Повинуясь протянутой руке Месута, странный сгусток подлетел к женщине. Та закричала было – дико, безумно, – но стоило призраку коснуться ее, как крик прервался. Она застыла, и белый туман проник в нее, медленно, будто клыки гиены, вгрызающейся в кишки жертвы. На несколько мгновений двор погрузился в молчание. Кожа женщины начала темнеть, словно кожура гниющего на солнце яблока. Еще немного – и несчастная стала похожа на асира. Чеда скрывала свой разум от асиримов, но женщина вдруг засияла перед ее внутренним взором как маяк. Засияла тьмой, хоть Чеда и не понимала, как это возможно. Женщина стала одной из них, и они звали ее как семья, славя и оплакивая боль.

Боги всемогущие, Короли создали асира! Чеда понятия не имела, что дал несчастной Кагиль и как действовал браслет Месута, но была уверена, что прямо на ее глазах они воссоздали заклятье, наложенное богами на асиримов четыреста лет назад, в ночь Бет Иман.

Связь с этими созданиями вновь начала крепнуть. Чеда попыталась подавить зов, боясь, что Месут, их повелитель, ее найдет. Но бояться следовало не его.

Женщина вскинула голову, посмотрела на то место, где пряталась Чеда, и указала туда тощей дрожащей рукой.

Чеда выстрелила.

Стрела полетела точно в грудь Кагилю, но Месут оказался быстрее – в мгновение ока рванулся вперед и перехватил ее в воздухе. Вторая стрела все же оцарапала щеку Кагиля. Третья полетела в Хусамеддина, но он стремительным движением выхватил шамшир и рассек ее надвое. Четвертую Чеда выпускать не стала: Месут уже несся к сторожевой башне, а за ним бежали Девы.

Дюжина Серебряных копий спешила по стене из других башен. Чеда вскочила на парапет, к зубцу, за который зацепила веревку, и спрыгнула, слезла по трупу, повисла, держась за сапоги… и, снова прыгнув, скатилась кое-как по склону. Ее кожаный доспех заскрипел по камням, сапог разорвался, боль обожгла правую лодыжку, но останавливаться было некогда. Съехав на землю, она сбросила с плеча сумку и принялась спешно вытряхивать содержимое – десятки шипов – аккурат туда, куда должны были спрыгнуть преследователи. Три Девы как раз показались на стене, во дворце загудел колокол. Выиграть бы немного времени, пока Таурият не проснется… да поздно. Она развернулась и бросилась в гущу деревьев.

Напоролись Девы на шипы или нет, она так и не узнала: никаких криков не донеслось, но позади то и дело слышались быстрые шаги, даже тьма рощи не стала для преследовательниц помехой – видно, тоже проглотили лепестки. Однако Чеда, в отличие от них, знала, куда бежать: неделями, с тех пор как прочитала дневник Юсама, планировала отход. К тому же лепестки позволяли ей видеть в сумерках, несли ее быстро, легко.

Зазвонили колокола других дворцов.

– Лай-лай-лай! – раздался за спиной повелительный крик – Дева требовала остановиться. Но Чеда уже знала, что во тьме бесшумно скользят другие, бегут по стенам, чтобы перехватить ее.

Стены были слабым местом плана: она не могла предугадать, сколько Дев успеет собраться. Одна оказалась прямо над ней, и Чеда, на бегу вскинув лук, выстрелила ей в горло. Дева только удивленно вскрикнула и рухнула со стены.

Чеда чувствовала, как горят легкие, но останавливаться было нельзя: она припустила быстрее, добежала до камня, под которым спрятала веревку с кошкой. На ходу подхватив их, она раскрутила тяжелый якорь и бросила. Удачно. Сталь вгрызлась в камень, крепкая веревка позволила с разбегу взлететь на стену и приземлиться с той стороны.

Перед Чедой раскинулся храмовый квартал и старый город – лабиринт улочек и разномастных домишек, будто занесенных сюда из разных мест. Стоило ей забежать за угол, как по камню грохнули сапоги, застучали торопливо шаги. Колокола зазвонили ближе – из гарнизона Серебряных копий. Чеда побежала им навстречу. Рискованный шаг, но обдуманный – ей хотелось, чтобы Копья тоже втянулись в погоню и началась неразбериха.

На перекрестке трех улочек она увидела каменный столб, на котором торчала вывеска мирейского торговца пиявками. Чеда с разбегу ухватилась за свисающую веревку и, раскачавшись, запрыгнула на соседнюю крышу, распласталась в тени, переводя дух и молясь, чтобы погоня не заметила веревку и болтающуюся вывеску, задетую ногой.

