– Мне нужно знать, что говорить прессе. – Как будто он мне приказывает, тоже мне командир. – Не про Лиззи Соломон. Про Вивви Буше. Начнем с убитой женщины на Голубом хребте.

– Тогда вы от меня отстанете?

Он не отвечает. Я размышляю, позволяя молчанию сгуститься. Пожалуй, для меня это будет нелишним. Я хочу задокументировать мой ответ Буббе Ганзу. Достаю из кармана телефон, включаю на запись. Откидываюсь на спинку дивана.

– В суде это не прокатит, – спокойно замечает он.

– Достаточно, чтобы это прокатило с вашим боссом, кем бы он ни был.

Я бросаю взгляд на самое ценное, чем обладаю, – наручные часы, оповещающие меня о времени восхода планеты и пролетах Международной космической станции.

– Итак, могу уделить вам пятнадцать минут, – говорю я. – В том, что мы нашли ту бедную женщину, не было ничего сверхъестественного, если вы об этом. Моя сестра вытащила ее сумочку из вентиляционного отверстия между нашими спальнями в доме, который мы тогда снимали. Но – и это совершенно меняет дело – мама заявила полиции и репортерам, что сама нашла ее благодаря своим экстрасенсорным способностям. Нам она объяснила, что солгала, чтобы отвлечь внимание от нас, но на самом деле мама считала, это добавит лоска гадальному бизнесу, который она открыла в жутком подвале того съемного дома. Поэтому и велела копам сначала покопаться там. В последнем она тоже призналась, но только нам и гораздо позже.

– И что? – подгоняет он меня.

– А ничего. Целые сутки нам не давали проходу. Каждая собака в городе, каждый заезжий репортер знал, что ФБР временно разместило нас в номере двадцать четыре Д местного мотеля, пока в доме велись раскопки. Кстати, «Д» означало, что окна номера выходили на задний двор, и из них была видна дорожка с сорняками в щелях и два шезлонга. На одном вечно валялся один местный завсегдатай и курил траву. Это нас выручило. Он был очень милым. Чувак, куривший траву. Возможно, спас нам жизнь. – Я умолкаю, чтобы перевести дух. – Мне нужно выпить. Смотрите, куда ступаете.

Я вскакиваю так быстро, что у него не остается выбора, кроме как последовать на кухню за мной.

Он подтаскивает к столу дешевый стул с высокой спинкой. Стул угрожающе скрипит, когда Шарп опускается на него всем весом.

Двести фунтов? Двести двадцать?^[18] Его любовницы все до одной плюшевые малютки или силачки ему под стать? Я вынимаю из буфета бутылку виски, спрятанную за оливковым маслом и красным винным уксусом. Из шкафчика над раковиной достаю две маленькие, на глоток, креманки с выцветшими мультяшными персонажами.

– Двенадцать двадцать две, – замечает он, – однако, полдень.

– Спасибо, что следите за тем коротким временем, что мы провели вдвоем.

– Вообще-то, я про виски.

– Бубба Ганз такое не одобрил бы?

Я ставлю креманку перед ним, наполняя ее по черную зигзагообразную полоску на рубашке Чарли Брауна. Себе наливаю до краев.

– На вид как яблочный сок. – Я поднимаю виски. – За Лиззи. И Лизу Мари.

Делаю большой глоток. Терпеть не могу виски, но мне нравятся ощущения, которые он во мне вызывает. От фигурки на стенке моей креманки остались красные и синие разводы. Слишком много циклов в посудомоечной машине. Слишком много ссор из-за того, кому из сестер достанутся способности Чудо-женщины.

Нетронутый Чарли Браун стоит на столе. Шарп пристально смотрит на меня, и это смущает.

– Значит, вас поселили в мотеле, – напоминает он мне.

– Фургоны новостных агентств. Репортеры покупают мне сникерсы в торговых автоматах. Много автомобилей. Как будто у нас вечеринка. Кто-то палит в воздух. Около полуночи все стихает. Мы наконец укладываемся спать. Помню, что накрыла голову подушкой, чтобы не слышать вскриков и тяжелого дыхания из-за стены. И поэтому прозевала, когда мамина клиентка забарабанила в нашу дверь. Она была вдовой и приходила к маме в подвал, чтобы извиниться перед покойным мужем. При жизни она спала с его братом и теперь хотела заранее убедиться, что, когда они воссоединятся у Жемчужных райских врат, все будет кошерно. Она пригрозила маме судом за то, что та занималась духовными практиками, а на заднем дворе у нее, оказывается, был закопан труп, а еще за то, что причинила ей душевные муки, вызвавшие рецидив рака. В конце концов ее увели копы.

