– Да, мой господин. Это было… – На мгновение лицо Дана’ила приобрело загнанное выражение. – Тяжело. Для нее, не для меня. Но когда я нес ее обратно, она сказала, что это был прорыв. Что она смогла измотать его сильнее, чем прежде. А потом… она не заснула, как обычно. Схватила меня за руку и велела немедленно вас позвать. Она вела себя странно, и этот взгляд… ну, вы знаете. Тот, от которого кажется, что смерть дышит в затылок. Она в безопасности, но я тревожусь за нее. И за вас.

– Но что за срочность? Она же не собирается идти на второй заход сегодня?

– Собирается, мой господин. Она сказала, что хочет попробовать нечто новое.

Рамаду это не понравилось. Что-то было не так.

– Повтори, что она сказала. Слово в слово.

– Она велела привести вас. Сказала: «Пришло время и ему тянуть канат».

Рамад закатил глаза.

– Сколько раз я предлагал… – пробормотал он, глядя на замок.

– Господин?

– Ничего.

Подгоняемые ветром, они поспешили наверх. «Ветер, – подумал Рамад. – Чьим голосом он завоет сегодня?»

* * *

Мерьям терпеть не могла, когда он поил и кормил ее, но сегодня ему невыносимо было смотреть, как она борется со слабостью. Рамад сел рядом и, поддерживая голову, поднес к ее губам стакан козьего молока с медом.

Она послушно потянула напиток, немигающим взглядом уставившись на горный пейзаж на стене. Как же она исхудала… Уйти бы и заставить ее хоть немного поспать, чтобы набралась сил. Но он решил сперва выслушать ее идею.

Мерьям закончила пить и похлопала его по руке.

– Достаточно.

Рамад осторожно уложил ее обратно на подушку. Пусть Мерьям и заставила его прийти срочно, Рамад видел, что она засыпает. От нее веяло странным спокойствием – может, потому, что он наконец пришел.

– Зачем ты меня вызвала?

– Потому что мне нужна твоя помощь.

– Не нужно меня ни о чем просить, я готов.

Мерьям усмехнулась: ее смешок был словно перестук первых камушков катящейся лавины, который немедленно перерос в приступ кашля.

– Будь осторожен, предлагая помощь, братец. Моя просьба может тебе не понравиться.

Пусть они с Мерьям и не были в кровном родстве, но частенько звали друг друга братом и сестрой. Только это им осталось после смерти Ясмин, настоящей сестры Мерьям. Когда-то ему нравился этот их маленький ритуал, нравилось дразнить Ясмин, которую это их наигранное «Брат! Сестра!» и глумливые ухмылки ужасно раздражали. После ее гибели, после смерти Реханн, шутки кончились. Теперь это обращение причиняло ему лишь боль.

– Я знаю, что это опасно, сестра. И все же, чего ты желаешь? Мне исполнить волю твоего отца и позвать других магов из Альмадана?

Мерьям отмахнулась от этого предложения, как от надоедливой мухи.

– Нет. Мне нужен твой разум. Твоя воля.

– Мой разум и воля? – Рамад скрестил руки на груди. – Как у меня получится то, чего не смогла ты?

– Вот мы и подошли к самому сложному. Хамзакиир, похороненный заживо, десятилетиями лежал во дворце Кулашана. Он напился крови одного из людей Масида, но жаждет еще. Я думала, что в этом мое преимущество, и пыталась измотать его, но он коварен и осторожен, Рамад. Стоит мне подумать, что он на крючке, как все срывается. А сегодня… я едва не попалась в его ловушку.

– Значит, нужно подождать. Пока мы морим его голодом, ты отдохнешь и накопишь сил.

Мерьям нахмурилась.

– Нет. Он слаб, потому что я не даю ему передышки. Я не знаю, как он столько прожил и держится без крови… Возможно, это часть договора, что он заключил с Гулдратаном. Нет. Я не отпущу его.

– Так что я могу сделать?

– Мне нужно приманка.

Рамада ее ответ не удивил, но то, с какой жадностью она произнесла «приманка», заставило поневоле задуматься, не иссякают ли и ее силы.

– Ты хочешь, чтобы я его выманил.

Мерьям кивнула.

– Чтобы ты выманил его, да. Тогда он станет уязвимым.

– И как мне это сделать?

– Своей кровью, братец.

