой его подразделением позиции на краю леса.

Валентин снова прильнул к винтовочному прицелу. Последний из зафиксированных им бронетранспортеров полностью появился из-за деревьев и пополз по видимому участку шоссе. За ним обозначил себя небольшого размера тягач или трактор, тащивший за собой на длинной сцепке артиллерийское орудие с передком для снарядов. Полностью его он не успел рассмотреть. От пристального наблюдения, от сосредоточенности на порученном деле его мгновенно отвлек внезапно прогремевший где-то далеко слева пушечный выстрел. За ним спустя всего пару секунд прогремел второй.

– Батарея вдарила! Сорокапятки слева от нас заработали! – не выдержав нахлынувших эмоций, громко произнес кто-то из молодых солдат.

После его слов залегшая у леса цепь бойцов оживилась. Валентин перевел прицел винтовки влево, чтобы рассмотреть тот участок шоссе, что находился ближе к артиллерийским позициям. Его вооруженный оптикой взгляд поймал в фокус застывший на месте и окутанный облаком серого дыма бронетранспортер с огромной антенной и пулеметом. Следовавшая за ним бронемашина с небольшой башенкой остановилась, а спустя секунды начала пятиться. Остановился и небольшой танк, что двигался следом за ней. Еще через секунду один за другим прогремели два пушечных выстрела. Спустя мгновение танк с флагом поверх кормы дернулся под воздействием какой-то неведомой обрушившейся на него силы. В стороны от его борта полетели снопы искр. Затем вспыхнуло над ним пламя, высоко скользнувшее своими длинными языками в небо. Потом оно плавно уменьшилось, и повалил густой черный дым, большими клубами начавший подниматься ввысь.

Пушечные выстрелы ударили снова, опять грохотом будоража все вокруг на километры и заставляя молодых солдат из стрелковой роты нервно и возбужденно вглядываться в расстреливаемую кем-то невидимым им вражескую бронированную колонну техники.

– Это танкисты из посадки за шоссе работают!.. Чего высунулись?! А ну залегли немедленно! Забыли о маскировке?! – кричал на солдат снова появившийся откуда-то старший лейтенант.

Валентин на мгновение отвлекся от наблюдения в снайперский прицел. Но поняв, что он точно сейчас не демаскирует себя ничем, снова прильнул к нему и продолжил смотреть на происходящее действие на видимом участке шоссе.

– Что там, Сафронов? – разместился возле него, там, где недавно лежал политработник, командир роты.

– Головной броневик и танк горят, товарищ старший лейтенант! – ответил боец.

– Отлично работают танкисты! – прокомментировал ротный.

В этот момент прозвучали один за другим еще два пушечных выстрела, за ними раздался третий хлопок, прозвучавший откуда-то из другого места, скорее со стороны шоссе. Боец увидел в оптический прицел стреляющий вправо немецкий танк и мгновенный ответ по нему слева, где располагалась дальняя лесопосадка, откуда предположительно и вели скрытный от врага огонь танкисты. Танк дернулся. От него разлетелись по сторонам снопы искр. Удар, по всей видимости, был настолько сильный, что бронированный корпус немного развернуло, а еще через секунду от него повалил сначала бело-серый, а потом и густой черный дым.

– Еще один танк загорелся, товарищ старший лейтенант! – отвлекся от наблюдения, а затем снова прильнул к прицелу Валентин.

– Молодцы танкисты! – ответил ему тот.

Со стороны шоссе послышались беспорядочные, частые хлопки пушечных выстрелов немецких бронированных машин. Затрещали скорострельные пулеметы на бронетранспортерах. Громко разорвалось что-то у дальнего леса. С интервалом в две-три секунды снова ударили теперь хорошо различимые по звукам пушки танкистов из лесопосадки слева от вражеской колонны.

– В борта бьют! Молодцы! Это правильно! Там броня тоньше. Чтоб наверняка, – снова прокомментировал прицельную работу наводчиков командир роты, теперь уже сам наблюдавший в объективы своего бинокля за полем боя.

Валентин скользнул прицелом вправо. Теперь он видел, как с шоссе пытался съехать на обочину трактор-тягач, тащивший на длинной сцепке за собой передок с пушкой. Едва тот подался немного вперед и в сторону, чтобы встать поудобнее, а из него на землю начали спрыгивать немецкие солдаты – орудийная прислуга, – моторный отсек его разлетелся от удара снаряда. Рывком отделившийся капот взвился над корпусом и упал за кормой, а от двигателя брызнули вверх и в стороны языки яркого пламени, смешанные с черным дымом.