– Так много подробностей для маленькой девочки, – замечает Шарп.

– На вашем месте я бы не стала меня перебивать. Часики тикают. – Я стучу по циферблату. – Утром мама собралась в вестибюль за бесплатной чашкой кофе и чуть не наступила на мертвую белку, убитую одним выстрелом в голову, у порога нашего номера. К груди белки дротиком была приколота записка. Мама рассказывала нам много такого, чего не стоило знать маленьким девочкам. Но она никогда не призналась, что` было в той записке, поэтому судите сами, насколько содержание было ужасным. Пришлось самой прочесть в журнале «Пипл», что белка была подарком от одной Аппалачской банды. Убийца Лизы Мари повесился в тюремной камере. Он снабжал героином всю банду. И они были взбешены тем, что мы вроде как его выдали. Даже пристрелили кота нашего домовладельца. – Я позволяю еще одному глотку виски обжечь горло. – Я почти закончила. С виски. И с этим маленьким допросом.

Шарп кивает, неловко ерзает, одна из ножек стула под ним вихляется, как нога старика. Интересно, сам-то наверняка живет в доме, уставленном массивной мебелью, а его девушка тонет в его кровати, завернутая в одеяло, как в пуховое буррито? Я чуть не спрашиваю вслух, но вовремя спохватываюсь.

– Мы провели в номере мотеля весь день. Копы заказали нам с заправки разогретую пиццу и пончики с сахарной пудрой. Вечером мужчина в бейсболке принес маме спортивную сумку «Найк», набитую деньгами. Она сказала, что это деньги ФБР и нас внесли в программу защиты свидетелей, но имена нам менять не придется, как будто такое бывает. Но Бридж подслушала, как мама звонила своему старому любовнику, владельцу автосалона, и пригрозила, что выдаст его жене, если он нас оттуда не вытащит. В эту версию я верю.

Шарп подается вперед, притворяясь, что искренне заинтересован, а не просто слушает по долгу службы.

– Местная газета разместила про нас статью на первой полосе. – Я собиралась говорить о другом, но сейчас мной движут эмоции. – Там было написано… что маму уволили из морга, потому что она хотела оживить мертвого на месте преступления. В этой же статье мою сестру называли «невиданной красавицей», а меня «беспокойным ребенком». Город был готов бросить нас в озеро, как ведьм, – посмотреть, сумеем ли мы выплыть. Может быть, теперь вы поймете, что я никогда не стала бы связываться с Буббой Ганзом. Не испытываю никакого желания пройти через это снова.

Мне снились кошмары, что меня вытаскивают из постели в мотеле и швыряют в водопад Миднайт-Хоул, хотя до него было три часа езды. Моя макушка раскачивалась над черной водой, в ушах стоял глухой рев. Люди на берегу аплодировали, когда я шла ко дну, как делают в зале суда при оглашении смертного приговора.

После переезда в Техас первым – еще до телескопа, – что я попросила у мамы, были уроки плавания. Если придется, я бы хотела продержаться на воде два часа и выжить.

Мне нужно перевести дух. Заткнуться наконец. До меня доходит, что его кувалда весьма эффективна. Он получает именно то, чего хочет. Я протягиваю руку к его креманке, намекая, что ему пора выметаться, и собираясь вылить виски в раковину.

Он хватает меня за руку прежде, чем я успеваю до нее дотянуться. Боль пронзает мою ладонь на сгибе линии жизни. Я снова вижу всплеск – так уже было, когда наши ладони соприкоснулись в участке, – и эта огромная рука, его рука, тянется к волосам, а они извиваются в воде, словно обезумевшие змеи. Образ резко сменяется другим: браслет, почти лишившийся всех подвесок, лежит среди грязи, листьев и ягод на фотографии из участка. Я ощущаю резкие запахи земли и сосен.