Внизу раздался топот. Преследователи остановились, тихонько обменялись парой фраз и снова побежали куда-то.

Едва заснувший город просыпался от новых звуков вокруг: звона металла, грохота копыт, зычных голосов, выкрикивающих приказы, и топота солдатских сапог. В темном углу крыши Чеда нашла сверток, который сама же положила неделю назад, и вытащила оттуда черное одеяние Девы, тюрбан, сапоги и свой шамшир, Дочь Реки. Все, ставшее родным и знакомым за эти четыре месяца.

Переодевшись, она вновь превратилась в Стальную деву. Доспех, колчан и лук запихнула в глиняный водосток, подкладки под одежду и утяжку сбросила в мусор за мастерской портного. Если доспех и одежду найдут, подумают, что это какой-то отчаянный боец Воинства решил убить Королей и скрылся. А если не найдут – тем лучше.

Лежа на крыше и глядя в звездное небо, она почувствовала, как облегчение сменяется разочарованием. Ничего не вышло! Ничего! Боги, как же она хотела достать Кирала! Его смерть погрузила бы Таурият в хаос – гибель Кулашана уже поколебала уверенность людей в том, что Короли бессмертны. Хусамеддин тоже подошел бы, слишком много страданий он и его Девы причинили Шарахаю и пустыне. Кагиль… Его она хотя бы поцарапала. Яд на кончике стрелы сперва парализует жертву, а затем убивает за несколько минут. Даже Король вряд ли выстоит против такого.

Вылазка, впрочем, получилась не совсем уж провальной: сейчас Чеда знала о Королях чуть больше, чем утром. Раньше она понятия не имела, насколько они быстры, но поклялась не повторять своих ошибок.

Снова раздался топот: длань – отряд Дев – проскользнула мимо, свернув налево на перекрестке. Как только они исчезли, Чеда спрыгнула с крыши и побежала за ними, догнав как раз в тот момент, когда они сошлись с Серебряными копьями. Она засвистела, спрашивая, что случилось. За ней, свистя, появились еще двое. Высокая Дева, командир длани, обернулась к ним.

– Вы, трое! По Вороньей улице на Желоб! Допрашивать всех, кого увидите! Ищем мужчину, низкорослого, в легком кожаном доспехе, возможно, с луком. Будьте осторожны. Встречаемся на Колесе.

Чеда кивнула и вместе со своим маленьким отрядом поспешила обратно в храмовый квартал. Наконец-то она могла дышать свободнее: всю оставшуюся ночь они будут обыскивать город, пытаясь выйти на след убийцы. И никого не найдут. Не сегодня.

Глава 2

Рамад Амансир плыл вдоль берега Острального моря, и упругие волны качали его, будто в колыбели. На юге собирались тучи. Рамад отвернулся от них и поплыл к черному песчаному пляжу и серым скалам Виарозы – его поместья, раскинувшегося на горизонте.

Вода вокруг была такой синей, что у него сердце замирало при одном только взгляде на нее. Как же он скучал по этим простым радостям! По прохладной воде и разогретым от плавания мышцам, по мерному ритму волн, которому он подчинял свои гребки. По соленому запаху моря, крикам белых чаек, пробирающему холодку… По всему, чего так не хватало в Великой Шангази.

В воспоминаниях пустыня казалась далекой и странной, но за долгие месяцы в Шарахае он сроднился и с ней. Янтарный город казался Рамаду песчаным кораблем, на котором он неутомимо шел к цели, преследуя убийцу жены и дочери, но удаляясь все дальше от родины.

Воспоминания о жизни в Каимире, одном из четырех государств, окружающих Шангази, поблекли и выцвели под безжалостными лучами пустынного солнца. Но почему-то, когда они с царевной Мерьям доставили домой пленника – мага крови Хамзакиира, плоть от плоти Короля Кулашана, – у Рамада сложилось ощущение, что он никогда не покидал зеленых холмов и побережий родного края. Бесконечные жаркие дни пустыни, боль, скорбь по жене и ребенку, ненависть к Масиду – он стряхнул все это, как песок с плаща, ступив на улицы Альмадана, каимирской столицы, а достигнув Виарозы и пляжей Бесконечного моря, почувствовал, что наконец-то дома. Пустыня теперь казалась сном.