– Ты хочешь, чтобы я напоил кровью человека, который убьет нас, как только вырвется?

– Либо так, либо просто покончи с ним уже.

– Именно это я и предлагал все время. Давай вернемся в пустыню, швырнем его в пасть Гулдратану и продолжим охоту на Масида.

Мерьям покачала головой. Ее снова затрясло.

– Даже если б я захотела… отец не позволит. Хамзакиир слишком ценная фигура в этой игре. Царь так легко от него не избавится.

– Гулдратан – серьезная угроза для всех нас, и опасность растет с каждым днем.

– Сколько пафоса! Мы с тобой в опасности, это верно. Но только мы.

Рамад глубоко вздохнул. Он не собирался снова об этом спорить, прекрасно зная, что ни Мерьям, ни ее отец не передумают.

– Когда?

Мерьям улыбнулась, глядя на него с гордостью, как смотрят на какого-нибудь племянника, только что сделавшего отличный выстрел из лука.

– Я бы не откладывала.

А ведь Рамад думал, что Дана’ил ошибся. Сперва он и Мерьям не поверил, решив, что она пошутила. Но Мерьям не улыбнулась в ответ. Она была предельно серьезна.

– Ты еще не готова.

– Он ослаб.

– Ты тоже ослабла.

– Я знаю, что выгляжу хрупкой, братец, но я готова и не желаю откладывать. Вместе мы сломаем его.

Нужно было отказать ей. Обычно Мерьям требовалось несколько дней, чтобы прийти в себя. Казалось, она на пороге истощения. Откуда такое безрассудство?

– Почему именно сейчас?

– Я почти одолела его.

Рамад мало знал об алой магии и не мог сказать, права ли она, хватит ли у нее сил. Возможно, Мерьям нащупала наконец брешь в защите Хамзакиира. Возможно, он стал еще слабее нее. Он был голоден, Мерьям – упорна. Возможно, его разум и вправду дрогнул.

– Хорошо, – наконец решился Рамад. – Если ты так уверена.

– О, да, – темные глаза Мерьям блеснули. – Я уверена.

* * *

Горящие в жаровне угли отбрасывали алые блики на стены и потолок темницы, находящейся глубоко под башней Черного лебедя. Сырой воздух пах плесенью. Пробирающий до костей холод подземелья был вовсе не похож на бодрящий холодок моря. Казалось, это духи погибших здесь мужчин, женщин и детей не желают покидать последнего пристанища, тянут к живым призрачные руки, ледяным дыханием смерти пытаются остудить их горячие сердца.

Мерьям откинулась на спинку кресла посреди камеры. Дана’ил стоял рядом, готовый в любой миг подхватить, если Мерьям начнет падать. Напротив, пристегнутый черными кожаными ремнями к подобию трона, на предназначение которого намекали въевшиеся пятна крови, восседал Хамзакиир.

Рамад подумал, что они странно, должно быть, выглядят со стороны: пышущий здоровьем мужчина, изможденная женщина и пленник-полутруп. Правильный ли выбор он сделал? Еще ведь не поздно отказаться. Он мог просто поднять бритву, которую сжимал в руке, и одним ударом перерезать Хамзакииру горло. Схватить его за жидкие патлы и…

Со стороны Хамзакиир казался мертвым, но Рамад научился замечать в нем признаки жизни: медленные движения глаз, слегка вздымающаяся грудь, слабый пульс, прощупывавшийся лишь на шее, – все едва заметное, слишком слабое для живого. Он был похож скорее на големов, которых, по слухам, создавали маласанские жрецы. Но Рамад знал, что это притворство. Даже после всех стараний Мерьям Хамзакиир оставался опасным противником.

«Мы все играем с огнем, – подумал Рамад. – Я, Мерьям, ее отец. И этот огонь придется обуздать, иначе он погубит Каимир».

– Подойди, – велела Мерьям, щелкнув пальцами. Рамад послушался, хоть ему и было тошно находиться близко к этим живым мощам. Похожее чувство он испытал рядом с шарахайскими асиримами, но Хамзакиир почему-то казался опаснее. Асиримы не знали ничего, кроме гнева, Хамзакиир же, если легенды не врали, был расчетлив, амбициозен и тщеславен – опасное сочетание.

Дана’ил встал между Мерьям и Хамзакииром с фарфоровой чашей в руках. Мерьям ткнула в Рамада костлявым пальцем.