– Бриджит Буше, прекрасная, словно фея, соединившаяся в загробной жизни с Джоном Кеннеди-младшим^[19]. – Шарп выводит меня из транса. – Мне всегда нравилась эта фраза.

Его слова разжигают в моей груди медленно тлеющий огонь. И виски тут ни при чем. Он повторил слова репортера британского таблоида года примерно две тысячи пятого.

– Вы все знали! – выпаливаю я.

– Откуда мне было знать все? Как я уже сказал, я слушаю вашу версию. Считайте это проверкой на детекторе лжи.

Шарп ослабляет хватку. Я выдергиваю руку.

Он залпом опрокидывает виски и мягко ставит на стол стакан. Это уловка, чтобы на записи ничего не было слышно. Как будто он ничего не нарушил. Как будто и не пил виски на службе.

– Это был ваш способ меня унизить? – Шарп ухмыляется. – Предложив стакан с Чарли Брауном?

Я стою и думаю, что готова пренебречь законами физики. У меня возникает сильное желание его ударить. Я подхожу ближе, сжимаю кулак.

– Чарли Браун был славным парнем, – говорю я. – Симпатичным неудачником. А вы любите побеждать и умеете ненавидеть.

– И к какой команде вы присоединитесь, Рыжая бестия? Победителей или проигравших?

По выражению лица я вижу, что Шарп заметил мой кулак. Он встает, идет к выходу, на ходу открывая дверь c москитной сеткой, ведущую к двум бороздам подъездной аллеи. Сегодня он не настроен заламывать мне руки за спину.

– Встречаемся в доме Соломонов в половине одиннадцатого, – говорит Шарп. – Адрес я пришлю сообщением. Мне хотелось бы получить… ваше заключение.

Слова легко слетают с его губ, как будто он приглашает меня на ужин. Как будто моя ладонь не сжата в кулак. Как будто нет ничего странного в том, что он выбрал ночную прогулку на место преступления вместо того, чтобы осмотреть его при свете дня.

Я медленно мотаю головой.

– И все-таки вы придете, – говорит он, излучая изрядную самоуверенность. – Мы ведь оба понимаем, дело не во мне и не в вас. Главное – найти Лиззи.

Глава 11

Я там, куда Шарп меня пригласил, только на полтора часа раньше. Ставлю ногу на первую металлическую перекладину, идущую вдоль ветхой ограды дома Соломонов. Я не так уж много вешу. Подъем будет несложным.

Сигнализации нет, сказал Шарп. Нет и света. Только тусклый отблеск уличного фонаря да мерцание за шторами второго этажа соседнего дома.

Дуб, раскинувшийся, словно цирковой шатер, служит мне прекрасным укрытием. Я проехала мимо двух знаков, предупреждающих, что соседский надзор охраняет этот квартал семь дней в неделю. Эти знаки и, кстати, копы беспокоят меня куда меньше, чем соседи, решившие взглянуть на небо, где собирается ураган. Техасцы одержимы страхом перед ночными торнадо, которые сметают спящие дома, будто фишки с доски в «Монополии».

Ураган – движущаяся красная точка на метеорологическом радаре моих часов. Я установила таймер, который завибрирует у меня на запястье через сорок пять минут, и планирую убраться отсюда до того, как явится либо ураган, либо Шарп.

Я на заборе, пытаюсь сориентироваться. Луна еще висит над горизонтом. Сквозь густую листву я различаю острые крыши трех фронтонов и сердитые голоса, но не могу разобрать слов. Голоса принадлежат двум копам и четверым подросткам перед особняком, отрицающим, что от них пахнет марихуаной, – я заметила их, когда парковалась в нескольких домах отсюда.

Пока в доме Соломонов относительно тихо, но впереди долгая ночь. Меня воспитывали в вере, что три часа ночи – дьявольский час, когда зло наиболее активно вершит черные дела, а страдающие бессонницей просыпаются, сами не ведая отчего, пока Бридж не поведала мне, что это нелепая выдумка из фильма «Шесть демонов Эмили Роуз».

Я ненадолго закрываю глаза и прислушиваюсь – мне нравится звук наверху, который доносит ветер. Таинственные голоса. Так мама объясняла шелест деревьев перед бурей. Или псифиризм, если вы ученый.

Как обычно, в голове слишком много болтовни.