Было лишь одно исключение. Хамзакиир. Он постоянно напоминал Рамаду о Шарахае. О Королях. О том, что оставить такого противника в живых – значит играть с огнем. Мерьям хотела использовать его в своей борьбе, потому и согласилась на сделку с эреком Гулдратаном, потому они и подкараулили Воинство в подземном дворце Кулашана. Теперь же она пыталась подчинить разум Хамзакиира, зная, что в случае успеха царь Каимира получит мощнейшее оружие для защиты страны. Или, как подозревал Рамад, для нападения на Королей Шарахая и захвата власти над пустыней.

Мерьям была уверена, что Хамзакиир быстро ослабеет, но он не сдавался. Рамад потряс головой, отгоняя воспоминания о мрачном, презрительном выражении, с которым тот смотрел, как Мерьям пытается разрушить стены, воздвигнутые его разумом.

Его дрожь, крики боли преследовали Рамада в кошмарах, будили посреди ночи. Вместе с ними приходили воспоминания об истинной цели, которую они бросили в пустыне, чтобы Мерьям смогла поиграть во всемогущую богиню.

К морю Рамад приходил, чтобы забыться, как в юности, и почувствовать что-то кроме боли, сожаления и стремления двигаться вперед. Но это не помогало: все было отравлено мыслями о том, что сегодня ему снова придется спуститься в подземелья Виарозы. И за это он ненавидел Хамзакиира еще сильнее.

Алу всемогущий, да как он вообще столько продержался? После допросов Мерьям Рамад, просто стоявший рядом, чувствовал себя выжатой тряпкой, так откуда Хамзакиир брал силы сопротивляться ей день за днем?!

– Это долго не продлится, – сказала Мерьям неделю назад.

Рамад в ответ горько рассмеялся.

– Вопрос не в том, сколько это продлится, Мерьям, а в том, кто сломается первым.

Мерьям взглянула ему в глаза, и Рамаду на мгновение показалось, что он видит перед собой нечто большее, чем тощую, изможденную женщину.

– Я никогда не сломаюсь, – сказала она.

Он в тот раз ничего не ответил. Эти четыре слова были ее заклинанием, поддерживающей на нелегком пути, но в голосе пробивалось отчаяние. Еще несколько лет назад он не усомнился бы в решимости Мерьям и ее способностях, но она слабела, а Хамзакиир оказался сильнее, чем они думали.

Мерьям, лежавшая в постели после этих экзекуций, выглядела жалкой, разбитой. Рамад смотрел на ее ночную сорочку, мокрую от пота, и думал, что вот теперь она точно сломается под этим грузом. Но наступало новое утро, и вновь он нес ее в подземелье, и вновь она сражалась с Хамзакииром, брала откуда-то все новые силы, хотя тело ее слабело.

Однажды она все же сломается – и что тогда? Рамаду придется перерезать Хамзакииру горло, и договор, что Мерьям заключила с эреком, останется неисполненным. Она собственной жизнью поклялась доставить ему Хамзакиира, заклятого врага. Чудовище не примет мертвое тело, и лишь боги знают, что оно сделает с теми, кто нарушил договор. Может, потребует жизнь Рамада или жизнь царя Алдуана в уплату – эреки способны на все.

Ветер гнал тучи все быстрее, высекал соленые брызги, взбивая на волнах белую пену. Не желая попасть в шторм, Рамад мощными гребками поплыл к берегу. Ему казалось, что в завывании ветра он вновь слышит крики Хамзакиира, ночные кошмары на мгновение стали явью… пока он не увидел на каменной лестнице, сбегающей к пристани, знакомую темноволосую фигуру в белой рубашке. Дана’ил, его первый помощник, спешил к кромке воды.

Рамад поплыл быстрее – мысль о том, зачем его зовет Мерьям, холодила сильнее, чем морские волны.

Он вылез на пирс, у которого были пришвартованы яхта и три рыбацкие лодочки, и принялся вытираться полотенцем, оставленным поверх одежды.

– Мерьям, мой господин, – начал Дана’ил, подбежав. – Она проснулась и… попросила подменить вас.

Рамад затянул завязки штанов, быстро надел через голову рубаху.

– Я же велел тебе не слушать ее.

– Простите великодушно, мой господин! – воскликнул огорченный старпом. – Но она настаивала. Сказала, что если я откажусь, найдет другого, к тому же…

В его взгляде промелькнула жалость.

– К тому же что?

– Я… просто хотел уберечь вас от…

Рамад отмахнулся и направился к скалам.

– Что сделано, то сделано. Расскажи, что случилось.