– Давай же…

Рамад поднял над чашей правую руку и провел бритвой по запястью. С полчаса назад он сделал то же самое с левой рукой, чтобы Мерьям смогла напиться, готовясь ко второй части их ритуала. Он надрезал руку еще раз, невзирая на обжигающую боль, и ручеек крови потек, разбиваясь о голубой фарфор.

– Довольно, – сказала наконец Мерьям. Рамад быстро и тщательно забинтовал руку.

– Подними ему голову.

Рамад послушался. Дана’ил поднес чашу с кровью к губам Хамзакиира, и несколько мгновений ничего не происходило, но вот дернулся кадык на тощей шее, дрогнула длинная бородка, разомкнулись пересохшие губы.

– Держись, – предупредила Мерьям. – Я помогу, но ты должен сдерживать его. Сдерживать до последнего.

Сердце Рамада колотилось в груди как боевой барабан. Меч в руках, враг на поле боя.

Алая магия была одной из каимирских традиций, но он всегда старался держаться от нее подальше, настороженно относился даже к Мерьям, которой в остальном всецело доверял. Теперь же ему предстояло соприкоснуться душой и разумом с Хамзакииром, хоть и под ее защитой. Дана’ил стоял напротив, уверенно сжимая чашу, но глаза его выдавали тревогу. Он боялся, напряженный, как струна, готовый ко всему. Они с Рамадом договорились, что, если что-то пойдет не так, он вонзит нож в грудь Хамзакииру. Рамад кивнул, старпом кивнул в ответ. Верный, стойкий Дана’ил!

Хамзакиир поднял голову, скрипнули кожаные ремни. Не открывая глаз, он потянулся вперед, будто невольно. Дана’ил решительно наклонил чашу.

Один осторожный глоток, второй… Свежую рану на руке Рамада ожгло огнем, затем холодом, словно руку сунули в ведро со льдом.

– Сядь, Рамад, – велела Мерьям, не отрывая взгляда от Хамзакиира.

Рамад глянул на стул в углу, но отвернулся.

– Я буду стоять.

Она пожала плечами.

– Как пожелаешь.

Хамзакиир сделал еще глоток, его глаза заметались под веками. Рамад почувствовал, как немеют кончики пальцев и холод бежит от запястья к плечу, охватывает грудь, касается левой руки, того пореза, из которого пила Мерьям, связывая их. Она предупредила, что так будет, и все же…

Холод охватил все его тело, ноги, руки, и, наконец, Рамад почувствовал чужое присутствие где-то на краю сознания. Нечто неуловимое, скрывающееся в тенях, вызывающее первобытный, животный ужас. Могучее. Вечное, как бег двух лун по ночному небу.

Много лет назад Рамада вышвырнуло за борт у холодных южных островов Острального моря, окаймленных льдом, изрезанных ветрами. К тому времени, как он доплыл до корабля и поднялся на палубу, дрожь, бившая его от холода, улеглась. Корабельный лекарь сказал, что это дурной знак. Его тогда утащили под палубу, растерли и отогрели, но каждое движение отзывалось болью, словно льдинки впивались в кожу. И теперь, в подземельях под Виарозой, он ощущал то же самое, но куда хуже: он был между Мерьям и Хамзакииром как на дыбе, неспособный до конца осознать их мощь, словно они – древние чудовища, эоны, проспавшие под землей и наконец выбравшиеся наружу, готовые вцепиться друг другу в глотки.

– Ты очнулся? – спросила Мерьям. Она говорила спокойно, но дышала быстро, загнанно. Рамад знал, как тяжело дается ей это сражение, чувствовал битву, что развернулась внутри. Если сейчас сила Хамзакиира так огромна, то какую силу он обретет, какое могущество, если дать ему вылечиться? Рамад никогда в жизни не смог бы остановить это создание – оставалось молиться, что Мерьям сумеет. Она стояла уверенно, как бастион. Ладонь Дана’ила лежала на рукояти рыбацкого ножа, Дана’ил вопросительно взглянул на Рамада, но тот покачал головой – еще не время. Он сглотнул, затравленно глянул на Мерьям, на Хамзакиира и кивнул на правую руку Рамада – повязка ослабла, размоталась, и кровь капала с пальцев на каменный пол. Лишь теперь Рамад почувствовал ее тепло – словно клеймо на обмороженной коже.